Возвышение Хоруса - Дэн Абнетт

— Его обещали выслать, — сказала Мерсади. — С позором отправить обратно на Терру и лишить сертификата. Так нельзя, капитан, Игнаций хороший человек…

— В самом деле?

— Нет, вы правы. Он несчастный человек. Грубый. Упрямый. Раздражительный. Но он великий поэт, несмотря на все его недостатки. И он никогда не лжет, даже когда его бьют.

Даже после того, как Игнаций Каркази настолько оправился от побоев, что был переведен из реанимации корабельного госпиталя в обычную палату, он представлял поучительное, хотя и неприятное зрелище. При виде вошедшего Локена он поднялся, и следы побоев стали видны особенно отчетливо.

— Капитан, сэр, — заговорил Игнаций, — я так благодарен, что вы заинтересовались моей ничтожной персоной.

— У вас очень настойчивые друзья, — ответил Локен. — Олитон и Киилер тоже.

— Капитан Локен, я и не подозревал, что у меня есть настойчивые друзья. Вернее сказать, я вообще не имел понятия, что у меня имеются хоть какие-то друзья. Мерсади очень добра, и я уверен, вы и сами это поняли. Эуфратия… Я слышал, она попала в какую-то неприятную историю.

— Так и было.

— Как она? Не пострадала?

— С ней все в порядке, — ответил Локен, хотя не имел ни милейшего представления о состоянии Киилер.

Он не виделся с ней, только получил записку с просьбой помочь в деле Каркази. Локен подозревал, что это заслуга Мерсади.

Игнаций Каркази обладал внушительной фигурой, но он перенес жестокое нападение. Лицо все еще оставалось опухшим, а заживающие кровоподтеки раскрасили его желтыми пятнами, под леопарда. Набрякшие кровью веки не поднимались до конца, оставляя глаза полузакрытыми. Было очевидно, что каждое движение дается ему с трудом и причиняет боль.

— Насколько я понял, вы привыкли говорить откровенно, — сказал Локен. — Пытаетесь бороться с предрассудками?

— Да, да, — покачивая головой, согласился Каркази, — Но я постараюсь с этим справиться, обещаю вам.

— От вас решили избавиться. Вас хотят отослать домой, поскольку начальство считает, будто вы позорите орден летописцев.

— Капитан, я способен опозорить кого угодно, если даже просто встану рядом.

Локен не удержался от улыбки. Этот человек начинал ему нравиться.

— Я разговаривал о вас с советником Воителя, — продолжил он. — Есть возможность взять вас на поруки. Если кто-то из старших Астартес вроде меня согласится за вас поручиться, вы сможете остаться в экспедиции.

— Есть еще какие-то условия? — спросил Каркази.

— Конечно, есть, но сначала я бы хотел услышать, есть ли у вас желание остаться.

— Я хочу остаться. Великая Терра, капитан, я совершил ошибку, но я не хочу покидать флотилию. Я хочу стать частью происходящего.

Локен кивнул.

— Мерсади так и говорила. Малогарст тоже, по-видимому, питает к вам слабость. По-моему, ему нравятся неудачники.

— Сэр, большего неудачника, чем я, вряд ли можно отыскать.

— А теперь обговорим условия, — сказал Локен. — Постарайтесь их выполнить, иначе я отзову свое поручительство, и следующие сорок месяцев вы проведете на транспорте по дороге к Терре. Во-первых, вам придется пересмотреть свои привычки.

— Я это сделаю, сэр. Обязательно.

— Во-вторых, каждые три дня, если позволят мои обязанности, вы будете передо мной отчитываться и предоставлять копии всего, что написали. Всего, понятно? Как произведений, предназначенных для печати, так и всех прочих заметок. Ни одно слово не должно пройти мимо меня. Вам придется регулярно выворачивать передо мной свою душу.

— Я обещаю вам это, капитан, хотя, должен предупредить, впечатление будет ужасным. Душа у меня косоглазая, горбатая и косолапая.

— Я видел много ужасного, — заверил его Локен. — И третье условие. У вас есть привычка лгать?

— Нет, сэр. Чего нет, того нет.

— Вот это я и надеялся услышать. Вы должны говорить мне правду, не приукрашенную и не отретушированную. За это вас считают негодяем. Вы говорите то, о чем остальные сказать не осмеливаются.

Каркази пожал плечами и тотчас застонал от боли.

— Капитан, я в растерянности. Если я соглашусь, это не уменьшит мои шансы остаться?

— Сначала придется ответить.

— Капитан Локен, я всегда, всегда говорю то, что думаю, хотя иногда за это довольно сильно бьют. Но я от души презираю тех, кто намеренно лжет или недоговаривает всей правды.

Локен снова кивнул.

— Так что же вы такого наговорили, летописец? Чем вы так сильно вывели из себя честных имперских солдат, что они набросились на вас с кулаками?

Каркази откашлялся и поморщился.

— Я сказал… Сэр, я сказал, что Империум не будет существовать вечно. Я говорил, что ни одно сооружении не может стоять вечно, независимо от того, насколько крепко оно построено. Я говорил, что ради выживания нам всегда придется сражаться.

Локен молчал.

Каркази поднялся на ноги.

— Сэр, это был правильный ответ?

— А есть ли вообще правильные ответы? — спросил Локен. — Мне знакома эта ситуация. Не так давно один из офицеров Имперских Кулаков заявил мне примерно то же самое. Он воспользовался другими словами, но смысл был тот же самый. Но его не отослали на Терру. — Локен усмехнулся своим мыслям. — Теперь, когда я об этом вспомнил, он действительно на пути домой, но совершенно по другой причине.

Взгляд Локена снова обратился к Каркази:

— Так вот мое третье условие. Я поручусь за вас и возьму под свое покровительство, но взамен вы будете по-прежнему говорить правду.

— Вот как? А вы уверены, что вам этого хочется?

— Правда — это все, что у нас есть, Каркази. Только способность сознавать истину отличает нас от ксеносов и предателей. Как будут судить о нас потомки, если не смогут прочесть правдивых книг? Насколько я слышал, именно ради этого был основан орден летописцев. Пока вы будете говорить мне уродливую и неприятную правду, я буду оказывать вам покровительство.

После странного и смущающего разговора с Кириллом Зиндерманном в Архиве Локен по галерее направился к средней части корабля, где обычно собирались летописцы.

Каркази, как обычно, поджидал его под высокой аркой у самого входа. Это было их привычное место встреч. Из открывающегося за аркой зала доносились звуки голосов, смех и музыка. Под аркой то и дело проходили люди, в основном летописцы, но также и кое-кто из военных и обслуживающего персонала. Частенько все они образовывали шумные группы и на ходу что-то оживленно обсуждали.

Обширное помещение, далеко не единственное на огромном флагманском корабле, первоначально было предназначено для общих собраний, официальных выступлений и воинских церемоний. Но как только командование осознало, что летописцев невозможно исключить из общественной жизни экспедиции, этот зал был отдан для их сборищ. Общество собиралось самое недисциплинированное и неорганизованное, словно под строгими сводами главного военного судна развернулся небольшой карнавал. Во всем Империуме были отмечены подобные нововведения, как только стало понятно, что командованию военных флотилий придется смириться с неудобствами, причиняемыми множеством свободно мыслящих служителей искусств. По самой своей природе летописцы не могли подчиняться царившей на судах строгой воинской дисциплине. Они испытывали непреодолимое желание встречаться, спорить и пьянствовать. Предоставив им для этих целей помещение, командиры надеялись хотя бы локализовать их активность в определенном месте.

Этот зал постепенно стали называть Убежищем, а проводимые в нем собрания приобрели сомнительную репутацию. Локен никогда не испытывал желания входить внутрь и настоял на том, чтобы Каркази ждал у входа. Капитану было непривычно слышать в торжественных глубинах «Духа мщения» взрывы непринужденного смеха и изысканную музыку.

При виде подошедшего капитана Каркази приветливо кивнул. За семь недель, прошедших с начала перехода, его раны почти полностью зажили и синяков уже не было заметно. Летописец протянул Локену лист бумаги с отпечатанным текстом. Остальные летописцы, проходя мимо, посматривали на капитана космодесантников с удивлением и любопытством.

— Моя последняя работа, — произнес Каркази. — Как мы и договаривались.

— Спасибо. Встретимся через три дня.

— Капитан, есть кое-что еще, — остановил его Каркази и протянул электронный блокнот.

Летописец включил устройство, и на экране появились пикты. Красиво скомпонованные снимки самого Локена и его Десятой роты, готовой к погрузке на штурмкатер. Знамя. Шеренги воинов. А вот и он сам, приносящий особый обет перед Таргостом и Седирэ. Морнивальцы.

— Эуфратия попросила меня передать вам, — сказал Каркази.

— Как она? — спросил Локен.

— Не знаю, капитан, — ответил Каркази. — Никто из нас ее давно не видел. Она стала слишком замкнутой после…