Коготь берсерка - Виталий Сертаков

Охотились совсем не так, как Северяне. Во-первых, кажется, все прекрасно знали, где гуляет избранный медведь. Во-вторых, для охоты требовался не тот зверь, кто задирает скотину и мешает крестьянам, а какой-то особый медведь, выбранный задолго и обладающий загадочными качествами. Непременно требовался самец, не самый молодой и с какими-то отметинами на шерсти.

Даг так и не понял, что именно требовалось от несчастного и довольно старого животного, мирно поедавшего мед на опушке. На медведя набросились со всех сторон, с острыми копьями и рогатинами. К сейду коричневую тушу понесли на жердях, скорее это походило на торжественный въезд колесницы в город. Мужчины менялись, радостно пританцовывали позади процессии, размахивали копьями и постепенно пьянели. Здешнюю брагу варили из меда и каких-то горьких злаков, получалось не слишком вкусно, но гораздо крепче, чем у женщин в семье Северянина.

Кстати, женщины находились поблизости, но ни одна не заступила на путь праздничной процессии. Медведя бережно уложили на ковер из еловых веток, разровняли давно горевший костер и приступили к разделке. Гости образовали три широких круга. Во внутреннем круге усадили самых почетных старейшин. Дальше сидели мужчины-охотники и мальчишки, а в последнем, самом широком круге — женщины всех возрастов. Гвалт стоял необыкновенный, многие напились еще до того, как запеклось на камнях мясо.

Даг в первые ряды не полез, чувствовал себя чужим. На него косились, указывали пальцем, но никто не позвал в компанию и не уступил место. Впрочем, Северянин не обиделся. Не очень-то и хотелось рвать зубами жесткое несоленое мясо! Гораздо интереснее было послушать Нелюбу и саму хозяйку. Пиркке, когда выпивала бражки, рассказывала обо всем очень интересно.

— Медведь — это отец, — говорила она. — Все саамы — его детки. Когда-то на заре времени медведь бродил один и не мог найти себе подругу. Тогда он пришел и взял… ик!.. в жены женщину из племени саамов. Людей тогда тоже было мало, и соплеменники отдали ее за медведя. От них и пошли все коллты, они с той поры не едят медвежье мясо… ик!.. не едят потому, что медведь может превратиться в человека. Нойда Укко таких видел. Идет вроде впереди — медведь… ик!.. а как полярная петля засияет, глядишь — уже человек на мохнатых лапах. Да только поймать такого оборотня очень трудно. Нельзя его ловить, иначе все медведи с людьми поссорятся.

— Но вы-то едите? — кивнул Даг на пирующих.

Тем временем от громадной туши мало что осталось. Но мясо не нарезали абы как. Старейшинам полагались по рангу одни части, охотникам — другие, преимущественно — лапы, а женщины терпеливо ждали своих кусков. Руководил обвалкой и нарезкой седой шустрый старичок в медвежьей маске.

— Мы едим, — Пиркке похлопала себя по урчащему животу. — Только мы прощения просим. Этот медведь нас уже простил. И силу свою нам передаст. Теперь не говори со мной… ик!.. женщины все должны уйти, пока режут медведю лапы и голову. Голову закопают, чтобы мы не видели, не то «отец» обидится!

Даг решил, что вельва шутит, но она действительно бросила недоеденное мясо и спешно ушла. Следом за Пиркке ретировались и другие женщины, прихватив с собой совсем маленьких девчонок. Голову медведя охотники понесли по кругу, затем с почестями закопали в самом центре бывшего костра.

Дагу щедро налили медовой бражки. Точнее сказать — не налили в отдельный кубок, а поднесли здоровенную посудину, выдолбленную из цельного пня. Из пня пили все по очереди, и отказываться было неудобно. Терпкая жидкость с размаху плюхнулась в желудок, затем неожиданно быстро вернулась в голову и взорвалась там веселыми брызгами.

Лопари вдруг показались Дагу самыми добрыми и красивыми людьми на свете. Его тут все уважали, как ученика вельвы и будущего нойду, ему принесли несколько съедобных кусочков медвежатины, даже Туули издалека подмигнула ему. Или это только показалось?

Пень с брагой проделал второй круг, после чего начались танцы. Плясали здесь совершенно не так, как в усадьбе Хьялти или дома. Несколько нетрезвых, но очень радостных мужчин нарядились в шкуры и стали прыгать вокруг костра. Другие орали, били в ладоши и всячески мешали музыке. Музыку создавали три маленьких бубна, один — огромный, размером с боевой щит, и пара нелепых струнных инструментов. Струна на каждой такой деревяшке имелась всего одна и издавала высокий противный звук, вроде басовитого комариного писка, но Северянину нравилось абсолютно все.

Мужчины у костра разделились на две группы. Одни изображали зверей, прикрепив позади себя пушистые хвосты. Другие скакали за ними с копьями, выслеживали, приседали и с криками наносили удары. Дети визжали и от восторга плевались слюной, женщины приплясывали, не вставая с места. Пиркке хохотала, обнимаясь поочередно с дальними родственниками…

Как Даг и предчувствовал, рвать мясо пришлось голыми руками, ножом пользоваться запрещалось. Нелюба посоветовала быть довольным уже тем, что можно помогать в еде руками. Оказывается, в стойбище у нойды Укко руки полагалось держать за спиной.

На этом церемонии не закончились. Все обглоданные кости стали тщательно собирать в кучу. Особенно тщательно охотники проверяли, чтобы у женщин и девушек не осталось случайно костей. Вернувшаяся Пиркке объяснила, что если косолапый «отец» не сможет целиком «собраться» в новом загробном мире, то будет страшно недоволен и никому не даст спокойно существовать.

— Вот нашлет на нас змей, тогда и придет конец людскому роду, — огорошила Дага Нелюба.

— Змей нашлет? — едва не подавился Северянин. — Змей может наслать только подземная великанша Хель!

— Ишь ты, какой умник, — пьяно дыхнула Нелюба. — Это у вас всякие там… великанши. Я тоже сперва думала, что век буду Велесу поклоны бить. Ан нетушки, тут пожила…

— Расскажи мне тогда про змей, — унял гордыню Северянин. После третьей порции бражки язык слушался его все хуже.

— Ну, слушай! — оживилась Нелюба. — Змеи живут в подземном царстве, и все там не как у нас. Зато они там говорят и на круге дела всякие судят, прямо как люди. А царем у них бог Туони. И все там на нашу землю-матушку похоже, и солнышко даже светит, и животинка всякая, да только человеку там больно страшно.

— Это почему… ик!.. страшно? — Даг подумал, что охотники пляшут подозрительно быстро. Последнее время он никак не мог уследить за их прыжками.

— Да потому, — ответно икнула Нелюба, — потому как вся их царская семья смертью людской живет. Сам-то Туони и жена его, Туонен-акка, похожи на птиц когтистых. А еще у них есть сыночек, Туонен-пойка, до кровушки жадный, упырь такой… И доченьки евонные, ликом черные, низкие да злые. Одна из них, Кипу, порчи да хвори на род людской насылает, другая — девять мук рождает.