История нравов. Эпоха Ренессанса - Эдуард Фукс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из этих примеров ясно видно, какое принципиальное различие существовало между «пробной ночью» и официальным «разделением ложа»; видно, что первое в тех случаях, когда речь шла не только о государственных интересах, но и об индивидуальном наслаждении, всегда предшествовало второму, помолвке и бракосочетанию.
Нет ничего удивительного, что в этом отношении обычаи дворянской и княжеской среды совершенно совпадали с обычаями крестьянства. И там и здесь действовали аналогичные интересы. В среде дворянства и князей главная цель брака – потомство, обязанное сохранять наследство и род. Вот почему «испытание» сохранилось и до сих пор при княжеских дворах. Вся разница только в том, что теперь это «испытание» берет на себя наука. Консилиум врачей обсуждает, каковы виды на потомство и каковы гарантии, предлагаемые физическими данными жениха и невесты.
В конце Средних веков формы взаимного ухаживания носили у всех почти, классов и во всех странах очень примитивный характер. То были не более чем так называемые первоначальные формы галантерейности. Другими словами, оба пола выражали друг другу свою симпатию не иначе как недвусмысленным путем грубых прикосновений. Не только глаза, но и руки имели полную свободу действия. Разумеется, крестьянин поступал откровеннее и грубее дворянина или бюргера, с другой стороны, немецкое дворянство вело себя более неуклюже, чем итальянское и испанское, но все это были количественные, а не качественные различия.
В старонемецком романе «Рудлиб», изображающем вещи со свойственной Средним векам откровенностью, встречаются в своем роде классические места, характеризующие грубые приемы ухаживания крестьян. Укажем здесь лишь на следующую сцену. Отважно-дерзкий парень, названный автором «рыжим» за его огненно-красные волосы, заходит к немолодому уже крестьянину, женившемуся вторично, после смерти первой жены, на молоденькой, хорошенькой девке. При виде молодой пышногрудой крестьянки в страннике пробуждается желание ею обладать, и он придумывает соответствующий план. Желая усыпить ревность старика, он объявляет себя двоюродным братом его жены. Молодая крестьянка, которой крепкий парень пришелся чрезвычайно по вкусу, соглашается на эту мистификацию, и между ними завязывается беседа, в которой он намекает ей на свое желание, а она выражает согласие. Надо ждать ночи, когда старик заснет. Однако ничто не мешает получить и дать между тем несколько авансов. И молодые люди не мешкают. Не успел старик выйти на мгновение из комнаты, как они уже использовали момент: «Una manus mammas tractabat et altera gambas, quod celabat ea super expandendo, crusena»[18]. И так как это вполне во вкусе молодой крестьянки, то она распускает свое платье, так что «рыжий» даже в присутствии мужа может до известной степени продолжить свою любовную забаву.
Если в деревенских кругах, как видно из этого примера, ухаживание отличалось прямо грубостью, то бюргерство и дворянство были по меньшей мере неуклюжи и еще далеки от всякой утонченности. Обе стороны всегда прямо направлялись к «конечной цели». Флирт, конечно, был очень в ходу, его разрешали и им пользовались при всяком случае и во всяком месте, но без нужды им не ограничивались. Мужчина всегда пользовался случаем «взять плохо защищаемую крепость», как тогда выражались. Словом, обе стороны в принципе предпочитали кратчайший путь.
Более утонченные формы ухаживания и любви встречаются сначала и долго лишь среди куртизанок (как и в древности). Куртизанки знали, что в этом их главная притягательная сила в глазах мужчин. И они высмеивали дам, не доросших до их конкуренции. Римские куртизанки, например, издеваясь, говорили о благородных римлянках, что они, правда, всегда готовы отдаться, но не понимают даже утонченности, которую придает любви речь. «Chiavono come cani, та sono quiete della bocca, come sassi»[19].
Чем победоноснее развивалось денежное хозяйство, тем многочисленнее становился класс, имевший возможность жить исключительно для наслаждения, тем женщина в этих кругах становилась быстрее и заметнее предметом роскоши. Вместе с тем самое наслаждение, и прежде всего наслаждение в любви, получало все более утонченную форму. L’Art d’aimer (искусство любить) становилось в этих кругах высшей, важнейшей и популярнейшей наукой. «Порядочные» дамы стали понимать не только рафинированное действие циничных слов в любви, но и употреблять все бесчисленные прочие трюки, при помощи которых можно повысить любовное наслаждение. Законные жены, которые когда-то отдавались любви, как «бревна», стали превосходить самих куртизанок, как мы выше уже указали, так что, по словам современников, «было гораздо приятнее любить благородную даму» или «с благородной дамой вступить в турнир любви», чем с опытнейшими жрицами любви, «так как первые отличаются большими достоинствами ума и воспитания, а в искусстве любви не уступают последним».
Своего апогея достигла утонченность вместе с победой абсолютизма, который не только провозгласил женщину орудием наслаждения, тайной царицей, но и прямо, открыто возвел ее на престол. В этих кругах превращение «бревна» в «мастерицу любви» шло особенно быстро. Брантом пишет по этому поводу: «Что касается наших хорошеньких француженок, то в прежние времена они все были очень неловки и отличались неуклюжей манерой любить. Однако за последние пятьдесят лет они научились у других наций стольким тонкостям и изысканностям, переняли у них такие ухищрения и обычаи, а может быть, и сами всему этому научились, что ныне превосходят в этом отношении все нации. Я слышал и от иностранцев, что в этом пункте они заслуживают преимущество. К тому же циничные слова звучат на французском языке гораздо приятнее, сладострастнее и гораздо более возбуждают, чем те же слова на других языках».
Нации, у которых учились француженки, были испанцы и итальянцы, а французы в свою очередь стали отныне учителями немцев.
Коснуться рукой груди хорошенькой женщины, притом при всех, было первым актом преклонения перед ней, и этот прием встречается постоянно во всех классах. Так делали при каждом удобном случае, и прежде всего в собраниях и при посещениях, в особенности же во время танца. Такой шутливый жест нисколько не предполагал более интимных отношений, наоборот, он сам часто становился началом более близкого знакомства. Отсюда следует, что такое поведение тогда не казалось предосудительным, а считалось вполне естественным. Поэтому и женщина – если только была недурна – видела в этом не оскорбление, а лесть и комплимент, и притом вполне законные. И если она обладала красивой грудью, то она не очень и противилась этим жестам мужчины, а если и противилась, то больше для вида, или ради
