Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи - Иосиф Гольман

– Что в тюрьме – сожалею. Что стрельнул – нет.

– Ответ неправильный, – мягко сказала Ольга. – Да и нечестный.

– Почему ж нечестный? – взвился Куницын.

– Потому что раз сожалеешь о тюрьме, то должен и о выстреле сожалеть. Они же неразделимы.

Лешка задумался. Наконец, был вынужден согласиться. Однако на своем стоял крепко.

– Ладно, сожалею, раз в тюрьме. Но больше никто не будет позорить ни меня, ни мать с отцом.

– Леш, было много способов избавить семью от, как ты говоришь, позора. Ты выбрал наихудший.

– Почему это? – Лешка как волчонок посмотрел на девушку.

«А мы ведь близкого возраста, – некстати подумала Шеметова. – Через десять лет разницы почти не заметишь. А уж через двадцать…»

Вслух же ответила:

– Все потому же. Ты в тюрьме. Мать в слезах. – Она специально раскачивала установки пацана, чтобы навязать – если не получится объяснить – свою волю. Ибо с его робингудовскими идеями выйти из тюрьмы ему точно не светит.

Так и сказала:

– Если ты не будешь меня слушать – это может быть навсегда.

(И подумала, что это может быть навсегда, даже если мальчишка будет ее слушать. И впервые пожалела, что доверилась Анне Ивановне, не съездила заранее пару раз в архангельскую тюрьму.)

– Я вас буду слушать, – тихо сказал он.

– Вот и слушай, – сказала Ольга, после чего изложила свою точку зрения на случившееся: – Алексей Васильевич сделал плохое дело. Он свою любовь перевел в ненависть. Любовь к твоей маме в ненависть к тебе.

Юноша молча кивнул.

– Он испортил тебе детство и юность. А твоих родителей держал в страхе за тебя.

Снова кивок.

– Но было много разных вариантов избавиться от кошмара.

– Не было, – возразил тот. – Мы все старались.

– Было, – жестко сказала Шеметова. – Убийство – всегда худший вариант. Было, Леша. Просто ты, по молодости, по глупости, по горячности, этих вариантов не нашел.

– Ладно, пусть так, – смирился он. Обещал же маме.

– Вот как ты должен отвечать. И думать должен так же. Потому что это – правда.

Парень молчал.

– В общем, наша линия защиты простая. Мы во всем будем придерживаться правды. Рассказывай все как есть. Без выводов и домыслов. Просто как все было. Если я покажу тебе так, – Ольга растопырила свою пятерню, – требуй возможности посоветоваться с адвокатом. Или не отвечай на вопрос. Скажи «не помню», «забыл». Но это тактика. Стратегия же простая: мы будем говорить правду. И ее должно быть много. Мне нужно, чтобы все поняли: нормальный незлой парнишка не будет ни с того ни с сего стрелять в людей. Ты понял?

– Да, – теперь уже не пряча глаз, ответил Лешка.

Ольга вышла со встречи неудовлетворенная. Парень настроен неправильно. Это может сильно им помешать. Ну, ничего, на процессе тоже можно общаться.

А сменила ее в том же самом кабинете Анна Ивановна.

Прапорщик все же дал ей посидеть с сыном.

Он ел, она на него смотрела. Дала себе слово не плакать, но плакала. К концу короткой встречи слезы текли и по Лешкиным щекам.

Он ушел, сопровождаемый Григоренко. Руки, правда, не назад заложены, а вперед. Под жестким надзором ко всему готового конвоира. Нес миску с наваристым мясным борщом для Васьки. За ним, неуклюже вышагивавшим на по-мальчишечьи тонких ногах, оставался запах вкуснейшего блюда. И вкус беды…

Адвокаты же сходили пообедать в разведанную Багровым столовку.

Там москвичей действительно приветили. Десять сортов начиненных вкусностями «калиток» не предлагали. Но пища была свежей, аппетитной и, что крайне важно для взыскательной Шеметовой, без отвратного аромата общепита – запаха старого подгоревшего масла, плохо мытой посуды и не вовремя выброшенных пищевых отходов.

Завершением приятного времяпрепровождения стал компот. На этот раз – из морошки и яблок. Вкусно – аж дух захватывало. Ольга выдула три стакана. Взяла бы четвертый – остановила только усмешка Багрова.

Потом пошли в гостиницу, привести в порядок разбросанные мысли.

В крошечном фойе увидели «противную сторону» – адвоката потерпевших Николая Николаевича Николаева, лысого круглого человека лет пятидесяти, с носом весьма характерного цвета. Впрочем, проблему Николая Николаевича можно было определить и без колориметра – по выдоху. Для столь непозднего часа выдох был слишком насыщенным.

Он по-приятельски поздоровался с Багровым – оказывается, они еще со вчерашнего вечера знакомы. Вообще, умение Олега Всеволодовича везде и при любых обстоятельствах обзаводиться друзьями Шеметову всегда восхищало и поражало. Вот и сейчас, расставшись с адвокатом потерпевших, Багров уже докладывал Оле подробности его судьбы, порою даже довольно интимные. Как только успевал?

Николай Николаевич своей жизнью иллюстрировал довольно привычную в глубокой провинции схему. Милиционер – заочный юридический – прокуратура – прокурор – водка – адвокат. И в самом деле, куда же сильно пьющему прокурору податься? На пенсию – рано, бросить пить – поздно. Вот и появлялся очередной защитник, востребованный в основном как «бесплатник» от государства.

Николай Николаевич не был расстроен своим «падением». Даже наоборот, человек, по сути добрый и безвольный, он тяготился прокурорской должностью. Теперь Николаев, никого не наказывая и ни с кем не ссорясь, находился на своем месте, даже получал, бывало, у бывших коллег некие преференции для клиентов.

Вчера он весьма тепло отнесся к своим процессуальным противникам, сразу предложив Олегу Всеволодовичу отметить знакомство. Тот отказался, дел было по горло, но наметившуюся дружбу закрепил, подарив коллеге сувенирный небольшой коньячок, прихваченный из Москвы.

У Николая Николаича глаз сразу загорелся, и он даже не сильно расстроился, что прикладываться к действительно хорошему коньяку придется в одиночестве.

Адвокат потерпевших был, кстати, здешний – похоже, единственный из основных участников процесса. В гостиничку же зашел поприветствовать подъехавшего только что судью Марата Сергеевича Денисова. Они и раньше встречались на областных мероприятиях, когда Николаев еще прокурорствовал.

Денисов был сильно не в духе, руку пожал, но пить за встречу не стал. Ему так и не нашли отдельный номер с туалетом, последний был занят приехавшим чуть раньше прокурором, а давить на гонористых москвичей местное начальство не рискнуло, явно опасаясь ненужного шума.

Глава любинской администрации, Лев Игоревич Крамской, представительный мужчина лет пятидесяти пяти, даже предложил Денисову свою квартирку – сам он давно жил с семьей в шикарном коттедже. Судья отказался. За годы работы опытный юрист давно уяснил, что, по возможности, не следует ни у кого ни в чем одалживаться. А ну как через пару лет придется судить Льва Игоревича? Денисов многажды наблюдал метаморфозы, происходящие с начальствующим составом.