Весенней гулкой ранью... - С. Кошечкин

классиков Запада.

Иоганн Вольфганг Гёте. В начальных строках своего "Западно-восточного

дивана" он советовал:

На Восток отправься дальний

Воздух пить патриархальный,

В край вина, любви и песни -

К новой жизни там воскресни.

Так и кажется: Есенин внял совету немецкого поэта и мысленно отправился

туда, где вместе с жизнелюбами Хафизом, Сзади, Хайямом пил "радость жизни

полной мерой", с душевным трепетом слушал голос "дорогой Шаги" - как бы

младшей сестры Зулейки из "Западно-восточного дивана"...

Адам Мицкевич. Его "Крымские сонеты" с образом героя-"пилигрима", смело

идущего навстречу жизненным испытаниям, близки "Персидским мотивам" основным

настроением - тоской по родине. Не случайно Пушкин писал о Мицкевиче в

Крыму: "Свою Литву воспоминал".

Время поставило их в один ряд, вдохновенные творения высокой поэзии -

"Западно-восточный диван", "Крымские сонеты", "Персидские мотивы"...

"КАК ПРЕКРАСНА ЗЕМЛЯ И НА НЕЙ ЧЕЛОВЕК..."

1

Вспоминается лето 1945 года, встающий из руин Минск, дом народного

поэта Белоруссии Якуба Коласа. На застекленной террасе за столом - сам

хозяин. Глубокие задумчивые глаза, обветренное, изборожденное морщинами

лицо. Лицо крестьянина. Рядом с Коласом - Сергей Митрофанович Городецкий:

приехал переводить на русский язык стихи своего давнишнего друга. А мы,

четверо молодых литераторов, здесь в гостях. Разговор - о только что

закончившейся войне, партизанском житье-бытье. И конечно, о литературе, о

поэзии...

В разгар беседы Городецкий вдруг куда-то исчезает. Появляется минут

через двадцать - тридцать. Встает в дверях террасы - подтянутый, красивый,

над высоким лбом грива темных с проседью волос. В руках - большой пестрый

букет.

- Что это за цветок? Знаете?

Вопрос к поэтессе, пришедшей с нами. Та пожимает плечами.

- А этот?

- Может быть, кашка? - следует робкий ответ.

- Нет, это грушанка, - разделяя слова, произносит Городецкий и, уже

обращаясь ко всем нам, добавляет: - Поэт должен знать все цветы своей земли.

Вот Есенин каждую травинку по имени-отчеству называл...

Колас помешивает ложечкой чай и, глядя сквозь стекла террасы, думает о

чем-то своем. Потом говорит, словно продолжая раздумье:

- А однажды "привязались" ко мне такие есенинские строчки:

Весенний вечер. Синий час.

Ну как же не любить мне вас,

Как не любить мне вас, цветы?

Я с вами выпил бы на "ты".

Отодвигает стакан.

- Вот так... Уважительно, нежно... И не только с цветами - со всей

природой... А в "Анне Снегиной" - помните:

Привет тебе, жизни денница!

Встаю, одеваюсь, иду.

Дымком отдает росяница

На яблонях белых в саду.

Я думаю:

Как прекрасна

Земля

И на ней человек...

Прерывает чтение. После паузы - глуше, тише:

И сколько с войной несчастных

Уродов теперь и калек!

...Со дня той встречи прошли многие годы. Уже нет среди нас ни Коласа,

ни Городецкого. Но до сих пор не могу забыть того глубокого впечатления,

которое произвели тогда на всех нас, переживших жесточайшую войну, как бы

наполненные новым смыслом есенинские стихи. Стихи поэта, прочитанные

поэтом...

Колас знал, что говорил:

- Написал - словно сам себе на памятнике выбил: "Как прекрасна земля и

на ней человек..." Так и выбил - золотом...

2

"Анна Онегина" была начата в ноябре 1924 года. "Вещь, я над которой

работаю, мне нравится самому", - сообщает поэт в одном из писем того

времени.

В Батуме, куда Есенин приехал в начале декабря 1924 года, труд

продолжается: "Работается и пишется мне дьявольски хорошо...", "Я чувствую

себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо

построчного успеха. Я понял, что такое поэзия".

Листая черновой автограф, видишь, как придирчив был он к каждой строфе,

каждой строке поэмы. Поиск наиболее выразительного эпитета. Замена одного

сравнения другим, точным и весомым. Отказ от целых кусков, нарушающих

стройность повествования. И все - во имя полного и ясного воплощения

поэтического замысла.

А замысел был значительным и емким:

...созрел во мне поэт

С большой эпическою темой.

Это должна быть поэма-воспоминание. "Я нежно болен вспоминаньем

детства". Нет, не детства - юности. Они живы в памяти - те "суровые, грозные

годы". Деревня накануне революции - растревоженная, бурлящая... Горящие

взгляды мужиков: "Настает наше времячко!" И тут же - голубая дорожка, запах

жасмина, белая накидка, мелькнувшая за палисадником. "...Припомнил я девушку

в белом..." Это уже было в стихотворении. В новой вещи лирика должна

раствориться в эпосе и эпос - в лирике. Природа и любовь, люди и революция -

все завязать в единый поэтический узел. Так, как в жизни, - один сплав, не

разъединить. Сюжет не надо придумывать - он складывается сам собой.

Поэт едет в деревню, в родные места. Ему надоело воевать, он оставил

окопы и теперь хочет отдохнуть. В селах - брожение: произошла Февральская

революция, а земля остается у господ. Встреча с молодой помещицей, в которую

поэт прежде был влюблен. Весть об Октябрьской революции, разгром помещичьей

усадьбы. Через несколько лет поэт снова в родных местах. Письмо из Лондона -

от нее, некогда дорогой "девушки в белой накидке...": "Далекие милые

были..."

Поэма была закончена в январе 1925 года в Батуме, весной того же года

появилась в печати.

Есенин считал, что вещь ему удалась, он охотно читал ее своим друзьям,

с нетерпением ждал отзывов прессы. Нетрудно представить его состояние, когда

в газетах начали появляться отрицательные отклики.

"Говорить ли о социальной значимости "Анны Снегиной", - писал, например, рецензент выходившей в Ленинграде "Красной газеты". - Содержание

ее - нудная история о любви невпопад двух, так сказать, романтических

существ. Глубина психологических переживаний измеряется писарским масштабом.

Да и кто всерьез станет ждать от Есенина создания крупных общественно

значимых типов".

Весьма холодно принял поэму Максим Горький. "Есенин в 4-й книге "так

себе", - заметил он в письме редактору "Красной нови" А. Воронскому, пославшему в Сорренто номер журнала с "Анной Снегиной".