Гопакиада - Лев Вершинин

Директория же, удрав из Киева, на какое-то время задержалась в Виннице, печально наблюдая за тем, как «регулярная армия» лечится от тоски погромами, которые «лидеры нации», будучи людьми просвещенными, не одобряли, но и пресекать не пытались, боясь оказаться вообще без вооруженных сил. Попытались выйти на контакт с высадившимися в Одессе французами; те не отказали, но, как вспоминает участник встречи генерал Греков, вели себя с украинскими представителями так, «как будто были не на Украине, а в какой-то африканской колонии, с неграми», прямо предложили стать протекторатом la belle France и приказав избавиться от Петлюры, чье имя после череды погромов (хотя и без его личной вины) стало синонимом слова «бандит». Поскольку Петлюру второе условие не устроило категорически, попробовали связаться с Москвой. Там не хамили, а, напротив, изъявили готовность стать посредниками в примирении с «харьковчанами». Однако, учитывая, что у «харьковчан» набор вождей укомплектован под завязку, решили все же иметь дело с французами, согласившись на все, кроме, конечно, отставки Петлюры.

Увы, пока размышляли, атаманская вольница напугала сынов прекрасной Франции, вынудив их покинуть Одессу, а большевики уже шли к Виннице, защищать которую по доброй традиции было некому. «Почти все надднепровские формирования, — вспоминает И. Мазепа, — в это время таяли как снег от дезертирства, а те из солдат, которые остались в армии Директории, панически отступали перед совсем немногочисленным врагом (…) даже «сечевые стрельцы», наиболее дисциплинированная часть, не слушали приказов высшей команды, оставили фронт и ушли в тыл. Фактически украинская армия как целое уже не существовала». Побежали опять. Сперва в зачищенный от евреев Проскуров, оттуда, разделившись надвое, в Каменец и Ровно. «Авторитет Директории и Правительства пал так, как никогда. Все это усилило почву для расширения советофильских настроений среди эвакуированных чиновников». В переполненном лидерами, атаманами и просто беженцами Каменце дело чуть не дошло до гражданской войнушки, и слегка пришли в себя лишь тогда, когда стало ясно, что большевики на Каменец пока не идут.

Тем временем в Ровно, фактически упразднив Директорию, всю власть взял на себя Петлюра, у которого, в отличие от коллег, были «гайдамаки». Указы «головного отамана» день ото дня становились все более «левыми», уже мало чем отличаясь от декретов УСНК, тоже, кстати, не брезговавшего «национально сознательной» риторикой. «Армия» переставала понимать, за что воюет, в связи с чем молодой удачливый атаман Владимир Оскилко даже попытался устроить путч, дабы покончить с социалистами раз и навсегда. Мероприятие, правда, сорвалось в связи с нежеланием путчиста быть кровожадным, но фронт, вернее, то, что фронтом считалось, рухнул окончательно.

Снова побежали, на сей раз в Галицию, по ходу дела пытаясь по умным книжкам (читал Петлюра, не скроем, много) хоть как-то реформировать «армию», что в итоге, кроме косметики, вылилось в учреждении (по примеру большевиков) института комиссаров — «державных инспекторов», имевших право «следить за политически-национальной благонадежностью армии и принимать широкие меры». Увы, это похвальное нововведение никак не оправдало себя, когда начались стычки с поляками, уже ликвидировавшими ЗУНР и приступившими к «освобождению» Волыни. Луцк был отдан «ляхам», без боя же сдалась отборная «Холмская группа войск», переход на сторону Речи Посполитой наиболее надежных полков и дивизий принял характер эпидемии, как и сдача армейских складов. На мольбу о перемирии поляки не реагировали. Честный И. Мазепа, называя причины обвала, винит во всем «малороссов», не желающих воевать за «дивную идею Украинской Нации». Что, безусловно, правда. «Малороссов» сия идея вдохновляла, мягко говоря, не сильно, в результате чего Петлюра побежал дальше, на Красное и Тарнополь, не зная, как пишет И. Мазепа, «к кому попадем в плен: к полякам или к большевикам».

Братушки

В какой-то момент, правда, повезло. С невероятным напряжением сил захватив небольшой город Волочиск с округой, «головной отаман» вновь оказался хозяином пусть и крохотной, но собственной территории. Вагоны были разгружены, армия получила передышку, но ни поляки, ни «харьковчане» никуда не делись, и вопрос стоял по-прежнему: что делать? Для начала порешали кадровые вопросы, поставив к стенке опасно популярного командира «запорожцев» Бовбачана, обвиненного (возможно, не совсем без оснований) в нелюбви к трудовому народу и симпатиях к Добрармии, после чего пришли к выводу, что «если в течение 2–3 дней не придет помощь от Галицкой армии, ликвидация фронта — неизбежна».

И тут повезло опять. Галицкая армия, вместе с правительством уже не существующей ЗУНР убегавшая от поляков, таки явилась в районе Каменца, и хотя «Соборную Украину» никто объявлять не пожелал (амбиции, а кроме того, галичане на дух не переносили социалистов), возникший «тяни-толкай» уже был похож на что-то, а не на непонятно что. Естественно, много говорили. Естественно, делили портфели (именно тогда и стал премьером Исаак Мазепа, 27-летний отставной клерк и убежденный левый социал-демократ, считавший себя «национальным большевиком»). Естественно, самым-самым главнокомандующим по праву хозяина территории стал Петлюра, хотя галицкие части обязались подчиняться ему только с санкции своего «президента» Петрушкевича. И, осуществив все это, решили двигаться на «освобождение Украины», поскольку как раз в этот момент «харьковчане» бросили все силы на борьбу с наступающим Деникиным, так что освобождать беззащитное Правобережье не казалось сложным.

Так и случилось. С первых дней августа петлюровцы шли победным маршем, один за другим беря города, не имеющие гарнизонов. Было их много, тысяч 50, но назвать их «петлюровцами» можно лишь с очень большой натяжкой, ибо силы «головного отамана» (учитывая местных добровольцев — до 10 тысяч штыков) тонули в массе галичан, наступавших на киевском направлении, взяв с собой «запорожцев», но нахально, чуть ли не с улыбочкой отказавшись брать собственного «главнокомандующего».

Согласно мемуарам генерала Курмановича, видного петлюровского штабиста, помощника начальника, командир ударной галицийской группировки генерал Кравс просто пригрозил подать в отставку, если ему будут навязывать «полтавского цыганенка, из которого даже попа не вышло». Все верно, Петлюра был и сыном цыгана, и в семинарии не удержался. Но, думаю, его превосходительство как культурный человек был все же выше таких предрассудков. Куда вероятнее, сыграло роль то, что галичане — как рядовые, так и комсостав вплоть до высшего — считали Добрармию не только «достойным противником», но и, невзирая на все, «естественным союзником».

Удивляться чему, между прочим, не стоит. В те времена очень многие галичане, хотя уже изрядно замороченные своими политиками и запуганные австрийцами, все еще ощущали себя русинами, в русских врагов не видели, а вот в поляках очень даже, и к тому же не ощущали «малороссийские проблемы» полностью своими, зато, как дети зажиточных сельских хозяев, не любили социалистов. Даже в случае победы Деникина уроженцы Галичины, в состав России никогда не входившей, ничего не теряли. В отличие от «лидеров нации», сознававших, что в случае этой самой победы они теряют все — в первую очередь посты, погоны и портфели. А потому готовых скорее говорить с большевиками, чем с Деникиным, и не делавших этого, в основном опасаясь галичан. Ну и, конечно, сознавая, что большевикам на фиг не нужны. Сомневаясь.

Как бы то ни было, оставленное генералом Кравсом за ненадобностью на правом берегу, в районе Бирзулы, войско «головного отамана» почти откровенно бездельничало, позволив красной дивизии Якира, уже, казалось, безнадежно окруженной, прорваться на север, соединиться с 12-й армией Советов, ведущей упорные бои с Деникиным. Почему — неведомо. Возможно, демонстрируя обиду, а возможно и из каких-то более серьезных соображений. Кто его знает…

Не брат ты мне

Галичане и Добрармия вступили в оставленный красными Киев в один и тот же день, с двух сторон, и встреча, как ни странно, оказалась вполне корректной. Ровно до тех пор, пока «генеральному представителю головного отамана», прикрепленному к штабу Кравса, не примстилось публично сорвать и потоптать бело-сине-красную «москальську ганчирку», нагло реющую в добровольческой зоне. После чего несчастный патриот едва спасся на резвых ногах, а командование Добрармии предложило «украинскому войску» покинуть город и отойти куда душе угодно, но не ближе чем на 30 км. Что и было исполнено под бурные аплодисменты прохожих зевак, причем галичане подчинились требованию без сопротивления, с молчаливым пониманием, а что до «запорожцев», то, как вскоре выяснилось, их ряды поредели более чем наполовину; большая часть перешла под ту самую «москальську ганчирку». Как, между прочим, и множество киевлян. «Чужой и всегда враждебный нам Киев, — сетовал Исаак Мазепа, — деникинцам поспешил дать всякую помощь, начиная от обычных информаций и кончая вооруженными отрядами местных добровольцев».