Круги в пустоте - Виталий Каплан

Примерился, ухватился — и с трудом удерживаясь от непедагогичных выражений, поволок «нечто огромное» к берегу, где, несмотря на запрет, в нетерпении выплясывал Лешка.

— Ну? — устало бросил он, вытащив длинное тело на берег. — И за каким… этаким… ты сюда полез? Дышать можешь?

Спасенный судорожно кивнул, сделал несколько вдохов, перевернулся на живот — и изо рта его сплошным потоком хлынули вода и рвота.

— Давай-давай, не спеши, а то еще подавишься, — сумрачно посоветовал Петрушко. — Сейчас лучше? Ну-ка, сядь, вон сюда, к стволу прислонись. Оклемался чуток? Тебя, насколько я слышал, Владиславом зовут?

Понурившийся Владька молча кивнул.

— Леш, — подозвал сына Виктор Михайлович. — Я там, в лесу, пакет с листьями куда-то бросил. Так что живо дуй на поиски. Не хватало нам еще по второму разу собирать. Там, между прочим, твой подберезовик. И банка, где целых тридцать восемь ягод.

Когда Лешка скрылся за деревьями, Виктор Михайлович негромко спросил:

— Ну так что же случилось? Не думаю, чтобы ты полез туда купаться, уж больно неподходящее место. Плюс к тому же и в одежде. Водкой от тебя не разит. Значит — что? Топился?

— Угу, — мрачно отозвался Владька, понимая, что без толку отрицать очевидное.

— И что, действительно серьезный повод?

Владька промолчал.

— В общем-то, догадаться несложно, — правильно истолковал его молчание Петрушко. — Дело-то банальное… И ты, значит, решил, что жить теперь незачем, да? Что или она, или могила? Странно, на идиота вроде непохож. Или я ошибаюсь?

— Ошибаетесь, — угрюмо выплюнул слова Владька. — Я как раз и есть полный идиот. И идиот, и обалдуй, и козел, и вообще… И нафига мне тогда все это? — рука его пренебрежительно обвела теплое лесное пространство, а потом вдруг плечи у него затряслись, и он, уткнувшись лицом в колени, глухо зарыдал, не стесняясь ни постороннего мужика, ни себя.

— Так… — протянул Петрушко, дав ему выреветься. — А теперь рассказывай все по порядку. Может, не так оно и страшно.

И Владька, захлебываясь слезами, начал рассказывать.

…Поначалу Виктор Михайлович слушал его без особого интереса. Парню сейчас необходимо было выговориться, выплеснуть боль, а ничего оригинального в его словах не ожидалось. Да, действительно, отчаянная и безнадежная любовь к Аньке, еще с десятого класса, и ее спокойно-благожелательное отношение, и никакой ясности. Оставалось лишь догадываться, из жалости она его до сих пор не шуганула, или все же есть какие-то шансы. Она делала вид, что не замечает его взглядов, его тревожного дыхания, она умудрялась понимать его неуклюжие намеки с точностью до наоборот, она усиленно настаивала на том, что «они просто друзья-одноклассники». И он терпел, таскал веники цветов, доставал билеты на концерты. Так ведь она ко всему прочему и нормальную музыку не слушает, а все эти ее Бахи и Бортнянские такая скучища… Да, она странная… Не бывает сейчас таких девчонок. Да она еще и христанутая… всякие там догматы, обеты, запреты… Ну да, сейчас многие… Каждый сходит с ума по-своему, типа свобода, и все дела… И вообще он понимает, что ей не годится. И образования никакого, и денег нормальных нет, и драться не умеет. Что? Нет, она этим не возмущалась, она наоборот — крутых качков на дух не переносит. Но те хоть люди… жизнь понимают, за себя постоять могут, а он… Сопля соплей. Особенно тогда, с «бандовозом». Да, влепился на чужой тачке в бандитский «джип». Чем кончилось? А ничем. Аня приехала, привезла с собой соседа-старика. Жуткий у нее какой-то сосед завелся, где-то с месяц назад, не больше. Почему жуткий? Потому что странный. С виду на крутого не похож, не в прикиде, а тем не менее. Да ерунда, разве крутой в вонючей хрущевке хату снимет? А этот снимает.

…Молча появился Лешка с пакетом. Виктор Михайлович, сделав Владьке знак остановиться, велел сыну идти вперед, к огибающей озеро тропинке, и там их ждать. «Возле изогнутой сосны, понял? И никуда оттуда ни ногой. Пожалей мои истрепанные нервы!»

И вот тут-то, слушая сбивчивый Владькин рассказ о развороченном «бандовозе», Петрушко впервые ощутил некую странность. Того, о чем рассказывал парень, просто не могло быть. Вернее, началось-то оно вполне обыденно, зато потом…

— Значит, говоришь, он просто подошел к этим качкам и о чем-то стал говорить?

— Ну да, — кивнул Владька. — Я еще подумал, что вот сейчас дадут они дяденьке по голове, и привет, реанимация. А он чего-то сказал, они ему вроде ответили, он опять. И возвращается к нам, говорит, все, у ребят никаких претензий, обоюдка типа.

— А эти?

— Да не понимаю я, — суетливо ответил Владька. — Они все слушали, слушали, а потом как пыльным мешком их стукнуло. Поскучнели оба, к «джипу» своему привалились и вроде как на корточки сели, типа отдыхают. То ли солнцем разморило, то ли чего. Хотя какое солнце, вечером же!

— А он что, в самом деле просто говорил? — недоверчиво хмыкнул Петрушко. — Может, врезал все-таки? Знаешь, бывают ведь такие незаметные удары, не как в кино.

— Да зуб даю! — вскричал Владька, — не прикасался он к ним вообще. Только впаривал чего-то. А как они того… спеклись, повернулся и к нам пошел. И говорит, с «восьмеркой» сам разбирайся, тут я тебе не помощник. И еще по носу щелкнул… обидно так. — Да, — медленно протянул Виктор Михайлович, — действительно, странный дядька. — И что, представительный мужчина? Раз говоришь, Аня на него засматривается.

— Да какое там! — презрительно сплюнул Владька. — Ростом с вас будет, и лысый как коленка, и лицо морщинистое. Загорелый, правда, будто с югов.

— А одет как?

— Да как совок! — Владька мрачно ухмыльнулся. — Плащ какой-то старомодный, сандалии. — Да, бывает… И плащ бывает, и лысина. Ну и что потом было? Не беспокоили братки?

— Не-а. Права и паспорт на следующий день в почтовый ящик кинули. И все, никуда не вызывали, ни на какие разборы.

— А с той машиной, с «восьмеркой» как?

— Ну… — Владька поскучнел, — в общем, родителям я рассказал.

— И что?

— Да ругались они, а потом заняли у кого-то. Руслан парень нормальный, говорит, она все равно старая была, две штуки давай, и разбежимся. Ну вот.

— Однако топился ты наверняка не поэтому?

Владька лишь рукой махнул и надолго замолчал. Потом, нехотя, давясь словами и стыдом, продолжил рассказ.

Как выяснилось, он проникся к странному соседу чистейшей как слеза ревностью. Да, конечно, спасибо что помог насчет «джипа», но ведь старый, лысый, на пенсии — а сумел же Аньку охмурить. Та к нему чуть ли не каждый день заходит. Типа чай пить, поболтать. И главное, ее родители нисколько не возражают. Понравился им этот дед. Вроде культурный, серьезный, а что Анька к нему повадилось — так одинокий пожилой человек, надо бы помочь, постирать чего, приготовить, может. Да, он действительно одинокий, Анька сказала. По профессии врач-невропатолог бывший, живет в Питере, там у него квартира, а сюда приехал друга навестить, старого, еще студенческого, а тот умер, оказывается, и там всякие семейные проблемы кошмарные, разборки по наследству, и вдова мечется, у нее дачу отсудить хотят, и Константин Сергеевич решил пока здесь остаться на пару-тройку месяцев, помочь, а то у тетки этой едва крыша не съехала, ну и он снял на время квартиру. Что? Ну значит, есть деньги. Ясен пень, одинокий, не пьет, не курит… Пенсия? Да наверняка левые доходы какие. Он же врачом был. Значит, всякие там массажи, вывод из запоя. Да в любой газетке бесплатных объявлений гляньте — там таких что грязи, значит, пользуются люди.