Реквием разлучённым и павшим - Юрий Фёдорович Краснопевцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Врач Коваленко после многократных обследований Алтайского, наконец, не очень уверенно пробормотал:
— Ничего не прослушивается, не простукивается, а субфебрильная температура держится. Похоже на туберкулез в начальной стадии. Рентгена, чтобы проверить этот диагноз, нет.
«Этого только не хватало! Чахотка — значит, надо собачье сало или хотя бы любое другое… Нужно усиленное питание, а где его взять? Неужели настал последний час? — эта мысль, как молния, прожгла Алтайского. — Неужели так и не удастся увидеть тех, о ком тоскует сердце? Даже трех лет не выдержал! Как же можно выдержать двадцать?!»
Глава 6. ШУРКИНА ЛЮБОВЬ
Да, было от чего скиснуть! Пытаясь уйти от мучительных раздумий, тягостной действительности, Юрий старался находить забвение в какой-то деятельности, работе. Бесцельно лежать, «доходить», лениво разговаривая в больничном безделье, Алтайскому было невмоготу, жизнь трутная сама по себе всегда была ему противна. Теперь же, в условиях лагерной санчасти, ему вдвойне, втройне было бы тяжело без тех хлопот, которыми он сам себя обременил.
Приведя в порядок аптечку стационара, Алтайский решил разделаться с крысами, которые нагло шлялись в больничном бараке даже днем, а ночью не давали покоя писком, дрязгами и междоусобицами. Только ничего у него не вышло — крыс оказалось больше, чем возможностей приобретения столярного клея. Первые сотни граммов растертого в порошок клея, смешанного с алебастром, крысы слопали с великой дракой — далеко не каждой досталась положенная порция. Может быть, часть из них и сдохла, потому что на день или два крысы притихли. Но достать еще килограмм столярного клея оказалось невозможно, даже Коваленко не смог помочь. Именно он заметил в Алтайском жажду деятельности, при его участии и поддержке Алтайский стал болеть «активно», а не сидеть сложа руки.
Однажды утром, выписывая в кабинете врача рецепты из историй болезни, Алтайский не услышал, как отворилась дверь. Вошел немолодой полковник в очках, с эмблемами медика на погонах:
— Что вы здесь делаете?
Алтайский от неожиданности вздрогнул.
— Здравствуйте, — ответил он, вставая. — Выписывая рецепты, надо самим делать лекарства — аптеки-то нет!
— Вы же больной? — покосился полковник на нелепые большие очки Алтайского, на донельзя изношенный рыжий больничный халат, торчащие из-под него кальсоны и лапти на голых ногах.
— Ну, красавец! — засмеялся полковник. — Уж не свою ли историю болезни «подмастыриваете»?
— Простите, я просто помогаю Ивану Андреевичу без всякой корысти. А халат мне дали по блату, другие в одеялах ходят.
Полковник откровенно захохотал.
— Знаю, — сказал он. — У вас пятьдесят восьмая?
Алтайский утвердительно кивнул головой.
— Можно у вас тут присесть где-нибудь? Только помогите снять шинель, рука у меня шалит… Вы меня, наверное, не знаете, — продолжал полковник, снимая шинель с помощью Алтайского. — Я начальник санитарного отдела лагеря Бородин…
— Очень приятно, — не слишком уверенно промямлил Алтайский, которому небо сразу показалось в овчинку и срочно потребовалась нора, в которую можно было бы юркнуть…
— Вы, кажется, смущены? — спросил Бородин, грузно усаживаясь на стул. — И напрасно. Не каждый день случаются встречи с людьми определенного уровня. Да еще с чувством юмора, — добавил он, добродушно улыбаясь.
— Сочувствую, гражданин полковник, у меня таких встреч еще меньше… Разрешите поискать Ивана Андреевича? — вдруг нашел нору Алтайский.
— Нет, батенька мой, никуда вы не пойдете. Вашего Ивана Андреевича наверняка уже ищут. Дайте мне отдохнуть от разговоров на медицинские темы! А вы не врач ли ненароком?
— Нет, я инженер. Правда, в студенческие годы меня потянуло к медицине, вернее, к биологии — собирался одним махом разгадать тайны живой клетки, чтобы избавить человечество от рака.
— Ну, и как — удалось? — спросил Бородин со смешинкой.
— Да, — поддакнул Алтайский, — удалось просветиться и понять, что для разгадки только структуры белка надо не одну жизнь прожить.
— А разве плохо к чему-то стремиться? Кто из нас смолоду не считал себя способным своротить горы? — улыбнулся Бородин.
— Из студентов — большинство!
Приглядываясь к Бородину и не очень доверяя своему первому впечатлению, Алтайский обратил внимание на грубоватые черты лица, несколько не соответствующие высокому лбу и умным глазам — не стеклянно-высокомерным, бездушным, хоть и, фамильным, наследственным, каких он повидал немало, а теплым, понимающим. Еще Алтайский почувствовал, что справился с неловкостью, которую он ощутил в начале разговора. Эта неловкость была вызвана, очевидно, чином и должностью, но не самим человеком.
— Простите, — осмелев, но еще не обдумав и не поняв, зачем, неуверенно сказал Алтайский, — мне кажется, что вы не обидитесь, если я позволю некое сравнение…
— Валяйте! — разрешил Бородин. — Только начистоту, если обо мне.
— Знаете, в вас есть что-то для меня знакомое — прежде всего в вас самих, в вашей натуре, в вашем восприятии обстановки… Что-то знакомое, связанное с родом деятельности… Так вот, это знакомое роднит вас с образом земского врача — чеховского врача… Пространства, располагающие к думам, тысячи людей, тысячи хворей, и душевных и телесных, и он один — дантист и эпидемиолог, акушер и офтальмолог, хирург и психиатр, а главное — просветитель темного народа от языческих суеверий и фанатизма слепой веры. Вам было можно и нужно бы уменьшить рамки интересов ввиду их необъятности, а у вас не получается или получается, но так же трудно, как у земского врача. И в этой кутерьме вашей натуры хватает, чтобы заметить смешное. Вот вам и сходство с чеховским земским врачом!
— Да вы философ, милый мой, — улыбнулся Бородин и потер переносицу, закрыв глаза. — Вы правы, общее есть, только люди другие, бесконечно разнообразные, до дикости уродливые и контрастные — от академика до дикаря… И в этом именно трудность — не в медицине, не в знаниях, которых подчас не хватало и земским врачам, не в недостатке времени, не в пространствах и количестве… — Бородин покачал головой и хмыкнул: — Земский врач! Спасибо за откровенность. Как вас зовут?
— Алтайский.
— Нет, имя и отчество?
— Если разрешите — просто Юрий, вы меня старше.
— Ну вот, просто Юрий, видите,
