Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник) - Мариэтта Чудакова

Теперь дочь спокойно объясняла отцу, смотревшему на нее с мукой в глазах и не говорившему ни слова, что если он сам не начнет вдруг выступать, то ничего страшного не будет.

Слушая ее, Игорь Заводилов вроде бы понимал все слова, которые она произносила. Но все не мог уловить их смысла. Будто какой-то туман его застилал.

Дело было в том, что Виктория явно не понимала, что самое страшное для него, ее отца, уже произошло.

Кольцо погибшей Анжелики на ее руке ясно и недвусмысленно сообщило ему, что одна его дочь каким-то неизвестным ему образом – он в свою очередь не понимал, а вернее, не отдавал себе полного отчета в том, что смертельно боится узнать, каким именно, – участвовала в убийстве другой его дочери. Это самое сообщение, казалось тогда Игорю Петровичу, физически заполняет всю его черепную коробку. Уже целые сутки оно не давало ему думать о чем-либо другом.

– А если человек женат, так не надо заводить детей на стороне, – сказала вдруг Виктория нравоучительно.

Игорь Петрович повернулся и, так и не проронив ни слова, вышел из ее комнаты.

В дни, следовавшие после тех страшных суток, он продолжал жить, как мы уже говорили, механически и чего-то ждать. Прямо сказать себе, чего именно он ждет, Заводилов боялся, хотя до сих пор считал себя человеком мужественным, даже, пожалуй, храбрым.

Жена его по-прежнему ничего не знала и ничего не замечала.

Два дня назад она улетела на Сицилию – неделю отдохнуть. Правда, от чего ей надо отдыхать, известно было, видимо, только ей самой.

Преуспевающий предприниматель Игорь Заводилов еще не знал, что его пятнадцатилетняя дочь не только имеет отношение к убийству, но была прямой его «заказчицей». Такая мысль возникла у нее после того, как Виктории стало известно, что у ее отца, единственной дочерью которого она всегда себя считала, далеко в Сибири есть еще одна дочь – Анжелика. В случае смерти Игоря Заводилова, по составленному им недавно завещанию (о нем рассказал Виктории юрист отца, а ее приятель Анатолий, и это была очень и очень большая ошибка с его стороны), Анжелике должна была достаться треть наследства... Именно этому захотела помешать Виктория таким ужасным способом – и, что самое страшное, намерение свое выполнила.

И ее отец неожиданно увидел на пальце Виктории кольцо, подаренное им Анжелике.

Это кольцо, а также замешательство на лице дочери – когда она перехватила его взгляд, остановившийся на кольце, – заставило Заводилова испытать самый настоящий холодный ужас...

Глава 26 Как справляться с паникой

Младший лейтенант Костыль поглядывал в окошко отделения и видел картину, знакомую ему до последнего сантиметра.

Рельсы, слегка изгибающиеся на подходе к полустанку Катыши. Воздух над ними чуть струится, показывая, что металл с утра уже разогрелся на все еще жарком августовском солнцепеке. Шпалы с черными пятнами мазута и мусор между ними, берущийся неизвестно откуда, хотя Ахмет выходит с метлой каждый день и шаркает ею по шпалам. Народу-то вроде нет в их глухомани. И все равно пластиковые прозрачные бутылки и помятые жестяные банки из-под пива появляются каждый день с неуклонностью восхода и заката.

«Учиться, что ли, пойти?» – тоскливо думал Костыль. Эти мысли, впрочем, приходили ему в голову с той же неотвратимостью, как появлялись банки на черных шпалах. Но так никуда и не вели.

Страшно даже представить, сколько его ровесников по России в этот самый момент вяло думают точь-в-точь то же самое. Но дальше почесывания в затылке и пивка вечером дело – в точности, как у Костыля – годами не движется. А правда, сколько таких? Да уж миллиончика полтора точно. А то и все пять. Хотят изменить свою жизнь – а волю-то, волю для этого где взять?.. А мечтать можно сколько влезет. Если воли к действиям нет – кранты, пустышка.

Конечно, нельзя сказать, что в Катышах вовсе не было происшествий. Вот полтора месяца назад парень из Куртамыша (и какая нелегкая его в наши края занесла?) в нетрезвом состоянии заснул на путях – и не проснулся даже когда над ним – над ним, понятно? – товарняк остановился. Машинист поздно заметил, экстренно тормознул, но все равно над ним проехал. Ну, тут съехались все – железнодорожники, транспортная милиция. Пробовали вытаскивать – не выходит: низкая посадка локомотива...

Приняли такое решение – медленно протянуть над ним состав до последнего вагона.

Думаете, проснулся? Да нисколько! Со всех пот течет, а ему хоть бы хны. Старый железнодорожник дядя Вася Хрипунов не выдержал – дал ему пинка от души. Тогда только заворочался. Глазами хлопает – не поймет, чего столько людей собралось.

Но с тех пор вот уж полтора месяца – мухи дохнут от тоски.

Судьба сжалилась над изнывающим от безделья Костылем, и он проворно выбежал из отделения, услышав тонкий мальчишеский крик и мужскую матерную брань.

Метрах в пятидесяти, у самого края жидкой рощицы, которою заканчивался лес, лежал на земле подросток, скорчившись и обхватив руками голову. А над ним возвышался мужчина в камуфляже и пинал его огромными бутсами, именно в голову норовя попасть.

– Порсков, отставить! – кричал Костыль на бегу, придерживая рукой кобуру.

Но Мобута будто не слышал голоса стража правопорядка. В эти минуты вся его непутевая, мягко говоря, жизнь, будто сошлась в одну точку и мутила голову. И когда Костыль схватил его за локоть, он милицейскую руку отбросил. Вот этого, как знает каждый, делать было не надо. Власть руками не трогают.

Костыль, невысокий ростом, был жилистый и довольно сильный: держал форму, отжимался каждый день не меньше семидесяти раз. Через минуту он, железной хваткой заломив Мобуте руку за спину, вел его в отделение. Скином же (а это именно он валялся на земле) занялась выбежавшая наконец из своего миниатюрного медпункта медсестра Зойка. Перед этим она делала перед круглым зеркальцем сложную прическу из темных косичек и светлых прядей и теперь была недовольна, что это увлекательное занятие пришлось прервать.

– Ты чего к парню пристал? – Костыль, усевшись за свой стол, начал заполнять протокол задержания.

– Да это он ко мне пристал, товарищ младший лейтенант! На кой он мне нужен, я на электричку шел.

В этот самый момент электричка свистнула и отправилась с полустанка после минутной остановки.

– Ты дурочку не лепи, Порсков. На рожу свою посмотри сначала – вон у Зойки зеркало висит. Пацан к тебе пристал!.. К тебе бандит-то три раза подумает, прежде чем пристать.

Костыль повернулся к открытой двери.

– Зоя Иванна, как у вас там? С пациентом твоим можно поговорить?

На пороге появился Скин с забинтованной до бровей головой.

– Ну и как дело было?

– Он, – Скин мотнул головой в сторону Мобуты, – сказал, чтоб я ему деньги отдал. А как я отдам? У меня на обратную дорогу только...

– Что?! Какие деньги? – Мобута задохнулся от возмущения.

– Ты молчи! – прикрикнул Костыль, все больше чувствуя себя наконец при деле. – Малый театр тут не устраивай! Ты за сопротивление задержан, учти!

И снова обернулся к Скину, одновременно быстро строча протокол:

– А куда у тебя дорога-то обратная?

– В Москву...

– В Москву?! А чего тебя к нам-то занесло?

– К ребятам приехал. У меня друзья тут.

– Где – тут?

– В Оглухине...

– А на станции что делал?

– Шел друга встречать – из Мишкина должен был приехать (Славкин урок региональной географии Скин выучил четко). Да вот не приехал, видно... Может, правда, он прошел, пока меня тут бинтовали?

– Ну и что дальше было? После того, как он тебя про деньги спросил?

– Ну, я ему сказал – нету у меня, только на проезд. А он меня – р-раз! – подсек, и я упал сразу...

– Что?! – опять заорал Мобута. – Я у него денег просил?! Вонючка! Он меня спросил, где станция! Вон, говорю, перед носом твоим. А он прием применил – развернулся, да как даст мне ребром ладони в подбородок! Еле на ногах удержался – я ж не ожидал!

– Слушай, Порсков, ты ври, да не завирайся! – строго прервал Костыль. – Мы тут не в театре, я тебе сказал уже. Когда меня на театр потянет, я телевизор включаю. А то в город съезжу.

У Скина хоть и гудела голова, но слова Порскова он выслушал с огромным удовольствием и гордостью. Пригодились все-таки приемчики! Не зря, не зря он их отрабатывал в далекой скинхедской юности... А еще он радовался, что за последние два месяца волосы успели отрасти. А то сейчас в скинхеды записал бы мент – и вся комбинация накрылась.

Если честно, то перед тем, как ударить здорового Мобуту, тринадцатилетний Скин почувствовал как раз то самое, что в книжке «Спецназ. Курс индивидуальной подготовки» называется паникой. Память у него вообще была хорошая (правда, не на все – по истории он не мог запомнить практически ни одной даты; про ботанику и всякие семядоли-тычинки-пестики вообще молчим). А эту страницу, несколько раз перечитанную, помнил наизусть: «Паника – самое разрушительное из всех наших чувств. Перетерпеть ее невозможно, это не чувство голода. Последнее можно подавить, первое – нет. Панику нужно только побеждать. Справиться с паникой, нейтрализовать эффект поступления в кровь этого ужасного адреналина помогают дыхательные упражнения. Вот что японские психиатры предлагают делать человеку, который чувствует, что его охватывает паника...»