Машина и винтики. История формирования советского человека - Михаил Геллер

Партия настойчиво, упорно, непрерывно твердит о своей обязанности — о своем праве — не спускать глаза с советского гражданина, где бы он ни был, что бы он ни делал. «Всем известно: человек занят на производстве треть своего времени, — пишет в «Правде» секретарь Крапоткинского райкома партии Москвы. — Остальное время он проводит дома. А чем он там занимается?» Секретарь райкома не согласен с теми, кто считает, что «это личное дело». Он утверждает: «Использование свободного времени, поведение в быту в общественном месте… вопрос общегосударственный требующий самого серьезного внимания партийных, советских, профсоюзных и комсомольских органов». Первый секретарь ЦК Белоруссии с гордостью сообщает, что «партийные и комсомольские комитеты, идеологические учреждения» городов и районов республики «стремятся охватить своим влиянием каждый микрорайон, квартал, двор, обеспечить полезное и разумное использование свободного времени, достичь предметного противодействия любым отклонением от норм коммунистической морали». Примерно полвека назад гитлеровский министр труда говорил то же самое: «Больше нет отдельных граждан. Время, когда каждый мог делать или не делать то, что ему хотелось, кончилось».

Герой романа «Мы», гражданин Единого государства, обозначенный номером Д-503,с недоумением говорил о прошлом человечества: «А это — разве не абсурд, что государство (оно смело называть себя государством!) могло оставить без всякого контроля сексуальную жизнь. Кто, когда и сколько хотел… Совершенно ненаучно, как звери». Советское государство еще не установило полного контроля над сексуальной жизнью граждан, не добилось еще полного контроля семейных отношений, свободного времени. Но не потому, что оно этого не хотело. Сопротивление человеческого материала оказалось более упорным, чем предполагалось на основании точных научных законов, вытекавших из марксистско-ленинского учения. Тем не менее — многое сделано: партия (государство) стала членом семьи.

…Мифы представляют собой первую форму объяснения вещей и вселенной, объяснение с помощью чувств, а не разума.

Словарь «Ларусс»

Роль мифов в нацистской идеологии была очевидной для всех. Главный теоретический труд нацизма — наряду с «Майн кампф» — назывался «Миф XX века». Роль мифологии в советской идеологии, место мифа в арсенале инструментов, формирующих советского человека, остаются неизученными. Прежде всего потому, что утвердился миф о «научности» марксизма-ленинизма, о рациональности советской системы, основанной на «познанных законах истории».

Определяя идеологию, как систему единственных ответов на все вопросы, можно назвать советскую идеологию системой, которая дает на все вопросы иррациональные, мифологические ответы. Набор мифов создает вокруг советского человека магическое кольцо, закрывающее все выходы во внешний мир. Более того, создающее представление, что внешнего мира нет. Как выражался Остап Бендер, авантюрист и остроумец, заграница — это миф о загробной жизни.

Миф о загранице представляет ее адом, логовом зверя, готовящегося сожрать «советский мир», — главное, он препятствует увидеть ее такой, какой она есть. Игнацио Силоне в «Школе диктаторов» вспоминает о миланском философе восемнадцатого века доне Ферранет, который знал, что по Аристотелю есть только две категории: вещи случайные и вещи существенные. Поскольку холера, разразившаяся на севере Италии ни в одну из этих фундаментальных категорий не входила, философ пришел к выводу, что холеры нет. Это не помешало ему заразиться и умереть. Мифология позволяет верить в несуществующее и отрицать реальность. Ирреальность мифа затрудняет его разоблачение с помощью логики и разума. Отвергнув миф о загранице, как аде, естественно прийти к выводу, что она — рай.

Молодой немецкий журналист Клаус Менерт, приехавший в 1932 г. в Советский Союз, восторженно констатировал: «Новый миф родился в России, миф творения мира человеком. В начале был хаос, капитализм… Потом пришли Маркс, Ленин и красный Октябрь. Хаос был преодолен в ходе ожесточенной борьбы, которую вел, ценой неисчислимых жертв, избранный русский пролетариат против внутренних и внешних врагов. Теперь Сталин создает в ходе пятилетнего плана порядок, гармонию и всеобщую справедливость, в то время как остальные 5/6 земного шара наказаны за сопротивление коммунистическим медикаментам эпидемией мирового кризиса и бичом безработицы. Народы не познают ни мира, ни счастья до тех пор, пока и у них не засверкает серп и молот». Клаус Менерт констатирует: «Это простой и ясный миф. В нашу эпоху, лишенную веры, жаждущую абсолютных истин, он влечет за собой».

Немецкий визитер делает тонкое наблюдение. Он замечает, что как и все мифы, советский миф о творении нового мира создает свою этику, «которая вдохновляет миллионы и с каждым годом распространяется все шире». Новая этика не менее проста и ясна, чем породивший ее миф: только в борьбе с остальным миром, который боится и ненавидит нас, мы сможем достичь цели: в этой борьбе не может быть пощады ни врагам, ни своим, если они провинились или ослабли. «Это — заключает Клаус Менерт — этика бойцов».

Немецкий журналист посетил Советский Союз через 15 лет после «красного Октября», после его визита прошло более 60 лет: миф, который его поразил, остался основой советской мифологической системы, фундаментом советской идеологии. Без изменений сохранилась и этика бойцов за новый мир, завоевателей, обещающих человечеству счастье и мир под знаком серпа и молота. Неизменность главного мифа не означает, что сохранились абсолютно все звенья магического кольца, удерживающего советского человека в раю. Как вымениваются износившиеся, отслужившие части машины, так выменивались на протяжении семи десятилетий устаревшие, отработанные, начавшие мешать мифы.

Впервые в истории человечества производится, длящийся несколько поколений, опыт творения мифов — иррациональных объяснений мира и человека для удовлетворения практических нужд власти и замены их в случае непригодности или устарелости. Возможность этого процесса определяется тотальной властью над всеми инструментами, формирующими сознание человека.

Власть над мифами, право на мифотворчество, дает коммунистической партии могущественное орудие власти над человеком и страной.

Для овладения мифологией партия должна была — как Зевс Хроноса — убить миф революции. Евгений Замятин первым заметил, что победившая революция прежде всего объявляет себя «последней революцией». Только отвергнув возможности каких либо дальнейших изменений, партия, захватившая власть, может приступить к строительству Нового мира. Нового человека. Она отменила время и открыла дверь в Утопию. В сентябре 1934 г. Гитлер подтвердил точность наблюдения Замятина: «Революция принесла нам во всех областях без исключения все, что мы от нее ждали… Другой революции в Германии не будет в ближайшие тысячу лет».

Миф революции подменяется мифом Государства. В первые послереволюционные годы, когда вожди революции еще верили, что все идет в соответствии с законами истории, открытыми Марксом, отмирание государства изображалось одной из ближайших целей. Вскоре наиболее проницательные из партийных вождей обнаружили неожиданную для них взаимосвязь между государством и партией. В 1923 г. Григорий Зиновьев с грустью вспоминал «первый, военный период нашей революции», когда «взаимоотношение партии и государства было совсем простое и ясное. Восстание организовывала партия. Армию строила партия. Борьбу с разрухой железнодорожного транспорта брала на себя партия. Из продовольственного кризиса выручала партия и т. д. и т. п.» Все действительно было как нельзя более просто и ясно — партия была государством.

После окончания гражданской войны возникают вопросы, выдвигаются предложения, в частности, чтобы партия ограничилась «своими партийными делами», занималась «агитацией и пропагандой и не претендовала на монопольное политическое руководство Россией». Партия категорически отвергает все вопросы, предложения, сомнения. Для всех партийных вождей, несмотря на все междуусобицы, было аксиомой: партии принадлежит власть, партия ее не отдаст никому. В 20-е годы, в период фракционных схваток между партийными лидерами, они осознают, что отмирание государства привело бы к отмиранию партии.

Становится очевидным, что партия паразитирует на теле государства. Следовательно, чем больше государство, тем сильнее партия. Пруссию Фридриха Второго называли армией, имеющей государство. Советская система со дня рождения была партией, обладавшей государством.

Мифологизация государства завершается в середине 30-х годов, когда начинает употребляться также синоним — Родина, когда Государство-Родина приобретает Отца-Сталина. В популярнейшей песне эпохи говорится: «Как невесту Родину мы любим…» Официальное обращение к Сталину звучит: «Любимый Отец!» Во время войны солдаты будут умирать: «За Сталина! За Родину!»