Канцтовары Цубаки - Ито Огава

Как бы там ни было, кофта и правда роскошная. Цвета черной земли, а пуговки на спине — красные, белые и голубые.

— Кофточка у вас просто блеск! — говорю я, застегивая последнюю пуговицу. — Что за бренд?

— Ох! Да какой там бренд? — усмехается госпожа Барбара. — Ей уже полвека! Моя мать носила ее чуть ли не каждый день. Ну а я надеваю только зимой, когда холодно. Недавно пуговицы на новые заменила, да все никак не привыкну… Помнишь ту пуговичную лавку у самого вокзала, напротив торговых рядов?

— Точно, была такая… Названия, правда, не помню.

— Вот там и купила, а пришивала уже сама. Раньше могла спокойно застегивать каждую, но в последнее время прямо беда. Руки совсем не гнутся!

— Для меня это сущий пустяк. Всегда зовите, как только понадоблюсь!

Легким движением руки она поправила волосы, разметавшиеся по плечам. Густые и серебристые, будто свитые из паутины.

— Серьезно? Вот спасибо! — Она лукаво улыбается. — Если так, пожалуй, и правда еще позову… Но скажи-ка мне, а что у тебя за планы на выходные?

— Да пока никаких.

— А сакуру встречать не собираешься?

— Хорошо бы! Уже вот-вот зацветет!

Любоваться первыми цветами сакуры меня всегда водила Наставница. И неизменно в парки храма Данка́дзура, вспомнила я.

— А я хочу собрать вечеринку у себя дома, — говорит она вдруг. — Придешь?

— Что… Можно?

— Ну конечно! Все чего-нибудь принесут понемногу, так и отпразднуем. Мой садик тебе из окна не видно? Ты даже еще не знаешь, какие там чудесные сакуры! Вот и соберу под ними старых друзей, пускай все порадуются. В основном, конечно, все такие же старушки. Сколько этим сакурам осталось цвести — бог его знает…

— Ну зачем вы так?

— Ох, Поппо-тян! Только не делай печальное лицо! В любой жизни наступает момент, когда перестаешь шевелиться.

Так-то оно так, согласилась я. Но мне все же очень хотелось, чтобы госпожа Барбара шевелилась как можно дольше.

— Значит, сакура на дому? — слезаю я с грустной темы. — Вот здорово!

— Ну еще бы! — кивает госпожа Барбара. — Когда смотришь на сакуру, понимаешь, что все-таки жил не зря… Так что приводи побольше друзей!

— Как? — удивляюсь я. — Вы что, собираете целую кучу народа? Но у меня и подруг-то почти нет…

А одна из этих подруг и так уже здесь, передо мной, добавляю я про себя.

— Друзья измеряются верностью, а не числом! — назидательно произносит госпожа Барбара. — Если у тебя есть с кем смотреть на первую сакуру, обязательно приводи, вот и все!

— Большое спасибо! — с поклоном говорю я.

— Раньше, чтобы посмотреть на первую сакуру, я готова была сорваться куда угодно. Но в последнее время предпочитаю любоваться из дома. В моем садике сакура — самая красивая! Так что пускай все, кто это понимает, собираются у старушки Барбары…

— Вовсе вы не старушка! — тут же протестую я.

— Спасибо за комплимент, Поппо-тян, — смеется она. — Ты настоящий друг!

«Какой еще комплимент?» — удивляюсь я. Могу поклясться на алтаре, до сих пор я не воспринимала госпожу Барбару как старушку. Наоборот, иногда она казалась мне и бодрее, и моложе меня самой…

— Ну так вот, — продолжает она. — А командиром назначим Панти. Она у нас учитель, вот пускай и управляет коллективом!

— О да! — соглашаюсь я. — Лучше Панти не справится никто!

Я гляжу за окно. Хвост самолета в небе уже растаял.

— А пока побегу обратно, — говорю я. — Пора открывать магазин!

— Давай! — кивает она. — Ну а я, пожалуй, прокачусь кое с кем до «Костко»[72]…

— «Костко»? — Я не верю своим ушам. Госпожа Барбара — и склады распродажи? Очень странное сочетание.

— Ну да… На машине вмиг доберемся! Хотя место, конечно, опасное. Вечно накуплю там чего-нибудь ненужного!

И с этими словами госпожа Барбара удалилась обратно в дом. И разноцветные пуговки на ее кофточке — красные, белые, голубые — поблескивали в такт ее шагам.

Плям, плям, плям…

В воскресное утро кухня сотрясается от вибраций.

— Сильнее, Поппо-тян! — скомандовала Панти. — Со всей дури лупи! Кулачками!

— «Со всей дури»? А как это? — тут же уточнила Кюпи-тян в кухонном фартуке. Но на вежливые объяснения для малявочки у Панти не всегда хватает сил.

Главным блюдом вечеринки мы выбрали хлеб, испеченный самостоятельно. Если объяснить Кюпи, что для этого нужно, она с радостью захочет нам помогать. Что я, что она — обе печем хлеб впервые в жизни.

— Чем сильнее ты колотишь по тесту, когда его месишь, тем вкуснее будет хлеб! — наконец поясняет Панти. — Так что нужно очень стараться!

На наших глазах из просто воды и просто муки вдруг получилась странная, плотная, шевелящаяся масса.

— Оно что, живое? — с любопытством спрашивает Кюпи-тян.

— Еще как живое… — страшным голосом отвечает ей Панти. — Живее всех живых!

Эти двое познакомились только сегодня. И тут же разболтались, как старые боевые подруги.

На пару с Кюпи мы пыхтим над тестом еще минут пятнадцать. И лишь после этого строгая Панти наконец принимает нашу работу. Мои руки и поясница, не привыкшие к таким нагрузкам, от усталости стонут и подрагивают.

Мы решаем немного передохнуть и подождать, пока тесто не поднимется само, увеличившись примерно вдвое. А заодно и позавтракать онигирьками, которые налепил для нас отец Кюпи-тян.

Закончив свой завтрак, Кюпи-тян с банкой медового лимонада в руке подбежала к домашнему алтарю.

— А это кто? — спросила она, указывая пальчиком на портреты.

— Это моя Наставница, — говорю я. — А это тетушка Сусико…

— А Наставница — это кто? — не унималась малявочка.

— Ну, в общем… моя бабуля.

— А мамуля где?

— Ее больше нет.

— Улетела на небо?

— Как знать… Я на небесах еще не была. Может, и там ее тоже нет.

Под наши разговоры Панти отошла к раковине и принялась отмывать под краном миски, ложки и все остальное, что успело изваляться в муке. Похоже, решила оставить нас с Кюпи-тян наедине.

— А твоя мама где, Кюпи-тян? — спросила уже я.

— Моя улетела в рай, — чуть помолчав, ответила малявочка. — А когда слишком грустно, можно делать вот так… Вз-зык!

Закрыв глаза, она скрестила руки на груди и резко, изо всех сил сжала себя в объятиях.

— Вз-зык! — повторила она, не открывая глаз. — Поппо-тян, давай вместе!

Я послушно скрестила руки на груди вслед за ней и точно так же стиснула себя в объятиях.

— Вз-з-зык!!

Моя мать и забеременела, и родила меня, когда ей еще не было и двадцати.

Об этом мне рассказала по секрету тетушка Сусико.

Подозреваю, мать с Наставницей вечно ссорились как кошка с собакой. Как еще объяснить, почему во всем доме ни одной материной фотографии не сохранилось?

Сама же