Цветок забвения. Часть 2 - Мари Явь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почтенное собрание превратилось в неуправляемую галдящую толпу. Игнорируя оскорбления и требования немедленной расправы, я подбежала к советницам.
— Прошу, выслушайте! Виола подставляла Чили сотню раз, для неё это раз плюнуть! Когда дело касается мести, она вообще не думает о последствиях! Она пытается строить из себя жертву, но она сама искала встречи с Чили! Она приходила ко мне с письмом…
— Что за письмо? — спросили меня.
— Это неважно… — Я мотнула головой. — Она умоляла меня устроить им встречу. Однажды она уже заманивала Чили, чтобы поджечь…
— А теперь, чтобы забеременеть, — согласились советницы. — Что ты пытаешься нам доказать? Что Чили невиноват или что виновата Виола?
— Виола виновата намного больше Чили! Настолько, что Чили можно считать невиновной!
Нет. Они точно так не думали.
— Ты видела, как это случилось?
— Я видела… — Я схватилась за голову. — Я лишь видела, что Виола сама добивалась этого! Её не принуждали. Это её план, чтобы отомстить или привязать Чили к себе.
— Ты видела, как это случилось? Воочию или из сна? — повторила одна из отшельниц.
— Нет. Я ушла в тот раз. А что касается сна: из-за опиума Чили всегда засыпает невпопад.
— Тогда тебе, тем более, стоило либо вмешаться, либо досмотреть. Ты бы ему очень этим помогла.
Да?! Как они себе это представляли? Эти женщины, очевидно, никогда не попадали в такие ситуации. Я боялась подойти к Чили в тот момент. Хотя это было не так страшно, как увидеть вероятное продолжение. Или результат.
— Почему вы не хотите допросить саму Чили? Она сказала мне… Нет, она поклялась, что не трогала Виолу в этом смысле.
Они обменялись многозначительными взглядами, признав меня дурой, как видно, раз я в это поверила.
— Думаешь, мужчина сказал бы тебе что-нибудь другое? Или скажет нам, если мы его допросим? Он невосприимчив к нашим техникам, мы никак не подтвердим правдивость его слов. Единственное, что могло бы оправдать его — воспоминания, которыми он должен был с тобой поделиться вовремя сна. Но Чили не сделал этого, очевидно, чтобы скрыть правду.
Я растерянно отступила, потому что каждым словом делала лишь хуже. Моё незнание они сочли лучшим доказательством виновности Чили, а мои неуклюжие обвинения в сторону Виолы убедили в том, что преступление было. Хотя, да, её живот и не отрицал этого.
Кто-то с силой дёрнул меня за руку, оттаскивая назад. Обернувшись, я увидела Имбирь на фоне немыслимого хаоса.
— Что ты делаешь?! — прошипела она, но из-за шума я едва её расслышала. — Скажи лучше спасибо, что тебя к этому не приплели, хотя имели полное право, даже не дожидаясь, когда ты залетишь! Что? Именно этим бы всё и закончилось рано или поздно, не делай такое удивлённое лицо.
Именно такое впечатление и создавалось, что все здесь именно этого и ждали, только я была поражена. Отшельницы кричали наперебой:
— Какой позор!
— Это было неизбежно!
— Что ещё ожидать, если у него такая же мать, которой всё позволено.
— Конечно, новое поколение берёт пример с Метрессы.
Хотя Имбирь и торопилась покинуть зал, ей явно был по душе этот разгорающийся бунт. Она приложила к нему руку, но предпочитала наблюдать со стороны.
— Стой, я не договорила! — Я попыталась высвободить руку из её хватки. — Меня же позвали для допроса? Так пусть допрашивают! Или лучше ты скажи им! Скажи правду, мати! Слышишь? Ты, правда, видела то, о чём говорила Виола? Чили сделала это?
— А ты поверишь мне, если не веришь даже собственным глазам? — Имбирь обернулась. — Ты ведь и сама всё видела. И видишь сейчас. Кто ещё мог сделать это с ней, по-твоему?
— Я не спрашиваю, кто это сделал! Я спрашиваю, причастна ли к этому Чили!
— О, ещё как, можешь даже не сомневаться. — Новость, которую я услышала за сегодня уже раз сто, всё равно продолжала меня шокировать. — Тебе в подробностях рассказать? Похоже, именно это тебя расстраивает больше всего. Что ты не знаешь, в каком виде это происходило, сколько раз и как сильно ему это понравилось? Измены самой по себе тебе недостаточно? — Похоже, я выглядела настолько жалко, что это тронуло даже бессердечную Имбирь. — Думаешь, я обвиняю его, потому что я на стороне Виолы, а не на твоей? Я знаю, что тебе он причинил боль куда более сильную, чем всем здесь. — Эта внезапная материнская забота была такой подозрительной… но такой желанной. — Больше тебе тут нечего делать. Пойдём домой, пока тебя не растерзали.
Вполне вероятно, так бы и случилось: до Виолы, например, уже добрались. Её хватали за волосы и одежду, а она отбивалась и кричала о том, что она невиновна.
Заставить эту бурю утихнуть могла только Метресса.
И она в очередной раз дала нам в этом убедиться, появившись в зале — истинная хозяйка дома, укротительница мифей, мужчин и своего клана. Даже странно, что, способная обуздать любую стихию, она не справлялась с Чили, из-за чего мы все и оказались здесь.
— Я сегодня не в настроении принимать столь шумных гостей, — ровно произнесла Метресса, хотя здесь никто уже не шумел. В то же время, взгляды, что устремились на неё, были содержательнее, опаснее криков.
Кто-то из них мог бы подумать, что Метресса пришла остановить самосуд, защитить Деву, с которой собирались расправиться так же, как и с ней когда-то. Что ей важно сохранить своё потомство, бесценное четвёртое чистокровное поколение.
— Пошли вон из моего дома, — повторила Метресса, и хотя её голос не выдавал гнева, никто не усомнился, что она в небывалом бешенстве.
Я первая сорвалась с места, но не под действием приказа: меня он не касался, я не чувствовала давления чужой силы. Выбежав из зала, я отправилась на поиски Чили. Пересекая коридоры и поднимаясь по лестницам, я не допускала мысли, что ступаю по ним в последний раз. Я уже давно относилась к этой скалистой резиденции, как к своему дому, она стала мне роднее сада, я не переставала восхищаться ей. Дворец был подобен огромной шкатулке, в которой хранилась самая большая драгоценность клана, и только теперь моё дурное предчувствие превратило его в мрачную, холодную темницу. Буквально. Потому что Чили обязали сидеть в комнате.
Когда такое случалось в последний раз? Паршивые воспоминания детства вкупе с неопределённым будущим превратили её в тень самой себя. Было так непривычно видеть её загнанной в угол. И трезвой.
— Где ты была? —
