Савитри. Легенда и символ - Шри Ауробиндо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его дух стал пустой слушающей бездной,
Лишенной мертвых иллюзий мира:
Ничего оставлено не было, даже злого лица.
Он был наедине с серой Ночью питоньей.
Густое и безымянное Ничто, сознательное, немое,
Которое казалось живым, но без тела иль разума,
Жаждало всех существ уничтожить,
Чтобы оно могло быть вовеки нагим и единственным.
Словно в неосязаемых челюстях зверя бесформенного,
Сжимаемый, удушаемый тем жаждущим липким пятном,
Влекомый к какому-то гигантскому черному рту,
Глотающему горлу и брюху рока огромному,
Его существо из своего собственного поля зрения скрылось,
Утягиваемое к глубинам, что его падения жаждали.
Бесформенная пустота его борющийся мозг угнетала,
Тьма жестокая и холодная парализовала его плоть,
Нашептываемые серые внушение холодили его сердце;
Увлекаемая змеиной силой из своего теплого дома
И к затуханию в мрачной пустоте волочимая,
Жизнь цеплялась за свое место веревками хватающего воздух дыхания;
Его тело темным языком было обхвачено.
Существование задыхалось, борясь, чтоб выжить;
Надежа гасла, в его пустой душе погибала,
Вера и память отмененные умерли
И все, что духу в его пути помогает.
Через каждый натянутый и болящий нерв полз,
Оставляя позади свой мучительно трясущийся след,
Безымянный и невыразимый страх.
Как когда море приближается к жертве, неподвижной и связанной,
Так его постоянно молчащий ум приближение встревожило
Неумолимой вечности
Невыносимой и нечеловеческой боли.
Ее он должен терпеть, его надежда на небеса удалилась;
Он должен существовать вечно без угасания мира
В медленном страдающем Времени и мучимом Пространстве,
Мучимое ничто — бесконечное его состояние.
Безжизненная пустота была сейчас его грудью,
И в том месте, где когда-то была светлая мысль,
Как бледный и неподвижный призрак лишь оставалась
Неспособность к надежде и вере
И мертвая убежденность побежденной души,
Бессмертной еще, но свою божественность утерявшей,
Себя потерявшей и Бога, и миры более счастливые.
Но он крепился, успокаивал тщетный ужас, терпел
Душащие кольца агонии и страха;
Затем мир вернулся и души взгляд суверенный.
Пустому ужасу спокойный Свет отвечал:
Неизменное, неумирающее и нерожденное,
Могучее и молчаливое Божество в нем проснулось
И лицом к лицу встречало опасность и страдание мира.
Он овладел с одного взгляда Природы потоками:
Он встречал своим неприкрытым духом Ад обнаженный.
Конец песни седьмой
Песнь восьмая
Мир Фальши, Мать Зла и Сыны Тьмы
Затем спрятанное сердце Ночи он смог увидеть:
Труд его бессознательности полной
Явил свою ужасную Пустоту бесконечную.
Бездушная незаполненная Бесконечность была там;
Природа, что отрицала вечную Истину
В тщетной хвастливой свободе своей мысли,
Надеялась отменить Бога и одной царствовать.
Там не было ни суверенного Гостя, ни Света свидетельствующего;
Без чьей-либо помощи она будет творить свой собственный унылый мир.
Ее большие слепые глаза выглядывали на демонические действия,
Ее глухие уши слушали неправду, которую ее немые уста говорили;
Ее огромная сбивающая фантазия приняла обширные формы,
Ее бездумная чувственность дрожала в жестоких тщеславиях;
Порождающие принцип жизни животный
Зло и боль породили душу чудовищную.
Бесформенных глубин поднялись Вожди,
Великие существа Титанические и демонические силы,
Мировые эго, терзаемые вожделением, мыслью и волей,
Широкие разумы и жизни без духа внутри:
Нетерпеливые архитекторы дома ошибки,
Лидеры космического неведения и беспокойства
И спонсоры горя и смертности
Воплощали темные Идеи Пучины.
Тенистая субстанция пришла в пустоту,
Смутные формы рождены были в немыслящей Пустоши
И вихри встретились и Пространство враждебное сделали,
В черных складках которого Существо представило Ад.
Его глаза, мрак трехслойный пронзая,
Отождествляли свое зрение со слепым взглядом тьмы:
Привыкнув к неестественной тьме, они видели
Нереальность, реальною сделанную, и сознательную Ночь.
Неистовый, жестокий и грозный мир,
Древнее лоно огромных пагубных грез,
Извивался как личинка в смутной неясности,
Что хранит ее от остриев стрел звезд Неба.
Это ворота фальшивого Бесконечного были,
Абсолютов гибельных вечность,
Необъятное отрицание духовных вещей.
Все, некогда в сфере духа самосветящееся,
Превратилось сейчас в свои собственные противоположности темные:
Бытие в плоскую пустоту коллапсировало,
Что была, однако, родителем миров нулевым;
Бессознательность, заглатывающая космический Разум,
Продуцировала вселенную из своего летального сна;
Блаженство, впавшее в черную кому, бесчувственное,
Свернулось обратно в себя, и Радость вечная Бога
В фальшивой мучительной фигуре страдания и горя
Была еще на кресте печально прибита,
Утвержденном в почве немого бесчувственного мира,
Где рождение было болью, а смерть — агонией,
Чтобы все вскоре тоже превратилось снова в блаженство.
Мысль села, жрица Порочности,
На свою черную треногу триединой Змеи,
Противоположными знаками вечный почерк читающая,
Колдунья, перевертывающая Бого-каркас жизни.
В темнеющих боковых приделах со злыми глазами вместо ламп
И фатальными поющими из апсид голосами,
В странных инфернальных неясных базиликах,
Гулко звучащих магией нечестивого Слова,
Зловещая глубокая Инициация
Вершила ритуал своих Мистерий.
Там страдание было Природы повседневною пищей,
Манящей к мучимому сердцу и плоти,
И была восторга формулой пытка,
Боль пародировала небесный экстаз.
Там Добро, вероломный садовник Бога,
Поливало добродетелью анчар мира
И, внимательное к внешнему слову и действию,
Прививало его лицемерные цветения к прирожденному злу.
Все высокие вещи служили их противоположности низкой:
Формы Богов поддерживали демона культ;
Лик Небес стал маской и силком Ада.
Там в сердце феномена тщетного,
В корчащемся ядре огромной деятельности,
Он увидел Форму, безграничную и неясную,
На Смерти сидящую, что всех рожденных глотает.
Холодное застывшее лицо с ужасными глазами бездвижными,
Ее страшный трезубец в ее тенистой руке
Вытянут, которым она пронзала одною судьбой все создания.
Когда ничего, кроме Материи без души, не было
И пустота, лишенная духа, была сердцем Времени,
Тогда Жизнь впервые коснулась Пучины бесчувственной;
Пробуждая абсолютную Пустоту к надежде и горю,
Ее бледный луч ударил Ночь неизмеренную,
В которой от своего собственного зрения Бог прятал себя.
Во всех вещах она искала их мистичной дремлющей истины,
Несказанного Слова, что воодушевляет бессознательные формы;
Она шарила в его глубинах в поисках Закона незримого,
Нащупывала в смутном подсознании его ум
И старалась найти способ, чтобы дух был.
Но из Ночи другой ответ приходил.
Семя было в ту нижнюю матрицу брошено,
Немая неапробированная шелуха извращенной истины,
Ядро бесчувственной бесконечности.
Чудовищное рождение подготовило свою форму космическую
В титаническом эмбрионе Природы, Неведении.
Затем в фатальный и огромной важности час
Нечто, что выпрыгнуло из сна Несознания полного,
Неохотно рожденное немой Пустотой,
Подняло на фоне звезд свою зловещую голову;
Затемняя землю отбрасываемой тенью своего огромного тела Рока,
Оно захолодило небеса угрозой лица.
Безымянная Сила, тенистая Воля поднялась,
Необъятная и чуждая нашей вселенной.
В непостижимом Намерении, которое никто не может измерить,
Обширное Небытие облачило себя формой,
Безграничное Незнание
