Укрощение «тигров» - Юрий Жуков

И все еще ворчливым, но уже добродушным тоном он добавлял: «Я ведь сам солдат, и весь наш род солдатский. Дед сухари в Севастополь на волах возил, отец на Малаховой кургане из пушки палил, сам я в шестнадцатом году, хоть и в летах был, до Карпат дошел, а сыны мои сейчас фашистов бьют…»

Из густого ветвистого сада растекался тонкий запах зреющих яблок, слегка круживший голову. Тихо шелестели метелки кукурузы, стрекотали кузнечики. В знойном мареве дрожал далекий горизонт И было так сладостно и легко на сердце в этом мире богатейшей украинской природы, что душа невольно настраивалась на мирный лад. На сияющих лицах бойцов я читал глубокую благодарность старому солдату, который своими нарочито сердитыми окриками возвращал их к жестокому миру реальной действительности.

Люди понимают: нас ждут, нас заждались, и медлить нельзя ни часа больше!

Горе украинской молодежи

9. VIII, 19 ч. 45 м.

Еще минувшей зимой, когда Красная Армия освободила ряд районов Украины, мир узнал о чудовищных преступлениях гитлеровцев, организовавших планомерный принудительный вывоз украинской молодежи в Германию и распродажу наших юношей и девушек в рабство немецким капиталистам и помещикам. Многочисленные документы, показания свидетелей, письма девушек с фашистской каторги, опубликованные в печати, вызвали взрыв негодования и бурю протестов против варварских действий фашистских работорговцев. Сейчас, когда Красная Армия вновь перешла в наступление и продвигается в глубь Украины, отовсюду из освобожденных городов и селений идут новые и новые вести о массовом угоне в рабство украинской молодежи.

Когда советские танкисты освободили тихое украинское селение Малая Писаревка Золочевского района Харьковской области, их поразило, что на улицах были одни старики и старухи. Танкисты разговорились с жителями Малой Писаревки и узнали у них о страшной трагедии, которая произошла в этой деревне.

Нынешней зимой гитлеровцы поголовно переписали всю оставшуюся в деревне молодежь и приказали ей быть готовой к отъезду в Германию. Тем, кто попытался бы укрыться от посылки в Германию, грозили расстрелом.

Фашисты не пощадили даже беременных молодых женщин. Фашистский коновал принудительно абортировал их, и несчастных женщин, подчас в тяжелом состоянии, вызванном неумелым абортом, загоняли в вагон, запирали на замок и отправляли в Германию как рабочий скот.

Всего из Малой Писаревки было угнано на каторгу в Германию более 350 человек.

Родные девушек, проданных в рабство гитлеровским командованием фашистским помещикам, передали танкистам письма каторжанок, каждое из которых — крик обливающегося кровью сердца.

Передаю акт, составленный танкистами и мирными жителями Малой Писаревки, и письма девушек, угнанных и рабство (подлинники этих документов отправлены в Государственную чрезвычайную комиссию по учету немецких зверств).

1943 года, августа 8 дня мы, нижеподписавшиеся, в селе Малая Писаревка Золочевского района Харьковской области составили настоящий акт о нижеследующем: в период временной оккупации села Малая Писаревка гитлеровцы и принудительном порядке, применяя методы облав, арестов, пыток и угроз, угнали в рабство население молодого возраста деревни Малая Писаревка.

Участие в насильственном угоне принимали староста деревни Суббота Григорий Иванович, полицейские Андрюшенко Сергей Петрович, Сидоренко Иван Петрович и другие. При их содействии гитлеровцами насильно были угнаны в рабство более 350 человек, в том числе: Беличенко Ольга Дмитриевна, 22 лет, Беличенко Михаил Васильевич, 16 лет, Андриенко Оксана Андреевна, 35 лет, Сидоренко Данило Федорович, 15 лет, Андриенко Катерина Даниловна, 20 лет, Беличенко Марфа Ивановна, 16 лет, Сидоренко Мария Семеновна, 16 лет, Федорова Варвара Антоновна, 25 лет, Андриенко Надежда Романовна, 22 лет и многие другие, что и постановили записать в настоящий акт.

Майор юстиции воинской части 0860 Лейфман.

Майор воинской части 15337 Чугаринов.

Граждане села Малая Писаревка

Семенова, Беличенко М., Кривонос, Семенова Н. С., Андрианова.

Письма с фашистской каторги:

«Пущено письмо от вашей дочери, Веры, — пишет Вера Чернышева из Комотау своим родным. — Здравствуй, мать, прими письмо от дочки. Пишет дочь тебе издалека. Я жива, но жизнь моя разбита, одинока, нищенска, горька. Добрый день, мои дорогие родные, передаю я вам чистосердечный привет и желаю всего наилучшего в жизни. Я вам сообщаю, что на сегодняшний день жива. Я ваше письмо и от Паши разом получила. Я рада была, очень рада, когда получила письмо. Мама, и папа, и братик, я вас очень прошу, чтобы вы меня не забывали и писали мне письма. Сами должны знать… Ты, братик, пишешь про посылку, чтобы мне выслать. Посылку мне не надо высылать, я как-нибудь буду переживать. Но тут только все по пунктам и по карточкам, тут так не купишь. Я от вас получила только четыре письма. Я очень рада вашим письмам. Ох, как я соскучилась, мама! Хоть бы мне увидеться на одну минуту с вами, мама. Нет ни одной минутки и часа, чтобы я вас не вспомнила. Пиши, братик, как вы живете, есть корова или нет, какие новости дома, есть ли что кушать? Ой, как тут горько! Как вспомню, так и заплачу. Мама, я вас прошу, чтобы вы мою одежду сберегали, потому что тут я ничего не зароблю. Братик, прошу тебя, чтобы ты прислал адрес Марии Трофимцевой и Ольги Бессараб. Мне прислали письма девчата с фабрики Варька Косенкова и Приська Вантева. Они мне писали, что ни одного письма не получили из дому. Я пишу всем, но адреса Марии и Ольги не знаю. Остаюсь жива, здорова, пере даю всем сердечный привет и целую бессчетно раз. Жду ответа, как соловей лета.

Вера».

Письмо Кати Андриенко из Вены ее матери Марии Николаевне Андриенко:

«Здравствуйте, дорогая моя! Передаю вам свой чисто сердечный привет. Я пока жива, чего и вам желаю. Я работаю на кухне, мне пока ничего жить. А как вспомню о тебе моя дорогая мамочка, то не вижу перед собой ничего. Я нашла адрес дяди, и сейчас мы переписываемся. Дорогая моя, родная мамочка! Я от вас получила одну открытку и одно письмо. И дядя тоже получил. Мамочка, я все чищу картошку, и мне пока ничего. Только и туго, что не во что одеться и обуться. Но ничего не сделаешь. Я что брала из дому, то все порвала, а купить — ничего не купишь. Мамочка, прошу — пишите, как вы поживаете, что из скота держите, какие новости в селе. Как я соскучилась, как хочу домой! Уже скоро год, как я тут. Хоть вы, дорогая мамочка, меня не забывайте, потому что я во всем мире сирота.

Катя».

Письмо Ольги Беличенко из Фридланда своим родителям:

«Привет от вашей дочки Оли. Здравствуйте, мои родные! Я пока жива, здорова, чего и вам желаю в вашей жизни, чтобы вы были живы и чтобы нам пришлось увидеться.

Дорогие мои! Зачем вы меня родили на свет, чтобы я страдала в далеком чужом краю? Сколько я пережила за это время! Напишите мне хоть одно слово, как вы обрабатываете землю, что посеяли, кто дома. Мои родные! Я гулять не хожу, потому что тут невесело, а домой прихожу поздно. Так проходят мои молодые годы. Наверное, вернусь уже старухой, и так кончится моя жизнь. Дорогие мои, как хочется увидеть вас хоть один раз, а потом уже я могла бы и умереть. Тетя, напишите мне, живы ли мои родные, или, может быть, в живых уже нет. Напишите, дома ли мои сестрицы. Я получила от них только два письма и больше ничего пс получала. Хоть бы вы написали одно слово, и то мне легче б было. Последнее письмо было написано 7 декабря, и я ею берегу. Беру в руки, читаю каждый день. Как прочитаю, будто с вами поговорю. Дорогие сестры! Пишите хоть вы мне, а то мне нельзя много писать, — как вам известно, разрешается только две открытки в месяц. Вы писали мне раньше, что вспоминаете каждый день. А я? Нет той минуты, чтобы не вспомнила! Я никогда так не скучала. И как хочется мне поделиться с вами теми мечтами, которые есть у меня на душе. Жму крепко ваши руки, целую всех. Солнце садится, кончаю писать, а сердце стремится вас повидать.

Оля».

Вдумайся, читатель, в эти скупые строчки, напоенные горечью тоски по Родине, пронизанные жгучим стремлением передать родным хоть сотую долю того, что переносят наши сверстники на фашистской каторге, передать так, чтобы гитлеровская цензура не перехватила письма.

Строчки эти адресованы тебе. Работаешь ли ты у станка, убираешь ли урожай на поле, готовишься ли с примкнутым штыком к атаке, — вспомни Веру Чернышеву, которая гнет спину на ферме немецкого кулака!

Вспомни Катю Андриенко, которая вот уже год чистит картошку на кухне ленивой немецкой фрау и ходит босая, в жалких отрепьях!

Вспомни Олю Беличенко, мечтающую о смерти, потому что смерть для нее легче жизни под фашистским ярмом!