Воровская корона - Евгений Сухов

Игнат подошел к сейфу и перебрал папки с делами сотрудников. Он уже не однажды просматривал ее, пристально вглядываясь в казенные фотографии на учетных листках. Неблагодарное это дело — подозревать кого-то из своих.

Но факт налицо!

Преступники действуют оперативно, очень смело. Создается впечатление, что им известны малейшие нюансы оперативных разработок. Следовательно, информировать их мог только тот, кто допущен непосредственно к обсуждению планов.

Может, Марусев Николай? Парень молодой, любит женщин, а они, как известно, всегда требуют больших затрат. Причем он скрыл одну маленькую деталь — отец у него священнослужитель. По нынешним меркам это почти контрреволюция. Да и сам он два года проучился в семинарии, откуда был исключен не то за богохульство, не то за пьянку. Но дело свое любит, может, оттого и утаил малоприятный факт своей биографии.

Двадцатипятилетний Петр Замаров воевал в Первую мировую, имеет два Георгия. В семнадцатом был избран членом фронтового солдатского комитета, что по тем временам было немало. В руках комитетов находились судьбы офицеров. И сам он однажды проговорился о том, что собственноручно расстрелял трех «благородий» только потому, что те побрезговали побрататься с солдатами. В Гражданскую войну служил в Первой конной и, по словам сослуживцев, был лихим рубакой. Имеет ранение и одну контузию, что не прошло для него бесследно — однажды застрелил уркача прямо в подворотне вместо того чтобы проводить его в отдел. Дело возбуждать не стали, целиком положившись на его объяснения, а Замаров утверждал, что уркач пытался его убить. Родословная тоже, к сожалению, не очень — из купцов…

Третьим человеком, допущенным к разработке операций, был старший оперуполномоченный Савелий Кондрашов. Парень разбойного вида, очень отчаянный, поглядишь — типичная шпана. В свободное время очень напоминал жигана на отдыхе — мог крепко выпить, даже подраться и частенько приходил на службу с опухшим от похмелья лицом. За ним пролетарское московское прошлое и слава лучшего кулачного бойца Марьиной Рощи. Не чужд удовольствиям, а они, как известно, требуют денег.

Будет жаль, если предателем окажется именно он.

Впрочем, есть еще и четвертый — Кравчук. Кому, как не ему, известны все детали операций. Он мог точно так же сообщать о засадах Кирьяну. Тем более причин у него для этого предостаточно. Мужик он амбициозный, даже лелеял надежду занять место начальника уголовного розыска. Не получилось. Возможно, затаил обиду и теперь потихонечку мстит. Тем более у него для этого есть стимул: в случае дальнейших провалов Сарычева просто снимут с должности, а на освободившееся место могут назначить и заместителя. Да и в коллектив он как-то не особенно вписывается, уж слишком по-барски держится.

Игнат Сарычев сложил карточки и вновь спрятал их в сейф. Нелегкая получается задача. И разрешить ее придется самостоятельно, никого не посвящая в дело розыска «крота».

Единственным человеком, которому Игнат Сарычев доверял по-настоящему, был Петя Кроха, старинный приятель его отца и в чем-то даже учитель Игната. Еще когда-то в глубоком детстве Петя научил его так виртуозно ругаться, что до сих пор даже самые матерые уркачи взирали на Игната с восхищением, осознавая, что залихватская брань такое же настоящее искусство, как монологи артистов оригинального жанра.

Именно поэтому Игнат Сарычев поделился со старым уркаганом своими сомнениями. Петя Кроха потер узкий лоб, собранный в неразглаживаемые складки, и сдержанно сообщил:

— Жиганов-то я точно не люблю… Верняк! Пакость от них одна! Чем могу, тем и помогу, но против уркачей не пойду. Пойми меня, Игнат, одна у меня с ними кровушка.

Теперь Сарычев таскал с собой Кроху едва ли не по всем злачным местам, где мог появиться Кирьян, и бывший громила терпеливо исполнял роль его телохранителя.

Вчера вечером из «Ноблесса» звонила Нина. В кабаре побывал человек, похожий на Кирьяна, с ним была очень красивая девушка, чем-то напоминающая Веру Холодную. Парочку сопровождали двое крепких мужчин, явно охрана. В ресторане они пробыли недолго, распили бутылку шампанского и отбыли.

Похоже, что Кирьян зашевелился.

Глава 11 МАДЕМУАЗЕЛЬ, ВЫ МЕНЯ РАЗОЧАРОВАЛИ

Кирьян с девушкой пришел под самый конец выступления. Он занял столик у сцены, который весь вечер оставался незанятым, очевидно, его специально держали для такого почетного гостя. Кирьян что-то сказал угодливо нагнувшемуся официанту и, нежно приобняв за плечи свою спутницу, стал смотреть представление.

Трое молодых людей из свиты Кирьяна сели за соседний столик. На сцену они поглядывали вяло, больше глазели по сторонам и заинтересовались танцовщицами лишь в тот момент, когда они завершили канкан, оглушив сидящих в зале истошным визгом.

Кирьян вел себя раскрепощенно, как человек, привыкший к подобным зрелищам. Дважды он бурно аплодировал, чем вызвал симпатию у выступавших девушек, одна из них даже послала ему воздушный поцелуй.

Программа варьете закончилась, и девушки, весело хихикая, убежали за кулисы. Нина прошла мимо трех воздыхателей, поспешно взяла у них цветы, чуть притормозила у кроткого юноши с румянцем во всю щеку. Парню было не более восемнадцати лет, и он очень мило краснел, когда она посматривала в его сторону. Жаль, что такой милый мальчик не встретился ей во времена ее девичества, вот кому она отдалась бы со всей страстью. Парень приходил на каждый ее концерт, скромно держался в стороне и терпеливо ждал, когда же Нина обратит на него внимание. И только после этого неизменно протягивал ей букет роз, неимоверно смущаясь при этом.

Нина успела узнать породу таких мальчиков. Она встречала таких не однажды. Они необычайно преданны, боготворят предмет своего обожания, а если получают отказ, то могут пустить себе и пулю в лоб.

В этот раз Нина задержалась около юноши дольше обычного, чем вызвала самую настоящую ревность у другого своего воздыхателя — крупного, породистого мужчины лет сорока.

— Ниночка, вы меня совсем не замечаете, а ведь я давно неравнодушен к вам, если бы вы только могли это понять, — проговорил толстяк, выглядывая из-за огромного букета роз, который он сжимал обеими руками.

— Сидор Никифорович, а кто меня угощал шампанским в позапрошлый вечер? — напомнила девушка.

— Мой ангел, душечка моя, — жалобно запротестовал толстяк, — но ведь это же было так давно! Я уже успел соскучиться по вашим прекрасным ручкам! Позвольте мне хотя бы угостить вас ужином.

— Ну, хорошо, — сдалась Нина, — обещаю, сегодня вечером. Только дайте мне поговорить вот с этим молодым человеком, — мило улыбнулась Нина.

— Боже мой, какой я все-таки счастливый человек, — восторженно загудел толстяк, удаляясь. — Ах да, цветы! Цветы! — протянул он букет, возвращаясь.

— Отнесите их, пожалуйста, ко мне в гримерную, — попросила Нина.

— Вы пускаете меня в свою гримерную?! Боже мой, какой же сегодня праздник! — ликовал везунчик, едва не теряя сознание от привалившего счастья.

— Никуда не спрячешься от этих поклонников, — то ли похвалилась, то ли пожаловалась Нина.

— Понимаю, они вас очень раздражают… Все-таки у вас своя собственная жизнь, а тут… Но я ведь тоже ваш поклонник, — парень краснел все сильнее.

— Ну, вы совсем другое дело, — легкая девичья ладонь упокоилась на его руке. — Вы же не приставучий… Как некоторые. Давайте сюда ваши цветы. Вы даже представить себе не можете, как я люблю розы. Особенно этот цвет, ярко-красный. Это ведь цвет крови и любви, правда? — заглянула Нина в глаза вконец оробевшему юноше.

— Да-а, — смущенно протянул парень. — Вблизи вы еще прекраснее, чем на сцене.

Страусиные перья шляпы слегка касались лба юноши, но он как будто не замечал их щекотания.

Комплимент прозвучал скромно, но полыхающие глаза говорили о большем: «Вы так изысканно, мадам, одеты, что мне хочется вас раздеть». Все эти мальчики — бездна страсти, стоит их лишь только слегка расшевелить.

— Вы преувеличиваете. Вот встретите какую-нибудь девушку и позабудете меня навсегда.

— Вас?! Никогда! — подался вперед юноша.

— Осторожно, а то вы расцарапаете свое лицо об эти острые шипы, — искренне предупредила Нина.

— Я могу надеяться? — юноша сжал в ладонях ее руку.

Пожатие получилось крепким. Осторожно вытянув ладонь, она слегка коснулась кончика его носа и произнесла с легкой укоризной:

— Как вы нетерпеливы. — Нина чуть тряхнула головой — перья на шляпе пришли в волнительное движение, обдав мальчика приятным дуновением. Нина направилась в свою гримерную. У самой двери приостановилась и проговорила с улыбкой: — Всему свой черед!

Гримерная была заставлена цветами, и их приторно-сладковатый запах щекотал ноздри. На столе перед зеркалом стояли огромные орхидеи бледно-розового цвета. Их ей дарил один милый, симпатичный старичок, который ничего не ждал от дружбы с Ниной, разве что обыкновенного участия. Впрочем, однажды он сумел доказать, что лет сорок тому назад был славным молодцом. Когда она уронила в гримерной губную помаду и наклонилась, чтобы поднять ее, старичок вдруг неожиданно проявил невиданную прыть и сумел заглянуть ей под платье. Тогда Нина сделала вид, что не заметила смелой шалости старичка. А уже на следующий день, в искупление греха, он преподнес ей в подарок золотой перстень с сапфиром. Но больше Нина в его присутствии не позволяла себе таких оплошностей.