Фэнтези-2016: Стрела, монета, искра - Роман Суржиков

Беженцы охотно поведали во всех подробностях.

Сперва человеку становится зябко, вроде как холодок пробирает. Но коли оденешься и сядешь у огня, то ничего. На второй день становишься вроде как уставший: берешься за работу - не идет, поднимаешь ведро воды - пот течет. Это тоже можно пропустить, мало от чего человек уставший. На третий день синеют губы - вот это уже скверный признак. У кого "синий поцелуйчик" на устах, от того лучше держаться подальше, и даже не говорить с ним. Кто его знает, как хворь переносится: а вдруг со словами?.. После губ начинают синеть пальцы и нос, и сизые круги под глазами появляются. А кожа - бледная, что полотно, и человека всего трясет от озноба, будто в лихорадке. Тогда уже, считай, не жилец. И точно: день на пятый-шестой начинает задыхаться, ловить воздух ртом, как рыба, и глаза выпучивать. Похрипит вот так ночку, а на утро глаза помутнеют, зрачки закатятся - и прощай.

Постоянные разговоры о мертвецах вскоре надоели Хармону, он окрысился:

- Что вы все тоску нагоняете, а? Какой прок от этих похоронных песен? От этого что же, мор прекратится?! Скажите лучше, как его лечить, коли такие умные!

Вопрос не поставил беженцев в тупик. У каждого имелся свой надежный метод, испытанный на паре-тройке покойников.

- Мор надо лечить серебром, - утверждала старуха Мэй. - Истереть агатку в порошок, размешать с вином и в три захода выпить. Серебро - благородный металл, он внутренности чистит. Мне лекарь говорил. Ученый лекарь, знающий - носил птичий клюв и маску.

- Ерунда это! - ворчал Маляр. - Не агатки тереть, а молиться нужно. Прочесть шестнадцать молитв Праматерям и девяносто шесть - Праотцам. Коли успеешь, то исцелишься. Грамотному оно проще: взял в церкви молитвенник и давай, страницу за страницей... А нашему брату, неграмотному, беда: где же наизусть сто двенадцать молитв заучить? Потому я сбежал из Ниара и внучка прихватил...

- А я слышала, - говорила Дженни, - надо хворого в ледяную баню посадить. Хворь боится холода, когда человек мерзнет, она уходит.

- Опять ты все напутала, - вставляла Пенни, - ледяная баня - это от безумия! А от сизого мора, наоборот, жара спасает. Садят хворого в парилку и греют, пока с него семь потов не сойдет. Мор с потом и выходит!

Даже Кроха высказалась! Она была так мала, что говорила с трудом. Дженни и Пенни присматривали за нею.

- Пледмет надо! Пледмет!

- Нет, деточка, - возразил Хармон, - уж Предметы точно не помогут. Мне священник сказал, мудрый человек: Предметы молчат. Праматери умели с ними говорить, а теперь уж никто не умеет.

- Маловато святости в этих ваших священниках, - хмуро сказал Маляр. - Коли истинно святой человек взял бы Предмет в свои руки, то мигом любую хворь исцелил бы! Но ничего, помяните мое слово: владыка наш Адриан займется этим. Вот уж поистине светлый человек! С ним-то любой Предмет заговорит!

- Твой любимый владыка - греховник, - фыркнула старуха Мэй. - Со своими этими рельсами невесть во что государство превратит! Сколько лет хорошо жили, как тут явился Адриан - и нате, давай все с ног на голову переворачивать!

- Владыка займется хворью и непременно исцелит, - стоял на своем Маляр. - А покуда он сам делами занят, то прислал в Ниар своего ы... и... эмиссара.

- Верно, эмиссара и мы видели! - сказали Дженни и Пенни. - Красивый такой приезжал, в красной карете!

Немного поспорили о значении слова "эмиссар". Решили, что это титул - выше рыцаря, но ниже барона.

Изо всех беженцев одна лишь Полли не интересовалась сизым мором. Скромно уединилась на задке фургона и коротала время з рукоделием: вышивала цветы на подоле сарафана. Красные, синие и зеленые бутончики переплетались друг с другом в веселом хороводе. Хармон засмотрелся - ловко это у девушки выходило: без лишнего. Всего несколько стежков - и расцвел очередной цветочек. Особенно торговцу понравилось, как Полли заправляла нить в иглу: всегда ровно ту длину, которая потребуется, не больше и не меньше.

- Ты швея? - спросил Хармон.

- Нет, сударь, это я так, для себя.

- А чем же занималась в Ниаре?

- Всем понемногу, сударь. Готовила, хозяйство вела, в мастерской помогала. Петь любила.

- Люблю, когда девушки поют! - оживился торговец. - Спой что-нибудь!

- Неловко сейчас... Там люди про хворь говорят, не хочу их сбивать.

- А ты что же с ними не говоришь?

- А толку от этого, сударь? Такие беседы лишь тоску нагоняют, а мне не по нраву тосковать. Помните, святая Янмэй велела: не получай удовольствия от страданий. Горюй тихо, а радуйся - громко.

Хармон улыбнулся:

- Это уж точно! Золотые слова. А вот, говоришь, в мастерской помогала - это как? Тебя что же, подмастерьем взяли? Странная штука!

- Нет, сударь. Муж был резчиком по дереву, а я помогала, когда время находила. Интересно было новому делу научиться.

- Муж?.. - удивился Хармон. - А что же ты одна, без него? Сбежала, что ль?

- Он умер, сударь. Две недели, как я вдова.

Такое не приходило в голову торговцу. Уж больно Полли молода, и очень умело скрывала свое горе. Нужно хорошо присмотреться, чтобы увидеть грустинку в опущенных уголках рта и в морщинках под нижним веком.

- Соболезную тебе, - сказал Хармон. Каждый беженец потерял кого-нибудь из-за мора и трижды уже об этом рассказал. Но сочувствие у Хармона вызвала только немногословная Полли.

Первый год пришли сваты - дерзко хохотала.

Не любила ухажера - сватов разогнала.

Братья хмурились сурово и тут же смеялись.

Видно, отпустить сестрицу еще не решались.

Глупая, малая, братов не ценила -

Хоть жила любимая, сама не любила.

Ой, собой лишь любовалась, себя лишь любила.

Первые дни Джоакин нарочито избегал Полли. Не заговаривал с нею, не садился рядом, даже старался не смотреть в ее сторону. Это было тем более странно, если учесть миловидную внешность девушки. Снайп заглядывался на нее и смурнел - верный признак, что девица пришлась ему по душе. Вихренок норовил потереться около Полли, а Вихорь, едва заговорил с нею, сразу запутался в словах, и чуткая Луиза мигом отвесила мужу подзатыльник. Но вот Джоакин уделял белокурой милашке никакого внимания, и Хармон заподозрил: что-то у них этакое вышло, обидное для Джоакинова самолюбия. С его-то самолюбием оно и не сложно: в любую часть тела пальцем ткни - в самолюбие попадешь.

Был второй вечер после Излучины, разговоры о хвори, наконец, пошли на убыль, и Полли предложила спеть.

- А сподручно ли тебе? - спросил Хармон. - Мы-то с радостью послушаем, но ведь ты в трауре.

- Мой Джон был хорошим человеком, - ответила Полли. - Работящий был, серьезный... Да только я его почти не знала. До свадьбы виделись только раз: он в мой город на ярмарку приезжал. А после свадьбы занялся делами, чуть свет, уходил в мастерскую. Говорил: нечего сидеть, время дано, чтобы делать дело. Год прожили вместе, и ни разу, кажется, не говорили по душам. Очень жаль, что не успела его узнать... Но жизнь-то продолжается, верно?