Антигона - Анри Бошо

— Креонт не потерпит, — заявила она. — Он будет думать лишь о мщении. Он убьет тебя!

Как мне нравится ее дикий вид, когда она вопит: «Тогда ему придется убить и меня!» Исмена задумалась.

— Гемон будет с нами. Он скоро вернется. Нужно только дождаться. Продержаться два дня…

Как мне знакомы эти ее рассудительные речи — я никогда так не умела и не хочу уметь.

— При чем тут «продержаться», Исмена? Завтра тело Полиника, выставленное на солнце, начнет разлагаться. Уже начало… Стервятники и звери разорвут его.

— Ужасно! Я не могу даже подумать об этом.

— Мы не можем ждать, сегодня ночью нужно все подготовить и на рассвете начать действовать.

— Как? Вокруг тела — стража, а ворота заперты.

— Зеду известны подземные ходы, которые ведут за крепостные стены, он проведет нас. Стражники не подойдут близко к телу из-за тяжелого дурного запаха. Если поторопимся, успеем прикрыть тело землей. Этого хватит.

Зед вернулся, он знал, где тело, выход же из подземелья был поблизости. Теперь он отправится на разведку и где-нибудь неподалеку спрячет мотыги.

Вскоре крики мальчишек, бегавших по городу, возымели действие: Креонт отправил за мной всадников на дорогу в Аргос.

Тем временем Исмена отыскала платья неброского серого цвета: это поможет нам на заре спрятаться от стражи.

Пока Зед не вернулся, мы совершили траурную церемонию, как будто тело Полиника было перед нами. После этого полагалось очистительное омовение, и мы провели его тоже вместе. Исмена осенила меня знаками, простерла над моим телом руки; когда же подошла моя очередь и я начала втирать масло в ее прекрасный, немного округлившийся живот, Исмена издала легкий стон.

Тотчас я снова дотронулась до ее живота и почувствовала под ладонью слабое движение. Вспомнилось, с каким трудом бежала она к нашим братьям, низвергнувшимся со стены, как упала в обмороке…

— Ждешь ребенка? — спросила я.

Исмена промолчала, но по ее слегка испуганным глазам я поняла, что права.

— Ты любишь его, ждешь?

Пусть она молчит — за нее отвечает тело. И среди печали, гнева мы неожиданно ощутили подлинную радость.

— Пойду одна, — сразу же решила я. — Твой ребенок должен жить.

Исмена попыталась возражать, заплакала, но обе мы знали, что никуда она не пойдет, а я с благоговением поцеловала ее несравненный живот, последнюю надежду нашей оказавшейся в беде семьи.

Больше ничего не надо говорить — Исмена надела на меня серое платье, в котором меня почти нельзя разглядеть в приближающемся рассвете.

Темнело, вернулся Зед — он все осмотрел и подготовил, можно идти.

Молча мы втроем поели — может быть, в последний раз. Исмена заставляла меня есть: завтра мне понадобятся силы. Я не стала спорить, но вместе с тем во мне проснулось желание, которое уже давно знакомо моему существу: исчезнуть из мира пищи, которую организм поглощает и выбрасывает, стать чистой водой, светом, прозрачным воздухом. Диотимия говорила, что нужно сопротивляться соблазнительным заблуждениям, как она определяла эти мысли. Я послушалась ее, но во мне постоянно жило ожидание смерти, и только маленький ребенок, который должен появиться у Исмены, мог бы заставить меня забыть об этом.

Мне пора — я пообещала Исмене вернуться к ней в известное ей, очень надежное укрытие, но я знаю, что люди Креонта схватят меня раньше.

Исмена вручила мне серебряную маску, чтобы предохранить лицо Полиника. Точно такую же она сделала для Этеокла — значит, Исмена уже давно предвидела эту двойную гибель.

Зед провел меня садами, через стены, которыми сады отделены один от другого. Мы шли по дороге, что проложил Васко. По переплетениям дорог и лестниц мы спустились в подземный город. На каждом повороте нас встречал мальчишка, нередко провожая свистом.

Зед предупредил, что предстоит пройти через старинное кладбище. Плиты над захоронениями покрывали надписи, а на камнях либо под ними белели кости и черепа с оскаленными зубами. Вид черепов внес смятение в мою душу: уж не над нашим ли отчаянным, смелым поступком смеются они? Совсем скоро священное тело Полиника тоже перестанет существовать, от него останется лишь скелет, а вместо сияющего лица — оскал зубов.

Может быть, именно поэтому Эдип временами и заходился в бесконечном хохоте, а я не могла понять, почему смех этот меня не пугал, и я обычно смеялась вместе с ним, просто потому что смеяться весело.

Перед спуском в подземелье Зед остановился.

— Кормилица называла меня хохотушкой Антигоной, я хоть немного похожа на ту хохотушку, когда нахожусь с вами? — спросила я.

— С нами, Антигона, — быстро последовал ответ, — ты всегда улыбаешься или смеешься.

От этих слов мне стало легче идти в подземелье под крепостной стеной: наклон там крут, а воздух спертый. Вышли мы к небольшому леску, сохраненному Этеоклом, когда расчищались подступы к городу, — раньше он приходил сюда с Полиником играть или охотиться.

Когда мы выбрались на опушку, была еще ночь, и в темноте невозможно предать Полиниково тело земле, прикрыв его ею, — мы спрятались за небольшим взгорком. Зед оставил там обе мотыги и мешок. Отсюда-то нам и предстоит двинуться в путь с первыми проблесками зари. Я лежала на земле, и время, казалось, тянулось бесконечно. Тогда я повернулась, и на меня угрожающе надвинулась громада фиванских стен. Отвлекая от мрачных мыслей, Зед вручил мне серый капюшон, натянул такой же на себя и произнес:

— Когда окажемся у тела, надо замотать лицо мокрыми тряпками.

— Зачем?

— Там ужасный смрад…

Я забыла, что тело Полиника оставили разлагаться, и мне сразу показалось, что дурной запах уже настиг нас.

Зед махнул рукой в сторону тела… Далее — за Полиником — лагерь стражников. Его раскинули с таким расчетом, чтобы запах туда не долетал; в лагере — костер, и один из стражников бодрствует.

— Сейчас пойдем — следуй за мной не так быстро, сдерживай дыхание. Ты возложишь ему на лицо маску и как можно скорее свершишь ритуалы, потом начнешь помогать мне, — Зед поднялся. — Бегом! Пригнись! — прошептал он.

Сначала я запыхалась, потом дыхание стало ровным. Зед остановился… Мы дошли до этого ужаса, поняла я, но тела Полиника еще не было видно.

Тряпками Зед обмотал мне рот и нос, я сделала то же ему; лишь на мгновение в нос ударил трупный смрад. Почти в полной темноте я скорее угадала, чем увидела обнаженное Полиниково тело. Брошенное на землю, оно было выставлено на поругание. Даже насекомые могли сделать его своей добычей. От имени Исмены, Этеокла и наших родителей я со словами поклонения возложила на лицо брата, на лицо, которое еще недавно было таким гордым, а сейчас уже теряло свои очертания, серебряную маску. Если глаза покойного еще не выклевали птицы, то теперь их, как и лицо, никто не сможет тронуть.

Зед забрасывал землей ноги Полиника. Я тоже взяла мотыгу, и первые горсти земли легли на плечи, грудь Полиника. Рядом со мной послышалось рычание — это собака, которую Зед отогнал ударом мотыги, бросилась наутек, что-то волоча в зубах: это была кисть моего брата. Я застонала, представив плоть брата в пасти этой грязной твари. Но Зед торопил меня:

— Быстрее, быстрее, не останавливайся…

Он был прав, и я стала безостановочно бросать землю на живот Полиника… И вдруг взгляд мой упал на его руку… Рука — без кисти, ее оторвала собака… «Нет, — это уж слишком…» — и я отодрала кусок от своего платья и обвязала культю…

— Не останавливайся, — приказал Зед.

Я снова взялась за мотыгу — вот уже живот Полиника целиком скрылся под слоем земли. Осталась только голова, но тут силы изменили мне, и уже Зед тщательнейше забрасывал землей голову Полиника, лицо под маской… Я же заканчивала ритуальную церемонию.

Скоро взойдет солнце и рассеется туман. Зед знаками показывал, что стражники разжигают костер.

— Развод стражи — пора уходить. Бери мотыгу, а я — следом за тобой, только забросаю наши следы…

Небо светлело. Там, где было тело брата, теперь только неопределенный грязно-серый холм… Здесь все такого цвета — и песок, и глина. Холм кажется мне мирным, обычным — теперь Полиник обрел новое существование.

Непонятно, — зачем надо уходить отсюда? Только потому, что есть Зед с его храбростью и преданностью?

Я побежала, стала проворно карабкаться по взгорку, как показал Зед. Мне почудилось: кто-то догоняет меня — оглядываюсь, но никто меня не преследует, только неотвязный запах, запах, от которого не отделаться. Перебравшись на другой склон взгорка, я сорвала с себя капюшон и повязку, но запах не исчезал. Неужели теперь всю жизнь я буду чувствовать, как рядом со мной разлагается тело брата?.. Зед полз следом. Он тоже сорвал с себя капюшон и повязку. Бледность заливала его лицо, как и мое: вероятно, нам обоим дурно — мы только начали приходить в себя.