Мадам де Шамбле - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Он идет сюда».
«Кто?»
«Господин де Монтиньи».
«Где же он?»
«Я его вижу».
«Ты сошла с ума!»
«Он поднимается по лестнице и открывает дверь большой гостиной. Поверь мне, я его вижу».
«Сквозь стены?»
Я схватила Зою за руку и спросила:
«Ты слышишь его шаги?»
«В самом деле, — ответила она, — я слышу какие-то шаги, но откуда ты знаешь, что это он?»
«Сейчас увидишь».
Мы стояли рядом и прислушивались: Зоя — с любопытством, а я — с ужасом.
И тут раздался осторожный стук в дверь. Мы замерли, храня молчание.
«Можно войти?» — спросил тихий голос.
«Ответь „да“, ответь „да“!» — прошептала Зоя.
Я едва слышно ответила «да» и упала на диван.
Вошел господин де Монтиньи.
Трудно себе представить более приятное, благородное и честное лицо, чем было у него.
Зоя сделала движение, чтобы отойти от меня, но я держала ее за край платья.
Господин де Монтиньи это заметил.
«Останьтесь, — сказал он девушке. — Мадемуазель Эд-мее (улыбаясь, он сделал ударение на слове „мадемуазель“) слегка нездоровилось сегодня утром, и я полагаю, что сейчас ей нужна подруга. Когда я стану мужем мадемуазель, я никому не уступлю честь быть рядом с ней. Однако пока я лишь формально называюсь мужем и поэтому просто пришел справиться о здоровье Эдмеи».
«О! Мне уже лучше, гораздо лучше», — живо ответила я, надеясь, что, услышав это, господин де Монтиньи тут же уйдет, но он сказал:
«Нет ничего приятнее, чем услышать такое заверение из ваших уст, мое милое родное дитя. Вы позволите мне немного посидеть возле вас?»
Я тотчас же отпрянула, но господин де Монтиньи, который мог воспринять мое движение как желание освободить ему место и, казалось, так это и воспринял, спокойно сел рядом со мной.
«Что вы тут делали вдвоем, о чем говорили?» — осведомился он.
«Ни о чем», — поспешно ответила я.
«Я вижу книгу. Значит, вы читали?»
И он протянул руку к «Потерянному раю».
«А! Это поэма Мильтона, — продолжал он. — Похоже, мы делаем успехи в поэзии, перейдя от отечественных поэтов к иностранным. Я знал, что вы говорите по-английски, но не думал, что вы настолько сильны в этом языке, чтобы читать поэзию Мильтона».
«Мы не читали, сударь», — сказала я.
«Что же, в таком случае, вы делали?»
«Мы разглядывали гравюры».
Господин де Монтиньи открыл книгу.
«Ах, в самом деле, — сказал он, — здесь иллюстрации Флаксмана. Это редкий случай, когда рисовальщик достоин поэта».
И тут он наткнулся на гравюру, где Сатана бросает вызов Богу (именно в ней я заметила сходство между господином де Монтиньи и князем Тьмы).
«Смотрите, — сказал он, пододвигая ко мне книгу, — насколько верно художник передал свое представление о красоте мятежного ангела. Мы видим на этом челе, в этих глазах и устах — словом, во всех его чертах вызов, дерзость и угрозу, не так ли? Разве не чувствуется, что такого противника можно сразить только громом и молнией?»
Зоя рассмеялась, и господин де Монтиньи посмотрел на нее с удивлением. В его властном вопросительном взгляде сквозила снисходительность
господина к слуге.
«Знаете, сударь, о чем мы говорили как раз перед вашим, приходом?» — спросила Зоя.
Я умоляюще сложила руки, но Зоя словно не заметила этого жеста.
«Нет. Ну-ка расскажите, о чем вы говорили? Это же первое, о чем я вас спросил, когда вошел. Я был бы рад услышать, что мадемуазель Эдмея интересовалась мной».
«Ну да, мы говорили, что этот архангел…»
«Зоя!» — настойчиво произнесла я.
«Ах, право, Эдмея, — отвечала Зоя, — раз уж я начала, дайте мне договорить».
Господин де Монтиньи ободряюще кивнул.
«Мы говорили, — продолжала Зоя, — что вы и этот архангел просто одно лицо».
Господин де Монтиньи улыбнулся и сказал:
«Вероятно, если только человек может быть похожим на бога».
«Вы называете Сатану богом?» — вскричала я.
«Он чуть не стал богом», — ответил господин де Монтиньи.
«Ах, сударь, — страстно воскликнула я, — вы уверены, что ваши слова не богохульство?»
«Богохульство — не в словах, а в наших желаниях, милое дитя, — сказал господин де Монтиньи, — если вы считаете, что я похож на Сатану, то это мне крайне льстит».
Я посмотрела на него с ужасом.
«Однако я не могу полностью принять комплимент на свой счет. Руки дьявола украшены когтями, в которых он уносит свои жертвы в ад, а у меня…»
Он снял с левой руки перчатку:
«У меня нет когтей. По крайней мере, они еще не выросли», — добавил он.
Я увидела, что у господина де Монтиньи маленькая, белая, тонкая, почти как у женщины, рука; на ее мизинце сверкал великолепный перстень с бирюзой, какой я еще не видела. Камень, похожий на большую незабудку, подчеркивал белизну руки.
Мой взгляд, устремленный на эту белую аристократическую руку, невольно задержался на перстне.
«Что ж! — произнес господин де Монтиньи с улыбкой. — Я полагаю, что могу подарить вам украшение, которое вы удостоили своим взором, — и вы примете его с удовольствием».
С этими словами он снял перстень с пальца.
«Этот камень, — продолжал он, — если верить преданиям страны, где его добывают, наделен способностью жить и имеет одно свойство: его жизнь якобы сливается с жизнью того, кто его носит. Так, если владельцу перстня грозит опасность, синева бирюзы темнеет; если этот человек болен, она тускнеет, а если он умирает, камень становится бледно-зеленым и утрачивает всякую ценность. Еще говорят, что он способен приносить удачу своему хозяину. Я купил его три года назад в Москве у одного татарина. С тех пор мне удается буквально все. Наконец, дорогая Эдмея, я обязан этому перстню тем, что встретил вас и стал вашим супругом. Таким образом, камень сделал для меня все что мог. Теперь ему предстоит защитить вас от бед. Пусть он позаботится о вашем будущем так же успешно, как позаботился о моей судьбе!»
С этими словами господин де Монтиньи попытался взять меня за руку, чтобы надеть перстень на мой палец, но я быстро отдернула руку.
Тогда он обратился к Зое:
«Я вижу, что Эдмея все еще настроена против меня из-за моего сходства с Сатаной. Мне кажется, Зоя, что вы девушка с характером. Возьмите перстень, сбегайте в церковь и окуните его в святую воду. Если он не превратится в пылающий уголь, если вода не закипит, значит, я не Сатана и не его приспешник».
После этого господин де Монтиньи взял мою руку и, прежде чем я успела отпрянуть, поцеловал ее, а затем встал и вышел.
XXII
Когда мы остались с Зоей наедине, я подняла на нее глаза.
Моя молочная сестра смотрела на меня, улыбаясь, и вертела в руках перстень.
