Прозрение. Спроси себя - Семен Клебанов

— Ездил, Фомич, ездил. Отказали. Каждый трактор у них на учете. Не до моей беды председателям.

Алексей молча покачал головой.

Ершов понял его иначе и грустно сказал:

— Так что придется ждать.

Алексей облизнул сухие губы, откашлялся:

— Пойду похарчусь. И летчик мой обедом интересовался, — и вдруг умолк. Озаренный догадкой, пересел к телефону и позвонил в воинскую часть, стоявшую возле березовой рощи. Щербак видел их лагерь с самолета, когда летел в Осокино.

Он сумел уговорить командира части помочь Осокинской запани поставить земляную перемычку. Положив трубку, сказал:

— Сегодня у тебя солдаты гостить будут. И технику прихватят. Так что созывай свой народ.

Семен Макарович долго молчал, оскорбленный находчивостью Щербака. Он слушал звуки, долетающие со двора, скрип двери от легкого ветра, лай собаки, утомленный крик птиц и всей своей рано пришедшей старостью понял, что с запанью ему пришло время расстаться — он здесь не начальник, а лишний человек.

Приподнявшись, крикнул в окно сторожу:

— В рельс вдарь. Погромче! — Потом снова, не глядя приятелю в глаза, повторил: — Устал я, Алексей.

— Я где-то хорошие слова слышал, — задумчиво сказал Щербак. — «Бензин кончился, на самолюбии долечу».

— Чкалов, — определил Ершов.

— Точно. Соображаешь?

Слабая улыбка появилась на лице начальника Осокинской запани.

— Ладно. Поеду я к своим хлопотам. Кончим страду, приезжай ко мне. Потолкуем за жизнь. По рукам?

— Может, и соберусь…

Алексей долго смотрел в карие глаза старого приятеля и сказал просто, с добрым сочувствием:

— Свои должны встречаться чаще.

Стоя у дверей конторы и провожая взглядом уходящего Алексея, Ершов подумал, что Щербак живет на земле в охотку, с удовольствием и в этом его главная сила.

Градова, сощурившись, смотрела на Щербака, который неторопливо и обстоятельно рассказывал про поездку в Осокино, слушала его с особым вниманием, потому что боялась что-либо пропустить из его показаний.

— Когда вы вернулись в Сосновку? — спросила Градова.

— Поздно вечером.

— Какая погода была на трассе полета?

— Сухая. В Сосновке, — добавил Щербак, — узнал, что в Загорье идет ливень. Это триста километров от нашей запани.

— Какой был горизонт в Загорье?

— Одиннадцатого июня пятьсот шестьдесят, а двенадцатого — уже шестьсот сорок сантиметров.

— Это считается резким повышением?

— Посудите сами: за сутки вода прибыла почти на метр.

— Когда в Загорье начался спад горизонта?

— Через день. Тринадцатого.

— Из материалов следствия, — сказала Градова, — видно, что с начала подъема воды и вплоть до аварии не были закрыты ворота запани, предназначенные для выпуска древесины. Почему это не было сделано?

— Факты, о которых вы говорите, нуждаются в серьезном уточнении, — ответил Щербак. — Горизонты порядка трехсот пятидесяти — трехсот шестидесяти сантиметров нормальные для выпуска леса. Были случаи, когда сплав продолжался даже при более высоких уровнях.

— А вы не усмотрели угрожаемого положения в неустойчивости режима?

— Усмотрели, — тут же согласился Щербак. — Одиннадцатого июня к двум часам дня горизонт поднялся до четырех метров, и технорук запани Каныгин дал указание мастерам сплава закрыть ворота запани.

Каныгин быстро закивал головой, подтверждая слова Щербака.

— В какое время он дал указание? — спросила Градова.

— Через тридцать минут, как получили сводку, — не выдержал и громко с места ответил Каныгин.

Когда Алексей вернулся в Сосновку, он, не заходя домой, направился на запань. И сразу, окинув ее тревожным взглядом, понял, что в те часы, когда он уводил от беды своего соседа Ершова, к нему примчалась высокая вода.

Перед запанью в два-три наката громоздились бревна, образовав у ее ворот затор.

— Не сладкие у нас пироги, — помрачнел Алексей.

Каныгин молчал.

Обычно технорук реагировал на замечания быстро и точно. Все, что касалось его дел, было ему ведомо, а теперь он почему-то медлил и даже отвернулся от Щербака, словно провинился и не знал, как начать разговор. Постояв в раздумье некоторое время, Федор Степанович сказал:

— Хорошо, что ты приехал.

— Дома оно всегда лучше. Только нескладно получилось. Поехал за шерстью, а вернулся сам стриженый. Когда поднялась вода?

— В полдень.

— Почему не закрыл ворота?

— Ты меня для дела на запани оставил, — Каныгин враз оживился, голос его стал твердым, звучным. Огромные практические знания, добытые опытом и ошибками, подсказывали ему верность решения, принятого им. — Не мог я приказать такое. Разве что со страху увел бы людей домой. А план пусть горит? Так следует понять? Будто ты меня первый день знаешь. Не в таких передрягах бывал… Ведь никто не знал, что к нам рванется большая вода.

— Меня-то зачем в слабонервные зачислил?

— Ты вот что, Алексей, не давай волю обиде. Пойми мою позицию. Я ее любому инспектору докажу.

— Погоди, до инспектора еще не дошло. И мне про сплав не рассказывай, как дикарю про автомобиль. При создавшемся положении лучше было бы ворота закрыть.

— Сейчас легко говорить. А семь часов назад, скажи я тебе такое, ты бы меня матерком. И был бы прав. — И, уловив в задумчивых глазах Алексея тревогу, добавил: — Я еще живой. С меня и спрос будет. Тебя здесь не было. Вот какой факт.

— Так почему же, подсудимый Щербак, все-таки не были закрыты ворота? — спросила Градова.

— В создавшихся условиях этого нельзя было сделать. Перед запанью лежала сплошная масса древесины. Длина пыжа составляла двенадцать километров, и расчистка могла привести к серьезным последствиям — в такое время пыж трогать опасно.

— И что же вы предприняли? — насторожилась Градова.

— Мастера сплава пытались расчистить ворота. Но затор устойчиво сопротивлялся.

— А была возможность закрыть ворота хотя бы при некоторой расчистке затора?

— Нет.

— Почему?

— Как бы вам поточнее объяснить… Представьте себе обыкновенный забор и ворота. Так вот, запань — преграда для бревен — чем-то напоминает это привычное сооружение. Только забор запани состоит из бревенчатых плиток, ширина каждой — шесть с Половиной метров. И лежат они на плаву, удерживаемые стальными тросами. А ворота образуются, когда вынимают плиты для пропуска древесины. Тогда у нас ворота были распахнуты почти на двадцать метров. Были сняты три плитки. Чтобы поставить хотя бы одну из них, нужно иметь свободное место. И, как видите, не маленькое.

Градова перелистала страницы своих записей и спросила:

— Вы говорили, что повышение горизонта воды, происшедшее в районе запани, не создавало угрожаемого положения?

— Да.

— Теперь вы утверждаете, что обстановка была сложной и фактически предаварийной. Что в действительности является истиной?

— Наше положение вначале — это трудности неугрожаемого порядка, и они могли быть устранены. От заторов никто не застрахован, но с ними можно бороться. Однако водяной вал, неожиданно пришедший с верховьев реки, и дожди, хлынувшие в нашем районе, резко увеличили силу стихии.

— И что же случилось?

— Нетрудно догадаться, — Алексей заволновался оттого, что его не хотят понять. — Лес обрушился на запань, плитки оказались в полузатопленном положении. Груда бревен навалилась на провисшие тросы в воротах запани. Нажим пыжа усилился. Именно тогда и появилось предаварийное состояние.

«Его голыми руками не возьмешь, — подумала Градова. — С ним будет очень трудно. Мужик умный и верткий».

— Вы вернулись из Осокина одиннадцатого вечером, — сказала она. — Какие вы приняли меры, чтобы предотвратить аварию?

— Ночью мы провели дополнительное укрепление запани. Завершили работу утром двенадцатого.

— Что было сделано?

— На обоих берегах были врыты мертвяки — бревна диаметром в полметра. К ним прочно прилаживались стальные тросы, которые другим концом крепились к бревнам пыжа. У нас такое устройство называется засорами.

— Какое влияние это оказало на сохранность запани?

— Засоры укротили натиск пыжа.

— Чем это можно доказать?

— После аварии в районе засор удержалось свыше десяти тысяч кубометров леса.

— Этих креплений при аварийном состоянии запани было достаточно?

— Нет. Три выноса, поданных на низкий левый берег, были разрушены при первой подвижке пыжа. Мертвяки залило водой. Земля размокла.

И Градова, угадав мысль Щербака, закончила:

— Их сорвало силой натяжения?

«Соображает, — подумал про судью Алексей. — Ей палец в рот не клади. Видно, что к суду готовится основательно».