Гоген в Полинезии - Бенгт Даниельссон

кистями, он живо замазал стекла, изобразив таитянок, животных и цветы; по чести говоря,

практическая ценность этого витража превосходит художественную105.

Гоген рассчитал правильно. Майская почтовая шхуна опередила крейсер и доставила

наконец предписание министерства колоний губернатору отправить домой

«нуждающегося живописца» за счет государства. Этот ответ задержался потому, что

нелюбезный директор Академии и на сей раз снял с себя ответственность, переслав, для

разнообразия, ходатайство в министерство внутренних дел, где был специальный отдел

репатриации. Почему-то министерство иностранных дел тоже привлекли к решению этого

пустякового вопроса. Словом, если учесть министерство просвещения, которому была

подчинена Академия, и министерство колоний, четыре министерства должны были

письменно извещать друг друга, что предпринято и что не предпринято. И надо же было

случиться так, что, когда наконец эта огромная бюрократическая машина выдала

результат, бумага всего на несколько дней опоздала на шхуну, вышедшую из Сан-

Франциско 1 мая; для получателя это обернулось лишним месяцев томительного

ожидания.

В отличие от Академии художеств министерство внутренних дел не брало на себя

никаких обязательств перед Гогеном и не поручало ему официальных миссий. Поэтому

бесплатный проезд обеспечивался ему на тех же условиях, что и другим нуждающимся

гражданам, - в самом дешевом классе106. Но что понимать под самым дешевым классом на

военном корабле, каким был «Дюшаффо»? Вопрос щекотливый, а парижские

министерства не подсказали, как его решить. Служака Лакаскад пришел к такому выводу:

Гогена поместить в кубрике с матросами, в лучшем случае, с боцманами (как-никак, у него

была официальная миссия). Гоген возразил, что на «Вире» его разместили с офицерами, и

назвал толкование Лакаскада низкой местью.

Возможно, так оно и было. На это можно лишь сказать, что несчастный Лакаскад к

этому времени сам был основательно наказан актом мести, обращенным против него

самого. Майская шхуна привезла лаконичное письмо из министерства колоний о том, что

он переводится на остров Майотт в Индийском океане. Это было заметное понижение,

если учесть, что Майотт несравненно меньше Французской Полинезии. Печальный конец

долгого и славного правления Лакаскада на Таити был всецело результатом ожесточенной

кампании против него, которую развернули поселенцы и их влиятельные друзья в Париже

после того, как он ожесточил их новыми пошлинами. Отлично это понимая, Лакаскад,

естественно, не захотел оставаться среди злорадствующих врагов, пока прибудет его

преемник. И он сел на первое же судно, которое зашло в Папеэте. Это был английский

пассажирский пароход «Ричмонд», совершавший регулярные рейсы между Таити и Новой

Зеландией. Большинство поселенцев оказались настолько бессердечными, что 4 июня, в

день отъезда Лакаскада, пришли на пристань и проводили его свистом, воем и бранью107.

Но действительно большую и почетную победу над своим заклятым врагом Гоген

одержал, когда 14 июня поднялся на борт «Дюшаффо». Командир корабля не только лично

встретил и учтиво приветствовал его, но отвел ему отдельную каюту, а также место в

офицерской столовой108. В толпе провожающих на берегу преобладали местные

жительницы, которые отменно повеселились две недели вместе с матросами и офицерами

крейсера, теперь же, как этого требовал таитянский этикет, плакали навзрыд и бросали в

воду белые венки. Но одна таитянка пришла только ради Коке: на большом камне, болтая в

воде босыми ногами и глядя сквозь слезы на корабль, сидела Теха’амана. В пестрой толпе

туземцев бело-черными пятнами выделялись пять-шесть европейцев, которые тоже

участвовали в проводах Гогена. Нужно ли объяснять, что это были лейтенант Жено и

представители семейств Дролле и Сюха. По доброму таитянскому обычаю, они стояли на

пристани и махали, пока «Дюшаффо» не протиснулся сквозь узкий проход в рифе.

Благодаря новым мощным моторам «Дюшаффо», в отличие от старика «Вира», не

нужно было описывать никаких дуг в поисках попутного ветра. К тому же в этом

направлении мореплавателям всегда помогал пассат, и уже через неделю Гоген прибыл в

Нумеа. Впрочем, его бы лучше устроило, если бы этот переход продолжался так же долго,

как плавание на «Вире». Потому что в Нумеа Гогену пришлось три недели ждать судна,

идущего во Францию, живя в гостинице и питаясь в ресторане. Немалый удар для

«нуждающегося», как отметил саркастически сам Гоген... Когда же наконец прибыл

большой пассажирский пароход «Арман Бехик», принадлежащий компании «Мессажери

Маритим», оказалось, что общая каюта третьего класса, где отвели место Гогену, битком

набита солдатами, а так называемая прогулочная палуба занята овцами и коровами. И уж

совсем невыносимым для Гогена стало «классовое неравенство», когда он среди

привилегированных пассажиров роскошного первого класса увидел своего старого

мучителя, губернатора Лакаскада, который в Новой Зеландии сумел сразу пересесть на

другое судно и поспел в Сидней как раз вовремя, чтобы попасть на «Арман Бехик». Хотя

Гогену это было в общем-то не по карману, он поспешил уплатить разницу и перешел во

второй класс.

После всех непредвиденных расходов у него к 30 августа, когда он прибыл в Марсель,

оставалось всего четыре франка из шестисот пятидесяти, с которыми он выезжал из

Папеэте109. Однако Гоген был бодро настроен и уверенно смотрел в будущее. Он хорошо

поработал и не сомневался, что написанные им шестьдесят шесть картин помогут ему достичь

того, чего он так упорно и самоотверженно добивался: заслуженного признания и дохода,

который позволил бы ему наконец воссоединиться с семьей.

28. Тринадцатилетняя

вахина Гогена - Теха'амана (в его книге «Ноа Ноа» она названа Техурой), с которой он прожил год в

Матаиеа и Папеэте.

32.

Знаменитая «Манао тупапау».

15.

Аха оэ феии. Почему ты ревнуешь? 1892 (А, ты ревнуешь? ГМИИ, инв. № 3269). Одна из самых

красивых и смелых картин Гогена, это относится и к цвету, и к форме. Первое слово названия