Блицфриз - Свен Хассель

— Мертв! — грубо констатировал гауптштурмфюpep, засовывая «вальтер» в кобуру.

— Хайль Гитлер!

Эсэсовцы отсалютовали вскинутыми руками и неторопливо вышли из квартиры. На улице их ждал черный «мерседес» с унтершарфюрером за рулем.

— Куда теперь? — спросил штурмбаннфюрер, откидываясь на мягкую спинку сиденья.

— В Далем, — проворчал гауптштурмфюрер.

Черный «мерседес» быстро поехал вдоль Ландвер-канала.

Протяжный, угрожающий грохот с русских позиций пробуждает нас от беспокойного сна.

— Mille diables[103], — выкрикивает Легионер. — Что это?

— Сотни батарей ведут огонь! — отвечает Старик и нервозно прислушивается.

— Кто говорил, что с Иваном покончено? — бормочет Порта.

— Сколько у Ивана боеприпасов, — говорит Малыш. — Надеюсь, он не начнет большого наступления. А на это очень похоже.

— Этот дождь пойдет нам прямо на головы, — говорит с дурным предчувствием Барселона.

Далекий металлический лязг перерастает в грохот. Тысячи снарядов падают все ближе. Мы моментально вскакиваем с коек. В такие минуты мы завидуем вшам. Их обстрел не беспокоит. Снаряды падают с убийственным грохотом, терзая землю. В адском пламени земля, лед, бритвенно-острые осколки разлетаются на сотни метров. Когда снаряд падает на позицию, она просто перестает существовать.

Нарастающий грохот рвущихся снарядов окружает нас со всех сторон. Кажется, что все окружающее — земля, воздух, река, снег, лес, городок Ленино — мгновенно превращается в громадную наковальню, непрестанно звенящую под ударами огромных молотов.

Взрывы невероятной силы раздирают мерзлую землю. Грязь, снег, целые деревья взлетают в воздух, балансируя на фонтанах пламени, словно бы бьющих из недр земли. Ядовитый дым клубится над израненной местностью. Куда ни глянь, виден зеленоватый бульон из талого снега, крови и клочьев человеческой плоти. Мы находимся в каком-то громадном смертоносном котле.

Блиндаж подскакивает и пляшет, будто пробка в бурном море. Люди сходят с ума. Мы колотим их, это наше испытанное средство против шока. Лес горит. Лед на реке раскалывается, черная вода бьет фонтанами. Реке предстоит стать кладбищем для многих русских и немецких солдат. Я плотно прижимаюсь к полу блиндажа. Осколки со свистом влетают в узкие окна. Мешки с песком, которыми мы закрыли их, давно сметены взрывами. Блиндаж трещит и стонет. Выдержат ли его толстые бревна такой обстрел?

Один из новых снарядов со взрывчаткой из каменноугольной смолы буквально подбрасывает блиндаж в воздух. Я чувствую, как из-под ложечки поднимается вопль. Нервы у меня вот-вот сдадут.

— Черт возьми! — выкрикивает Порта. — Сегодня Иван демонстрирует нам все образцы снарядов!

— Мне это не нравится, — говорит Малыш. — Если один из них взорвется прямо над нами, зубные щетки можно будет выбросить. Потому что всем потребуются новые зубы.

Старик вертит ручку полевого телефона и свистит в трубку.

— Чего звонишь? — спрашивает его Порта. — Если вызываешь такси, предлагаю расплатиться с водителем поровну. Только, боюсь, в такую бурную ночь ждать машину придется долго.

— Я должен связаться с командиром роты, — рычит Старик. — Мне нужны приказы! Это большое наступление.

Кажется, что грохот взрывов немного слабеет.

— Конец, — кричим мы, хватая свое снаряжение.

— Наступление, — уверенно говорит Старик, попыхивая трубкой с серебряной крышечкой.

— Где советским недочеловекам взять людей и технику, чтобы начать наступление? — язвительно говорит Хайде. — Фюрер сказал, что они разбиты. Остальная часть войны будет маршировкой.

— Вот тебе дверь, — усмехается Порта. — Иди форсированным маршем, Юлиус! Я бы хотел видеть, кто из ребят пойдет маршировать с тобой!

Автоматные рожки приготовлены. Карманы набиты патронами. Гранаты засунуты в голенища. Магнитные мины под рукой.

Мы живем от секунды к секунде, от минуты к минуте, готовясь к смерти в этом ревущем аду.

Рота на марше. С неба с воем падает снаряд, и дорога перед нами исчезает. Товарищи разбросаны в полях. Большинство их мертво. Вскоре уцелевшие снова на марше, ищут знакомые лица и находят очень немного или не находят совсем. Заводят новые знакомства. Потом с неба падает новый град снарядов. Тут они становятся «трудными», не смеют создавать ни с кем даже самых незначительных уз.

Мы прячемся в снарядных воронках, уклоняемся от тысяч кишащих в воздухе дьявольских штук, идем в штыковую атаку, раскраиваем лица остро отточенными саперными лопатками, стоим в очереди у полевой кухни за тарелкой крапивного супа, идем к медикам перевязать раны. Каждый мечтает о чистой постели в госпитале в Германии. Унтер-офицер медицинской службы насмешливо усмехается и снова отправляет нас в ад!

С тремя таблетками аспирина и легкой повязкой раненый идет дальше, его подбирает незнакомое подразделение и делает ротным связным; он бегает под обстрелом с сообщениями от одной снарядной воронки к другой, пробирается через минные поля, пока не оказывается снова ранен или, возможно, убит. Переходит из подразделения в подразделение. Редко получает письма. Когда приходит письмо, тоска по родным и по дому разрывает его нервы в клочья. Вся его двадцатилетняя жизнь терпит крах. Бросай ты эту войну, говорит он себе. Отечество, что это такое? Я ему ничего не должен. А оно требует моей жизни! Он взваливает на спину свои пожитки и уходит. Ищейки ликвидируют множество дезертиров. Штрафники из организации Тодта[104] заполняют могилы. Дезертирство его больше не привлекает. Массовые казни подействовали как сдерживающее средство и вернули ему рассудок. «Ты уходил от нас?» — доверительно спрашивают его в роте, когда он небрежно бросает свое снаряжение в угол. «За кого вы меня принимаете?» — лжет он со смехом.

— Мы что, в самом деле покидаем это замечательное местечко? — спрашивает Малыш. — Черт возьми, можно было бы приятно провести здесь зиму!

И печально осматривается вокруг.

— Оставайся, если хочешь, — усмехается Штеге. — Я ухожу!

От очень близкого взрыва блиндаж подскакивает, как мячик. Крыша с одной стороны обрушивается. Печная труба разваливается на куски, удушливый дым заполняет помещение и гасит коптилки.

— Я должен пойти к командиру, — говорит Старик, беря автомат. — Идет массированное наступление!

— Hamdoulla[105], — выкрикивает Легионер. — Если выйдешь, от тебя и пуговицы не останется!

— Это массированное наступление, — бормочет Старик, откусывает большой кусок от плитки жевательного табака, потом садится. — Иван предъявляет счет. Приятного будет мало!

— Это вина евреев! — фанатично кричит Хайде. — Они начали все это, распяв Христа!

Никто не отвечает ему. Его слова похожи на бессмысленный собачий лай.

— Когда последний раз я был в отпуске, то подцепил триппер, — ни с того ни с сего говорит фельдфебель Якобо. — Началось все очень хорошо, в «Цыганском погребке». Там я познакомился с Сильвией. Ее муж, авиатехник из люфтваффе, пропал без вести, только нам вестей о нем не требовалось. Мы с ней трахались в туалете. Поверьте, это было замечательно. Пока мы занимались делом, оркестр все время играл «Düstere Sonntag»[106]. Потом в тот вечер я трахался с Лизой, пока женский оркестр играл «Mädchen wie schön»[107]. В «Цыганском погребке» приводят тебя в настроение, и я напоследок трахнулся с водительницей велотакси, которая везла меня домой. Когда я лег в постель, жены еще не было дома. Она очень привлекательная, все, как говорится, при ней. Только такую при себе не удержишь. Когда она вернулась, стала трахаться со мной, хотя устала, как собака. Она была с оберстом из ночных истребителей. Говорят, сражаясь над облаками, они становятся ненасытными. Так оно или нет, моя жена получила больше, чем хотела, но вскоре распалилась и принялась говорить мне, что фельдфебель гораздо лучше, чем офицер.

— Твоя жена что, проститутка? — с любопытством спрашивает Порта.

— Собственно говоря, нет, — улыбается фельдфебель, — но очень хороша в постели. Нам нужно жить, предпочтительно жить хорошо, так почему бы не предлагать в продажу хороший товар, если он у тебя есть? — Достает из удостоверения фотографию. — Вот, смотрите. Моя жена — фрегат, плывет прямо к любому позолоченному кнехту, какой увидит на горизонте. Можете не сомневаться, что в эту минуту у Грете в постели лежит платный гость.

— И ты это терпишь? — с отвращением кричит Хайде. — Я бы навел на нее полицию вермахта. Фюрер говорит, что неверных жен нужно отправлять в бордели. Они недостойны жить в нашем национал-социалистическом обществе. Германию нужно очистить от блуда!

— Тогда останется только несколько образин, — усмехается Порта.