Потерянный альбом - Эван Дара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Иди на хер, херня… на хер!..
или
— Ты жалкая… жалкая херня!..
после чего немедля совал говно в печь и захлопывал; и постепенно, типа, в следующие четыре-пять дней полки его рабочего места начали заполняться этими великолепными отродьями, его печеными детками, все — совершенно одинаковые, как огромные опухолевидные пакеты тв-ужинов, которые мир от страха решил не разворачивать; и, видимо, по заводу пустили слух не трогать юродивого, потому что как будто никто к нему не приходил и не замечал, и никому особенно не сдалось его обсуждать, когда я поднимал тему, а сперва я это делал постоянно, но потом с визгом спустил ее на тормозах; не то чтобы, понятно, потерял интерес — больше того, меня это так взбудоражило, что я тогда же подал на отпуск, потому что хотел уследить за типом, посмотреть, к чему придет его кулинарный фестиваль; но отпуск приближался слишком быстро, чтобы успеть найти, с кем поменяться днями, и, несмотря на слабое остаточное любопытство, я на самом деле не представлял, чтобы стал приходить на завод в нерабочее время только ради прогресса шизовика — типа, надо же и честь знать…; и вот я в итоге взял свои две недели, из которых считались только девять дней, потому что один выпал на День труда; и это время я провел отлично, тут все без проблем: быстренько наладил свой график и зажил по-человечески, чтобы солнце меня хотя бы увидело, и наверстал по части дневного телевидения, и не брился, и ездил с Роджем на гонки серийных машин, и оттягивался, и набил полевых кроликов, и видел дно пары бутылок, и волочился за юбками, и малость постарел и немало запаршивел, и оттягивался…
…И оказался как-то не готов к такому разочарованию, когда, вернувшись на завод, обнаружил, что Его Шизовое Величество, оказывается, в мое отсутствие уже смотал манатки; то есть что-то из его уличного говна еще валялось на рабочем месте, но высушенное жарко́е пропало, как и он сам, и все, что мне ответил Лонно, — что его договор подошел к концу и что мне лучше об этом забыть; ну вот же блин, а…; то есть я знаю там насчет ценности загадки в жизни, но время от времени…; скажем так: неплохо бы увидеть мало-мальскую, как ее там, кульминацию…; но еще я понял, что моя печаль — наверняка просто результат уныния из-за первого дня работы, так что выкинул все из головы и вошел в прежний ритм; и было приятно вернуться, типа, к Тому, Джулиану и Снифтеру, все отличные мужики, и — после понятного начального сопротивления — было славно влезть обратно в часовой механизм завода, просто встать в распорядок: убирать на место то, что не на месте… помогать разгружать грузовики поставщиков… пополнять склад… распределять заказы… подметать в кабинете Джеффа… проверять счета… подписывать счета…
…И больше того, все это было настолько приятно, что, когда в тот четверг, через четыре дня после Большого Возвращения, Боб из продаж спросил, не прихвачу ли я по дороге домой утреннюю доставку, особый заказ, я бодро отозвался:
— Запросто;
И, хоть это было не особо по пути домой, как заверял Боб, я все равно не возражал; заказ состоял из пары подносов нашего лучшего — «Банан-орех» и «Черника-имбирь», — и они уже дожидались на столе Боба, когда я уходил; конечно, к сожалению, без запаха, но зато без проблем легли на мое заднее и вообще очень даже красиво смотрелись в наших картонных подносах промышленно-коричневого цвета; я постарался, как и просил Боб, проехать к задней двери того здания, куда была доставка, а именно — переделанной школы на Форсайт, и там нашел — опять же, как говорил Боб, — маленькую табличку со скошенными буквами, «нексус», ну совсем не смотревшуюся на фоне нештукатуренной кирпичной стены; я припарковался прямо у таблички, потом был как бы немало доволен собой, что умудрился постучать в гулкую дверь, не выпуская из рук шатких картонных подносов и не выронив ни единого славного плода трудов нашей фабрики; скоро я услышал приближающееся шарканье и что-то вроде пинков по мусорным ведрам и тогда подал голос:
— Доставка из «Маффинов Минди»;
Дверь резко открылась, и мужик в чернично-синем пиджаке с узкими лацканами повел меня по жутковато безлюдным, но причудливо знакомым школьным коридорам в неосвещенный и почти необставленный кабинет, где попросил положить подносы с маффинами на старый серо-металлический стол, будто оставшийся от завуча; затем сказал, что вернется с чеком, и исчез в другой двери; ну, он что-то не больно торопился вернуться, и я пока выбрел в голые коридоры здания и огляделся; там суетилась пара человек, совершенно не замечая меня, и я какое-то время дожидался, притворяясь, что не присматриваюсь к ним; скоро я начал получать удовольствие от запаха старой школы — пыльного и расплывчато кроссовочного, — и вида дверей с окнами, тянущихся вдоль пошарпанного коридора, и остатков скотча на желтоватых стенах, когда заметил, что, похоже, в передней части здания есть комната посветлее; и вот я побрел в ту сторону, по неоттираемо чумазому коридору, когда такой типа чеее?..
…Печные детки шизоида!.. но в этот раз на пьедесталах, а пьедесталы расставлены вдоль стен огромного стильного зала, безупречно окрашенных в оранжево-бежевый цвет, и каждый подсвечен отдельной дуговой лампой с узким лучом, висящей над ним на потолке; и у печеного валуна, который был прямо рядом со мной — только, хоть убей, не скажу, чем он отличался от остальных, — на его пьедестале висела белая карточка с надписью:
Изобретение одиночества
(475°: 40 минут)
а на последней строчке стояла цифра 2500 долларов!; так это запеченное говно на самом деле?.. это?..
…И все же, что бы это ни было, я обнаружил, что долго рассматривать этот пьедестальный говнобулыжник незачем, потому что смотреть там совершенно не на что, так что перешел вдоль стены к следующему, и эта бугорчатая серость тоже чопорно торчала на пьедестале, и
