Аквитанская львица - Дмитрий Агалаков

С одобрением встретили бароны новый план своего короля. Жоффруа Анжуйский, прозванный Красивым, мрачно усмехнулся:

— Не устану повторять: я давно горю желанием как можно скорее преклонить колени у Гроба Господа нашего и помолиться на могиле моего благородного отца Фулька. А заодно познакомиться со сводным братом — юным Балдуином. Что за птица?

Кажется, Людовик выразил общую мысль. Никому не хотелось лезть из огня да в полымя.

И теперь, перед франками, на военном совете, Раймунд Антиохийский чувствовал себя преданным, как и предано было дело всего христианского мира на Востоке.

— Что вы говорите, ваше величество? — вставая со своего кресла, грозно спросила Алиенора. — Мой благородный Людовик?

Все взгляды были прикованы к королеве. Каждый знал, что ее роль в королевстве велика, но сейчас она намеревалась заслонить своего короля. Поставить его на место. Воззвать к его разуму, а если не получится, то унизить.

— Все уже решено, ваше величество, — ответил Людовик.

— Что значит, решено? — она метнула на мужа гневный взгляд. — Решено было отнять у Нуреддина Эдессу! Решено было оградить Антиохию от нового удара! Вот что было решено еще в Европе! Во Франции! И к этому призывали нас папа римский и Бернар Клервосский!

Аквитанцы хмурились и недоумевали — по лицам северных баронов было видно, что они приготовились к подобному решению короля заранее. Но почему не предупредили их? Впрочем, ответ был прост. Потому что не захотели поставить в известность королеву, их южанку-Алиенору, и ее дядюшку аквитанца Раймунда Антиохийского. Этот великолепный сюрприз был предназначен Людовиком для любимой жены и многоуважаемого свояка.

— Мы идем в Иерусалим, — твердо сказал Людовик. — Это мое последнее слово — слово вашего короля и сюзерена, — он обвел взглядом всех собравшихся в этой зале баронов. — Мы выполним священный обет и преклоним колена перед Гробом Господа нашего. И только потом решим, когда и с кем нам воевать.

Бароны горячо шептались. Но Алиенора и тут поразила всех мужчин разом.

— Я не пойду с тобой в Иерусалим и не пущу своих вассалов с тобой! — громко, чтобы слышали все, сказала она. — Они останутся со мной — защищать Антиохию! Слышишь, Людовик, они останутся здесь!

Это был скандал — ситуация была подобна предвестию грозы, когда меркнет небо и от подступающей тишины сжимается сердце. Даже первые бароны королевства, не говоря об антиохийцах, не решались встрять между мужем и женой. Как стратеги, Раймунд и Алиенора были правы, но на стороне короля была иная правда — государя. Каждый из северных и южных феодалов давал клятву верности своему сюзерену, а потому должен был идти за Людовиком Седьмым хоть на край света.

— У вас нет права так поступать, ваше величество, — побледнев, проговорил оскорбленный на глазах у всех Людовик. Только губы выдавали его — они дрожали от гнева. — Я ваш король и ваш законный супруг. И ваши вассалы, пока мы в браке, являются моими вассалами. И мне распоряжаться, куда им идти — в Эдессу или в Иерусалим. И мне указывать, куда идти вам. А если вы не пожелаете идти добром, ваше величество, то по праву церковному и людскому я силой возьму вас и повезу за собой! Помните это! И берегитесь, если попытаетесь ослушаться меня!

Алиенора огляделась — ее аквитанцы опускали один за другим глаза. Тем самым они признавали власть короля над собой, а не королевы. И потом, это Людовик, а вовсе не она предлагал им на время спрятать мечи в ножны и скромными паломниками пуститься к городу Господа. Одним словом, идти не на смерть, а продолжать «переводить дух».

Уже через четверть часа, в королевских покоях, Алиенора готова была броситься на мужа, как львица.

— Ты что творишь, Людовик? — спросила она. — Что ты творишь?!

Но он только пожал плечами:

— Вы хотели опозорить меня, ваше величество, но опозорили себя. И своего дядю Раймунда, так страстно отстаивая его правоту.

— Ах, вот оно что, — отступила королева. — Уж не ревность ли причиной твоему безумству и глупости?

— Будьте осторожнее в словах, — предупредил он ее.

— Нет уж! — воскликнула она. — Я буду называть вещи своими именами! И если вы глупец, то я вас и назову глупцом!

— Берегитесь, Алиенора! — он шагнул к ней.

— А что вы мне сделаете, государь, убьете меня? Но я не простая безземельная принцесса, десятая дочь своего отца, которую вы были бы способны тиранить или упечь в случае надобности в монастырь! Мои владения больше ваших и в десятки раз богаче! И я сделала одолжение, выйдя за вас замуж!

Конечно, ради красного словца была брошена эта фраза — и все же она вышла похлеще иной пощечины!

— Что вы сказали?! — лицо короля исказилось гневом. — Одолжение?! — Сопя, он погрозил ей пальцем. — Запомните, Алиенора, в случае преступления с вашей стороны я властен судить вас, как ваш законный супруг!

— Законный супруг? — усмехнулась она. — Надо еще проверить ваши супружеские права, Людовик…

— Что вы хотите этим сказать? — не сразу спросил он.

— Только то, что мы с вами находимся в близком родстве, и, если разобраться толком, наш брак может быть и недействителен. Вот о каких правах я говорю. Нас женили детьми: меня — чтобы укрепить Аквитанию королевской властью, вас — чтобы раздвинуть границы скромного государства Капетингов. Но теперь мы повзрослели и можем серьезно рассмотреть этот вопрос. А в качестве третейского судьи выбрать папу римского Евгения Третьего. Он, думается мне, не откажет нам в этой просьбе. По крайней мере — мне!

Людовик неожиданно остыл.

— Откуда у тебя такие познания в родстве и праве? — спросил он. Все выходило куда сложнее, чем думал молодой король. Выходила не простая семейная ссора, которую спровоцировал он, а его жена вынесла на общий суд. Это был заговор против их любви, если таковая еще оставалась, и политического союза. — Кто тебя посвятил в эти премудрости? Не твой ли хитроумный дядюшка Раймунд? Ответь мне…

Но она лишь отрицательно покачала головой:

— Я это знала всегда, но берегла для тебя, как подарок.

— Ты вновь угрожаешь мне, но я найду, у кого испросить совета и помимо Рима, — сказал Людовик.

— У своего евнуха Эврара де Бара? — усмехнулась она. — Вперед, мой король! Повелитель, испрошающий советы у скопца!

Растерянный, король проводил ее взглядом.

Алиенора вошла в свои покои и, подойдя к окну, уперев руки в раму окна, стала упрямо смотреть на зеленый дворик внизу, где из круглой мраморной чаши бил фонтан.

Алиенора солгала мужу. Она сказала Раймунду, что, будь на то воля Божья, она бы освободилась от брака с Людовиком. Дядя и племянница размечтались не на шутку — и зашли далеко в своих фантазиях! Было бы счастьем обоим возвратиться в родную Аквитанию — возвратиться свободными. Она бы ушла от Людовика, он — от Констанции. Родных земель от Пуатье до Бойонны им хватило бы для счастья на всю оставшуюся жизнь. Они бы жили в грехе, ну и пусть, зато счастливыми! Именно Раймунд, справившись у своих придворных мудрецов, восстановил переплетение ветвей на родовых древах своей племянницы и Людовика Французского. Прабабка Алиеноры Одеарда Бургундская была внучкой Роберта Благочестивого, прямого предка Людовика. Когда подобный брак необходим для укрепления государства, никто не обратит на него внимания. Но если одному из супругов захочется развестись, он имеет все шансы на успешный исход своего дела.

Выговорившись, стоя у окна, Алиенора томительно ожидала ответного хода со стороны мужа. И Людовик не заставил себя ждать долго. Он и впрямь призвал Эврара де Бара. Тамплиер, монах и рыцарь в одном лице, немедленно предстал перед ним, понимая, что в эти часы оскорбленный король готов на любой опрометчивый поступок.

— Если вы хотите оставаться перед своими подданными истинным королем, государь, немедленно выполните свое обещание, — без обиняков сказал Эврар де Бар. — Даже если это и не лучший шаг. И отстраните королеву от военного совета, если не хотите погубить остатки воинства Христова.

— Вы мне хотели сказать об этом и раньше? — спросил король.

— Да, ваше величество, — ответил тамплиер.

— Так почему не сказали?

— Вы не были готовы…

Людовик печально усмехнулся.

— Вы, как всегда, правы, де Бар. До перехода через Кадмские горы я бы прогнал любого, кто сказал бы мне то, что вы сказали сейчас. Теперь же я готов послушать первого взятого наемника из моей армии, чем ее. Разошлите по армии мой приказ — завтра мы покидаем Антиохию.

Утром следующего дня отряды крестоносцев потянулись из Антиохии. Но не нашлось ни одного человека, который бы горевал об этом. Ведь приказ был идти в Иерусалим! Предстоящая дорога говорила о ближайших неделях мирного житья. Тем более что сеньоры заверили самых пылких своих рыцарей, что графство Эдесское никуда от них не денется.