Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

Таким образом, я был вновь волею судьбы приближен к дому Романовых, но на этот раз я имел дело не с живыми членами династии, а лишь с тенями венценосных мертвецов.

Дней через пять я уехал со всей семьей в Самару. Поэтому очень мало виделся с Чемодуровым, обычно целый день пропадавшим у следователя. Вечерами старик очень осторожно (в первые дни он не верил в уничтожение всей семьи), а затем все смелее и смелее делился со мной воспоминаниями о жизни царской семьи, как до революции, так и во время ссылки государя.

Чемодуров происходил из крестьян, имел где-то в Полтавской или Курской губернии небольшой хуторок, купленный им на сбереженные деньги. Камердинером государя он состоял давно, более десяти лет, и получал при готовой квартире и столе около двухсот рублей в месяц. Очень гордился своим званием камердинера государя и был, несомненно, предан правителю и его семье. Эту преданность он доказал на деле, не бросив своего господина в дни постигшего его несчастья.

За месяц до расстрела царской семьи Терентий Иванович стал прихварывать и по настоянию самого государя стал просить комиссара временно выпустить его на волю для лечения. Комиссар согласился, но вместо того, чтобы выпустить на волю, заключил в тюремную больницу, откуда впоследствии его перевели в камеру, где помещался граф Илья Леонидович Татищев.

По иронии судьбы, камера эта оказалась той самой, в которой когда-то сидел Керенский. Об этом свидетельствовала надпись на стене, сделанная каким-то острым предметом будущим премьером России.

Спасение свое от расстрела Терентий Иванович объяснял чудом. По его словам, прислали список лиц, подлежащих расстрелу. Список большой и на одной странице не уместился, отчего фамилия его оказалась написанной на обратной стороне листа. Будто бы по небрежности комиссаров, не перевернувших страницу, когда выкликали заключенных, его не вызвали. Вскоре пришли чехи, и он оказался спасенным. Все это правдоподобно, но есть и другая версия, сильно меня смущавшая: не был ли Чемодуров в близких отношениях с доктором Деревенко, которого тоже выпустили и он пользовался большим фавором у большевиков?

Возможно, Чемодуров был ему полезен, давая кое-какие сведения о царской семье. Когда же вопрос о расстреле был предрешен, дальнейшая слежка стала уже не нужна. Вот и решили спасти старика от расстрела в благодарность за его шпионство.

Но это тягостное обвинение голословно и основано лишь на моих наблюдениях над переменой состояния духа Чемодурова. Мне казалось, что первые два дня он был более подавленным, чем тогда, когда узнал, что расстреляна вся семья и вся прислуга. Мне казалось, что это обстоятельство, за отсутствием свидетелей снимавшее с него все улики, ему приятно.

Вот что подсказывает мне память из рассказов Чемодурова.

Царская семья во время войны, да и ранее этого, жила замкнуто. Приемы редки, чаще всего у государя бывали Михаил Александрович, Ксения и Ольга Александровны. Мария Федоровна почти не бывала. Вставал государь рано. День обычно начинался с прогулки, затем шел прием министров и разные представления. После завтрака государь прогуливался с детьми в саду, рубил дрова, очищал снег. За обедом, если никого не было, он почти ничего не пил, если не считать рюмки мадеры или хереса. Если же бывали гости, государь выпивал за закуской рюмку-другую водки. После вечернего чая он отправлялся к себе в кабинет, куда дежурными камердинерами относилась вся полученная корреспонденция, равно как и доклады, составленные министрами. Государь не имел секретаря и сам вскрывал конверты, делал на бумагах пометки, сам запечатывал их и записывал в журнал. Между часом и двумя ночи обыкновенно раздавался его звонок. Государь, сдав всю корреспонденцию дежурному камердинеру, уходил в почивальню.

На мои расспросы, часто ли бывал в семье государя Распутин и допускался ли он в спальню великих княжон, Чемодуров ответил, что в свое дежурство он никогда не видел Распутина в семье государя. Но императрица видалась с ним на квартире Вырубовой, с которой очень дружила. Ответ, несомненно, был уклончивый. Чемодуров, так же, как и Сергей Михайлович, уверял меня, что слухи о близости Распутина к царской семье сильно преувеличены.

В его словах все же проглядывала некоторая нелюбовь к бывшей госпоже. Он считал ее виновной и в ссоре государя с великими князьями, и в революционных событиях.

Когда государь в последний раз вернулся из Ставки, отрекшись от престола, и сообщил императрице о происшедших событиях, она, обычно сдержанная, заплакала и сказала, что во всем случившемся винит себя… Государь же успокаивал ее, сказав, что все творится по воле Господа.

Многочисленной прислуге было сказано, что кто не желает оставаться, – может уходить. Значительное большинство распустили. Во дворце началась тихая, уединенная жизнь, прерываемая частыми приездами Керенского, к которому государь относился с большим доверием.

Начались сборы к отъезду в Англию. Государь разбирал свои бумаги и вещи. Но вместо ожидаемого отъезда было заявлено, что царскую семью отправляют в Тобольск. К отходу поезда приехал Керенский и долго беседовал с государем в купе. По-видимому, беседа была дружественная, потому что Чемодурову удалось, присутствуя при прощании, слышать фразу Керенского:

– Будьте спокойны, я даю вам слово, что все высказанные вами пожелания будут исполнены в точности, за это я ручаюсь.

На прощание он первый раз поцеловал у императрицы руку.

В Тобольске жилось сносно. Кормили хорошо. Царская семья пользовалась относительной свободой. Княжнам позволяли ходить за покупками, что доставляло им большое удовольствие.

Государь прогуливался по двору и часто, заходя в караульную комнату, разговаривал с охраной. К сожалению, одна из рот, охранявших его, была коммунистической, и беседа с этой ротой часто его расстраивала.

К слугам государя население относилось очень хорошо, всегда любезно расспрашивая про царскую семью.

В церковь государя допускали, но проход тщательно охранялся конвоем. Служил Гермоген.

Очень тревожно прошел последний день в Тобольске. По требованию приехавшего комиссара предложено немедленно собираться в путь. Тревожно было потому, что заболел наследник. Императрица, всегда гордая, сама просила комиссара отсрочить поездку до выздоровления наследника, не соглашаясь расстаться с ним. Но комиссар был неумолим, торопил, потому что рушилась дорога. Стояла весна, и опасались разлива рек. Ехали быстро на нескольких тройках с малым конвоем. Если бы в это время захотели государя освободить, то сделать это было бы просто. Собственно, куда везли, никто из царской семьи не знал. Предполагалось, что в Москву.

Когда их привезли в Екатеринбург, в дом Ипатьева, то государь подошел к окну. Окно смотрело в забор.

Несмотря на это, комиссар грубо и громко