Собрание сочинений (Том 2) (-) - Алексей Толстой

- Пси... пси... психологию... (Так выходило у нее сквозь смех.) Психологию только переменить нужно, да еще,., покажите-ка... (Она живо приподняла Машину юбку, фыркнула ей в колени.) Да еще, конечно, бельецо. Панталончики на вас добродетельные, супружеские. Эти оковы нужно сбросить.,. Хмы, хмы, хи-хи...

Маша вырвала подол из ее рук, стояла красная, растерянная. Но не бежать же снова в дикую толчею города!

- Фыр, фыр, душечка, - сказала баронесса, - обижаются только индейские петухи, и то напрасно...

Она вся даже расплылась на диване, как блин добрый И словечки ее как блины: проглотишь - не обидишься .

- Перед вами, бутончик мой, роскошная жизнь. Бурные страсти, наслаждения всех видов, рестораны, обожатели. Мизинчиком поведете, и к таким ножкам бросят сокровища. А ведь вам кажется - ушли от пошляка мужа, и дверь за вами хлоп, и вам теперь остается на машинке писать или продавщицей к Мюру-Мерилизу. Сознайтесь: так и думаете?

- Да, - тихо сказала Маша.

- Ах, цыпленочек! - Она привлекла Машу. - Крылышками, крылышками нужно взмахнуть. Жизнь - это полная чаша самого жгучего счастья.

Одним словом, баронесса развертывала роскошные перспективы. И несчастная Маша, настрадавшись, тянулась к ним, как стебель. Рассудок пытался возмутиться - и не возмущался. Что могло удержать ее кинуться к блеску, к беспечности? Пресные наставления сызранских теток, рабовладельческая воля мужа, страх перед тем, что скажут люди? Боже мой, ничто не удерживает! Боже мой, но должны же быть какие-то... Что "какие-то"? Цепи, да? Женщина без цепей - проститутка? Почему? А если не хочу назад, в унижение, в мрак?..

Маша заметалась по бонбоньерочной гостиной, хрустя пальцами. Любопытно было взглянуть со стороны, чего стоили моральные законы. Тысячи лет трудилось над ними человечество; казалось, крепче обручей не набьешь на человека - по рукам и ногам окован священными формулами. Но что же случилось? Подмигнули человеку и поманили-то пустячками, не каким-нибудь богоборческим бунтом, и человек-то маленький, не Прометей-дерзатель, а робкая женщина, почти ребенок. И, - гляди, моралист, - лопаются, валятся с беззвучным грохотом тысячелетние цепи. И - гол, наг стоит человек.

Разумеется, Маша расплакалась среди шелковых подушечек. Змий глядел на нее премудрым глазом с золоченого диванчика. Потом повел ее в чистенькую комнатку с большой постелью и веселенькими обоями, помог снять шляпу. Баронесса не говорила, а пела:

- Отдыхайте, душонок, главное - оставьте всякие заботы, чтобы личико было свежее. - Она сочно поцеловала Машу и укатилась из комнаты.

Маша поглядела в окно - дождь, мокрые деревья, мокрые прохожие. "Боже мой, боже мой!" - И Маша легла на кровать. За стеной на кухне стучали ножом. Баронессин голос повторял: "Сыру, сыру натри, заколеруешь и сыром, сыром ее посыпь..." Маше было приятно лежать оторванной от жизни, не шевелиться и неустанно думать, что она - вот уже и падшая женщина.

- Семен Семенович, вас спрашивают, - сказала старуха-трубокур, и сейчас же в библиотеку вошел Кузьма Сергеевич Притыкин. Он был в перчатках, держал в руке шляпу и трость. Прищуренные глаза его смотрели выше лба Семена Семеновича, поднявшегося со смятением навстречу нежданному гостю. Притыкин резко отрекомендовался, сел, держа трость и шляпу между колен.

- У вас ночевала моя жена! - сказал он повышенным голосом.

- Я не знаю... Я не понимаю... Что, собственно, вы... На каком основании... Если хотите, то... - Семен Семенович усиленно затанцевал: шаг вперед и шаг назад, в двух вытянутых пальцах дымящаяся папироса. Притыкин поднялся, Семен Семенович отступил. И так они достигли стола. Раздув ноздри, Притыкин спросил змеиным шипением:

- Вы ее любовник?

Тогда Семен Семенович уронил книгу, толстый том: "Столп и утверждение истины" священника Флоренского. Пробормотав что-то вроде извинения, кинулся ее поднимать и очутился между креслом и столом, в сущности - под столом, в том месте, где стояла корзина для бумаг. Что он мог ответить оттуда разъяренному мужу? "Нет, я не любовник", - но это было бы ложью, так как мистически он был ее любовником со вчерашней ночи. .Ответить: "Да", - также ложь, так как Кузьма Сергеевич несомненно понял бы это в прямом, животном смысле. Наконец, ответить: "Да, но только мистически", - было слишком затруднительно из-под стола. Поэтому Семен Семенович молча глядел на Притыкина. Положение Притыкина было тоже не из легких: не тащить же ему Семена Семеновича за ногу. Надувшись пятнами, он потряс тростью и шляпой:

- Ты мне ответишь!.. (Семен Семенович моргнул.) Я не позволю издеваться над собой! - вот все, что он мог произнести, и выбежал из библиотеки...

- Первое правило, - сказала баронесса, подавая Маше шелковые чулки, это держать ноги в порядке. На рубашке дырка - полбеды. Чулки же должны быть - как кожа на лице: свеженькие. А у вас - на что это похоже! (Она рассматривала все тот же проклятый чулок, лопнувший на колене.) Увидят, подумают, что вы вся такая неряха.

Маша, облокотившись перед туалетным зеркалом, смирно слушала баронессу. Был уже вечер. В сумерках баронесса разбудила Машу, накормила обедом, увела к себе в спальню и, показывая платья и драгоценности, учила практике жизни. На все у нее был скорый ответ, будто вся житейская мудрость находилась в ее лакированной сумочке: покопается и вытащит нужное.

Маша так и смотрела на нее, как на чудо, разрешающее в двух словах все трудности. Над трудностями баронесса смеялась:

- Брак? Я не против брака, если муж глуп, муж богат и доверчив. Но если с первого же дня вы не сели верхом на муженька - прочь брачные узы! Предрассудки, мнение общества - этим вас, глупеньких, и вяжут. Тьфу! - вот я на вашу мораль. И, видите, чувствую себя неплохо. Важно только иметь сердечные отношения с полицией. А муж взял верх - тут вас брачное болото и засосало. Очутитесь вы у кухонной плиты. Очутитесь с иголкой в руках за починкой мужниных кальсон. Ах, скольких я спасла от этой каторги!

Маша натянула прекрасные шелковые чулки. Облокотясь между двух свечей, глядела на себя в зеркало. Баронесса лязгала щипцами, причесывая наверх, пышно, ее волосы.

"Превращаюсь в кокоточку, - думала Маша, - пока еще не страшно... (Она никогда не видала себя такой чудесно красивой: грустная, бледная, с огромными глазами.) А вправду - хорошенькая женщина. И это все пропадает".

- Ну просто для коронованных особ такая головка, - прошептала баронесса и поцеловала Машу в шею. Притянутая в зеркале ее глазами, Маша похолодела.

- Уж я-то вас в обиду не дам, - шептала за ухом баронесса, - в лепешку расшибусь... Сегодня, например, должен ко мне зайти один...

- Нет! Нет, я не могу сегодня!

- А не надо пугаться. Неволить никто не станет. Посмотрите и решите.

- Кого посмотреть? Что вы задумали?

- Должен, я говорю, - голос у баронессы окреп, - зайти ко мне хороший знакомый, вполне семейный и порядочный человек. Но - что поделаешь? впечатлительный на женскую красоту. Запомните: у меня аристократический дом, и бывают у меня только почтенные и спокойные люди. По дружбе доставляю им маленькие радости. Хи-хи, ху-ху! Туг пугаться нечего!

Баронесса опять пустилась в рассуждения. Но позвонили на парадном, и она, торопливо взбив челочку и просияв всеми бородавками, убежала на коротких ножках.

Маша, вытянувшись, слушала звуки открываемой двери, в отдалении голоса... "Бежать, - подумала, - сейчас бежать!.." Но не могла пошевелиться, словно под тяжестью не своей воли.

- Не бойтесь, котеночек, ведь мы же все здесь светские люди... Баронессина пухлая ручка отогнула розовый занавес. Маша вошла в гостиную. На диванчике (перед столиком с ликером и фруктами) сидел тот, чьего лица она не увидела. Свет лампы падал на конец его штанины, на шелковый натянутый носок и лакированную туфлю. Баронесса плотно держала Машу за талию. При ее появлении нога в носке и туфле исчезла, и перед Машей не спеша поднялся высокий грузный человек. Баронесса представила его: "Мой друг Базиль". Он взял горячей большой рукой Машину руку и сочно поцеловал, защекотав усами.

- Очень приятно познакомиться, - проговорил он бойким теноровым голосом с московским, почти что лихаческим говорком.

Маша подошла к вазе, оторвала длинную виноградинку, села на диван и, как всегда, кротко сложила руки на коленях. И оттого, что сделала это, как всегда, подумала поспешно: "Нельзя, нет, ужасно... - Протянула правую руку вдоль дивана и опять подумала: - Нет, так тоже нельзя". Лицо ее начало заливаться краской.

- Неприятная погода, сыро, - вы не находите? - сказал Базиль.

Баронесса хихикнула и исчезла за занавесом. Базиль налил две рюмочки ликеру:

- Говорят, бенедиктин хорошо пить в такую погоду, - вы не находите?

Как во сне Маша взяла рюмочку, отхлебнула сладкого огня. Только теперь заметила, что виноградину она все еще держала в руке. Положила ее в рот.

- На скачках часто бываете? - спросил Базиль. Маша - коротко: