Клятва на верность - Олег Алякринский

Он читал дальше, хоть и запоминая все, но отмечая в памяти обратившие на себя внимание цитаты. Вот, например: «Власть остается в руках гангстеров итальянского происхождения». Конечно, в условиях окружения представителями других рас и национальностей организация, созданная по национальному признаку, наиболее сплоченна.

Следующий раздел был посвящен американской мафии, высшим органом власти которой в общенациональном масштабе был большой совет или комиссия, в состав которой входят представители наиболее крупных семей. «Они именуются председателями, или советниками, — читал Варяг, — но не пользуются равными правами, так как многое зависит от могущества семьи, которую представляет тот или иной член комиссии, а также от того, насколько он влиятелен сам».

Владислав прочитал, что существует еще один руководящий орган мафии, которая строится по территориальному признаку. Во главе такой структуры стоит дон. Ну это было знакомо по «Крестному отцу», неплохому, кстати, фильму, вспомнил Варяг.

Дальше ничего особенно интересного не было. Вернее, было, конечно, но детали жизнедеятельности всей этой криминальной западной структуры просто откладывались в памяти.

Концовка рукописи содержала выводы самого Нестеренко. «Мафия настолько прочно вошла в повседневную жизнь крупных американских и европейских городов, что население уже не отличает формы ее деятельности от обычного предпринимательства». Это как в наших бывших союзных республиках, решил Варяг. Там на югах давным-давно верхушка властных структур одновременно занималась и подпольным цеховым бизнесом. Как наш незабвенный Александр Петрович Валуев…

Ему пришла в голову мысль, что эта монография могла бы служить учебником для законников. То, что каждый вор в законе знал чисто интуитивно, то, что каждый вор старался применить и в каждодневной своей деятельности, руководствуясь понятиями и правилами чести, здесь, в рукописи, было представлено достаточно полно, в систематизированном виде. В принципе, если взять структуру Медведя и объединить ее с группировкой нэпмановских воров, то уже можно так или иначе говорить о единой организации, вроде итальянской мафии, в общенациональном, общероссийском масштабе.

Варяг перевернул последнюю страницу. «Размах деятельности мафии и ее фактическая безнаказанность свидетельствует о тесных отношениях ее верхушки с блюстителями закона и порядка. Дон, или глава семьи, не занимая высоких официальных постов, является проводником замыслов промышленных и финансовых кругов, заинтересованных в выдвижении на государственные посты людей, которые будут служить им верой и правдой. Добиваясь поставленной цели, отцы семейств не церемонятся в выборе средств. Взятки, подкуп, шантаж — обычное дело»…

Глава 30

На следующий день Щербатов вылетел в Палермо. В местном аэропорту его уже ждали, сразу выделили из потока пассажиров и посадили в вертолет, так что, не успев опомниться, он уже парил над морем…

Вертолет летел на небольшой высоте, и ему сверху открывался, не в пример полету на самолете, совсем другой — более интимный — вид. Яхты, катера, моторные лодки представали почти в натуральную величину.

Долетев до небольшого заливчика, на берегу которого виднелся живописный поселок, вертолет круто повернул к гористой части суши и скоро приземлился на площадку недалеко от сверкающего белизной дворца.

Синьор Валаччини был стар. Но так же как и у академика Нестеренко, груз лет не отражался на нем: старик был бодр и вполне жив. Валаччини был одет в элегантные светлые брюки и кремовую рубашку с коротким рукавом. Оно и понятно: дул сухой горячий ветер и тут было жарко. Варяг же, прилетевший из вполне комфортного Рима в костюме и сорочке, при галстуке, мгновенно взмок. Лететь в вертолете было вполне терпимо: влажный ветер хорошо охлаждал, но здесь, в поместье синьора Валаччини, было душновато.

Хозяин, словно бы заметив состояние гостя, поспешил провести его в палаццо, внутри которого было немного сумрачно, но зато прохладно. Узнав, что ученый гость кроме английского и французского немного владеет и итальянским, хозяин пришел в восторг и зачастил, непрерывно жестикулируя волосатыми руками.

Прежде всего объяснил, что с утра подул сирокко — суховей из пустынной Африки. Сицилия его принимает первой, дальше над морем ветер успевает насытиться влагой, а здесь от него беда. Заметив, с каким интересом гость оглядывает убранство комнат, тут же отвлекся от погоды и повел показывать дом. Владислав поразился: мрамор везде, мраморные стены, мраморный сводчатый потолок, в квадратных углублениях — бронзовые розетки, и края сводов окаймлены бронзой. В некоторых комнатах стены были покрыты полированной киноварью и украшены алебастровыми барельефами, представляющими крылатых богинь в легких развевающихся туниках, с пальмовыми ветвями в руках. Были и фрески: в кругах, на синем фоне — трагические и комические фигуры из античного периода Италии. Показав гостю коллекцию мраморных статуй, покрытых настоящим золотом (это мимоходом небрежно сообщил синьор Валаччини), фресок, драгоценных коринфских ваз, белоснежных перламутровых столов, под белыми покрывалами с вышитыми по краям золотыми листьями, хозяин повел Варяга на веранду, откуда открывался величественный вид на залив.

Старик Валаччини любил китайскую кухню, поэтому потчевал Варяга супом с жареной лапшой, трепангами и ростками бамбука, хрустящей уткой по-пекински и даже китайским пивом. Варяг, поглощая непривычную терпкую пищу, больше изучал самого хозяина — ему было интересно сопоставить личное впечатление с теми разобщенными сведениями о старике, которые он нарыл в Риме с помощью новых друзей-итальянцев. Валаччини был в Италии известной фигурой…

Он знал, что синьор Валаччини, в прошлом боксер-тяжеловес, пришел в бизнес прямо с ринга, не утеряв старые связи, которыми время от времени пользовался. Это тоже не ново, думал Варяг, у нас в России многие сделали карьеру законника таким же образом. Так сказать, спорт формирует борцовский характер, что очень пригождается и в деловом мире тоже. О Валаччини Варяг знал также то, что тот крепко связан и с американской «Коза ностра»…

А вот хозяин почти ничего о госте не знал. Ему сообщили, что в Рим приедет некий молодой доктор экономики, за которым стоят очень сильные структуры. Ему также сообщили, что с этим ученым господином надо вести себя поосторожнее, потому что за ним тоже имеется право голоса в решении некоторых проблем. Но почему? Отчего? Не ученые же заслуги вознесли этого неизвестного никому доктора на уровень хотя бы переговорный? К ученым людям синьор Валаччини относился точно так же, как к своему китайскому повару: он уважал его ровно настолько, сколько ему платил. Платил он, кстати, много, повар был высококлассный.

О докторе Щербатове синьор Валаччини пытался навести справки, делал запрос и в Германию, где тот родился. Информации собралось очень мало, а та, что была нужна Валаччини, вообще отсутствовала: ни фотографий, ни контактов с криминалом или хотя бы с госорганами каких-нибудь стран. Доктор Щербатов прослеживался достаточно ярко лишь последние семь-восемь лет, то, что было раньше, умещалось в пару фраз: отец — военнослужащий, мать — домохозяйка, оба погибли в автокатастрофе. Сын до совершеннолетия жил в Восточной Германии,

где окончил среднюю школу, потом где-то работал на периферии, блестяще окончил Московский университет, защитил кандидатскую, а потом сразу и докторскую диссертацию, экономист высокого класса… Вот и все.

Валаччини, потчуя гостя китайской кухней, задавался вопросом, не является ли его собеседник офицером КГБ? Вряд ли, учитывая его рекомендации. Зачем только Медведю так конспирировать своего посланца? Валаччини гак хотелось задать гостю пару вопросов, причем известными ему методами, но применять к доктору Щербатову методы физического воздействия было глупо, за ним стояли крупные силы, влияние которых ощутимо в Восточной Европе.

Одно было ясно, этот доктор совершенно неотесан. Это можно было понять, наблюдая его попытки справиться палочками с китайской лапшой, ростками бамбука и трепангами. Любой приличный европеец вполне умеет орудовать палочками, так чтобы не остаться голодным.

Синьор Валаччини щелкнул пальцами и распорядился принести гостю европейские приборы. Варяг с облегчением стал хлебать ложкой, похваливая густую похлебку. Съел и поблагодарил.

Потом пили пиво. Варяг закурил и перешел к делу.

— Итак, теперь, после такого… замечательного угощения, можно и о делах поговорить.

— О да, — перебил его синьор Валаччини и взмахнул мощными волосатыми руками бывшего тяжеловеса. — Восточная Европа — перекресток всех дорог. Кто уверенно себя чувствует там, тому легко охватить своим влиянием и Запад.