Год в Касабланке - Тахир Шах

Мы пошли, чтобы посмотреть, в чем там дело. Небольшая толпа собралась в месте, где жили оба сторожа. Люди бродили по кругу, словно бы кто-то приказал им так вести себя. Не было того испуга, что чувствовался, когда разрушали дом Хамзы.

Осман повел нас к руинам своего жилища.

— Это был мой дом, — скорбно произнес он. — Здесь я жил со своей женой и четырьмя детьми. Мы были так счастливы. — Он показал рукой на груду камней, кирпичей и ржавого железа.

— А вот где жил я, — смиренно вторил ему Медведь.

Я осмотрел две почти одинаковые груды мусора. Меня удивила упорядоченность обеих куч. В них не было заметно следов беспорядка, хаоса, сотворенного таранными ударами бульдозеров. Наоборот, все выглядело так, словно бы крыша и стены были аккуратно разобраны по частям.

— А где бульдозеры? — спросил я.

— О, — ответил Медведь. — Они приехали и уехали.

— Я что-то не слышал.

— Они приехали ночью, — сказал Осман. — Это было ужасно.

— Я не спал ночью, — ответил я, — но никаких бульдозеров не слышал.

Осман и Медведь озабоченно посмотрели друг на друга.

— Это были специальные бульдозеры, — пояснил Осман, хорошенько подумав. — У них двигатели были завернуты в одеяла, чтобы не шумели.

За так называемыми руинами домов в две аккуратные кучи были сложены пожитки сторожей: незамысловатая мебель, одеяла и подушки, кастрюли и сковородки, детские игрушки. За первой кучей навытяжку стояла семейство Османа, а за ними — свита Медведя. Жены выглядели глуповато-застенчивыми в своем ожидании, а ребятишки смотрели с надеждой, как будто пред ними вот-вот откроется новый мир.

Я спросил, где они собираются жить. Ответ на этот вопрос у них давно уже был готов. Семьи сторожей заранее поделили территорию между собой.

— Здание сбоку от сада пустует, — сказал Осман.

— Да, как и комнаты у теннисного корта, — добавил Медведь.

— Наши бедные жены, они обе беременны, — слабым голосом произнес Осман, понурив голову.

Я окинул строгим взглядом обоих мужчин, их семьи и их пожитки. Затем взглянул через плечо на Дар Калифа. Казалось, что дом превращался в оборонительный бастион, убежище для бездомных. Кляня себя за слабость, я сказал:

— Хорошо, переезжайте.

Четвертого января заявился Камаль. Глаза красные, руки дрожат. Он сказал, что кто-то продал ему бутылку «паленого» рома.

— Я на три дня вырубился, — возбужденно объяснил мой помощник. — Контрабанда из Испании… В Касабланке ее полно.

— Пока ты отсыпался, у нас появились новые жильцы, — сказал я.

Я позвал Камаля на террасу и показал ему сверху сад. Повсюду были дети: мальчишки дрались и бросались грязью, а девочки играли в классики на тенистых дорожках. Жены сторожей превратили место для барбекю в общественную прачечную. Рядом расположились члены их разросшихся семейств вместе с друзьями. Кто-то чистил овощи, кто-то болтал или просто грелся на солнце.

— Что мне делать? — спросил я озабоченно.

— Вы допустили грубую ошибку, — сказал Камаль. — Теперь, после того как эти люди попали сюда, они никуда уже сами не уйдут.

— Так как же мне выгнать их?

Камаль потер глаза и шлепнулся в кресло.

— Я подумаю.

К концу первой недели января я наконец нашел время прочитать дневники моего деда. Ариана жаловалась, что дети сторожей отобрали у нее кукол и оторвали у них конечности. Рашана злилась, что у нас прямо из-под носа увели дом. Она кричала на меня, высмеивая мое добродушие и отзывчивость. Я незаметно покинул Дом Калифа, прошел по трущобам, сел в ближайшем прокуренном кафе и открыл первую из двух тетрадей в матерчатом переплете.

Страница, исписанная безупречным почерком чернилами цвета индиго, смотрела на меня, как бы готовясь поведать некую поучительную историю.

Горничная Афифа опять своевольничает. — Так начинался дневник. — Она отнесла мои овощи к себе домой, подменив их своими, чахлыми. Почему-то она думает, что я ничего не замечаю. Это меня обижает больше всего. Возможно, я — старый и близорукий, но не слепой!

Я продолжал читать эти страницы, полные ипохондрических подробностей, бесконечных списков назначенных самому себе лекарств, и постоянно натыкался на стоны по поводу той же самой горничной.

Слышал, как Афифа хвасталась своей подруге, что она якобы командует мной. Эта нахалка сказала, что я похож на ребенка, с которым нужно обходиться строго. Подумать только! Я бы отказался от ее услуг, но ведь она нагнет мстить.

Потом шло еще несколько описаний его недомоганий, жалоб на сырость в Танжере зимой. А затем:

Наконец-то я нашел ахиллесову пяту Афифы. Только одно наполняет ее ужасом. Настоящим ужасом. Я обнаружил, что горничная пытается понять, что написано в этом дневнике. Но, слава богу, она ни слова не знает по-английски. Афифа не знает, что я догадался, чего она боится, — а боится она джиннов.

Во вторую неделю января к нам прибыли наши лондонские друзья. Я умолял всех и каждого пока не приезжать, ссылаясь на ужасные условия проживания. Я предупреждал потенциальных гостей о нехватке пригодных для жилья комнат, об отсутствии горячей воды и о непролазной грязи трущоб. А теперь ко всему прочему добавились еще семьи сторожей и их многочисленные приятели.

Я покинул Европу, чтобы сбежать от наших псевдодрузей. Такие есть в Лондоне у каждого — люди, которые, несмотря на то что вам не хочется их видеть, никогда не оставляют вас в покое. У меня таких — сотни. В их мире мои акции котировались только потому, что моя физиономия появлялась на телевидении. Каждый месяц мы попадали в ловушку десятков, а то и более абсолютно ненужных общественных мероприятий. Я составил список произвольных отговорок и приклеил его рядом с телефоном. Но у псевдодрузей есть шестое чувство. Они всегда угадывали, когда отговорка бралась из этого списка. Теперь, когда у нас появились большой дом и экзотический адрес на морском побережье, весть об этом распространилась со скоростью молнии.

Наши настоящие друзья были гораздо лучше воспитаны. Если бы они вдруг и надумали приехать, то наверняка остановились бы в местном отеле. Но «псевдо» не были такими щепетильными. Им нравилось путешествовать, запихнув в семейный минивен всех своих многочисленных отпрысков и кучу чемоданов. Их идеал — бесплатное проживание плюс большое количество местной еды, вина, солнца, песка и моря. Но хуже всего, что эти люди ожидают, что хозяева, забыв о себе, будут печься о каждой их малейшей потребности.

Первыми гостями в новом году стали Франк и Лулу. Они вышли на меня несколько лет назад, благодаря моему интересу к «сморщенным головам», изделиям перуанского племени шуар. Франк был нервным англичанином, а его жена — строгой баваркой, заметно хромавшей. Вместе они вырастили целый урожай из четырех дочерей-блондинок. Всем девочкам было меньше десяти. Семейство путешествовало повсюду в японском минивене.