Повелитель гроз. Анакир. Белая змея - Танит Ли

— И кто же та, кого вы желаете? Та недоступная?

— Я не осмеливаюсь, мадам, произнести ее имя.

— Вот как. — Она улыбнулась ему, довольная этой маленькой игрой. — Не стоит отчаиваться, милорд, боги могут оказаться к вам милостивей, чем вы считаете.

На прощание она протянула ему руку для поцелуя. Он коснулся губами ее гладкой, надушенной, разрисованной кожи. Кольца захолодили ему губы.

В ту ночь он очень плохо спал в отведенной ему комнатке гостевого дворца. Ложе с ним делила какая-то девица в красном парике — половина из них носили красные парики с тех пор, как приехала Астарис. Он больше не хотел ее. Он хотел эту стервозную белокожую королеву. Близилась Застис, до нее оставалось меньше месяца. Сколько она заставит его дожидаться ее? Или передумает? Эта неопределенность заставила его почувствовать себя как в первые тревожные дни его возвышения, а дворец, который, как болтали женщины, кишел призраками, а точнее, одним призраком, подавлял его.

Но Вал-Мала, лежавшая в этот миг под умелыми ладонями закорианки, не собиралась откладывать.

Сама Дафнат могла бы рассказать Ральднору, сколь недолгим будет его ожидание. Она уже знала эту мягкость, эту тревожность своей госпожи. Она была ученицей Вал-Малы, и училась на совесть.

— Скажи-ка мне, Дафнат, — сказала она хрипловатым сонным голосом, — что ты думаешь о Ральдноре эм Саре?

— Ваше величество знает, что у меня недостаточно опыта, чтобы судить.

Вал-Мала рассмеялась. И ее злобность тоже всегда достигала своего апогея перед новым романом, а Катаос так долго был далеко — сначала в Зарависсе, теперь в Таддре.

Дафнат ненавидела королеву, но ее наследие закалило ее и сделало ее очень терпеливой.

Она подумала о питомце королевы, калинксе. Это существо некогда было таким прекрасным — и таким опасным. Оно рыскало по ее покоям, второе «я» Вал-Малы, которое в городе приравнивали к ее имени. Его боялись ее бесчисленные любовники. Теперь ледяная синева его глаз помутнела и слезилась, мех свалялся, зубы раскрошились от старости. От него воняло. Вал-Мала не могла вынести его присутствия, но не позволяла и убить его. Дафнат понимала — даже если королева и сама не осознавала этого, — что для Вал-Малы одряхлевший кот олицетворял ее саму — старость, которую она обманула, и уродство, которое неминуемо должно было когда-нибудь обезобразить ее тело.

В глубине своей каменной души Дафнат улыбнулась. Богам, не давшим ей ничего, нечего было и отобрать у нее. Она была моложе своей хозяйки, и ей предстояло стать свидетельницей ее заката.

Она усердно трудилась над кожей королевы, стараясь своими железными пальцами отогнать неумолимую старость, но ее глаза жадно высматривали первые признаки возмездия, которое неминуемо должно было настигнуть ее хозяйку.

К нему подошел человек с эмблемой королевы.

— Дракон-Лорд, Вал-Мала, царственная мать Повелителя Гроз, приказывает вам явиться к ней в полдень, — сказал он. Его таза говорили совершенно иное.

День выдался очень жарким. Дворец Гроз, казалось, поджаривался на сухом белом огне. Девушка с маской на лице, сквозь прорези которой поблескивали глаза, провела его в комнаты и покинула там.

Дымчатые занавеси пропускали солнечный свет, а из нарядных чаш поднимались кудрявые дымки благовоний. Из-за тяжелых занавесей вышла она, в простом платье, с распущенными черными волосами, рассыпающимися по плечам и груди. Она казалась невероятно юной и невероятно знающей, уверенной в том, что может с ним сделать, и у него в глазах на миг потемнело от нахлынувшей волны необузданного желания.

— Садитесь, прошу вас, — сказала она. — Нет, рядом со мной. Как вы напряжены. Я оторвала вас от исполнения какой-нибудь важной обязанности? Какого-нибудь… нового геройства?

— Ваше величество должно быть осведомлено о том, какой эффект производит ее красота.

— Значит, я волную вас? — Она налила вино в кубок и передала ему. Он не мог пить и отставил кубок в сторону. Раболепность ее жеста стала достаточным намеком. Он поднес ее руку к губам, поцеловав ее несколько более смело, чем прежде, и ощутил, как жилка на ее запястье запульсировала быстрее.

— Вы осмеливаетесь оскорблять меня? — спросила она.

Свою славу непревзойденного любовника он заслужил отчасти благодаря тому, что всегда, с любой женщиной, за исключением одной, мгновенно понимал ее нужды, ее желания и интуитивно на них откликался. И здесь тоже он почувствовал, о чем она просит его, и жадно завладел ее губами еще прежде, чем она закончила говорить, а когда она дернулась, удержал ее.

Но все же она была королевой. Через некоторое время он отпустил ее. Он не сомневался в том, что она даст ему то, чего они оба  желали, но все же решение принять должна была она.

Она поднялась и протянула ему руку.

— Прогуляемся немного, — сказала она очень тихо.

В тени колоннады она пробежала губами по его руке.

— Как ты потерял этот палец, мой герой? В каком-нибудь бою?

Он лгал не только о месте своего рождения, но и об обстоятельствах. Они уже обросли самыми невероятными слухами. Но все же он старался как можно больше приблизить свою ложь к правде. Так было проще. Он ничего не знал о своем поврежденном пальце, поэтому сказал, как неоднократно говорил прежде:

— Я потерял его в детстве, мадам. Совершенно не помню, как.

Резная дверь бесшумно распахнулась; за ней оказалась спальня.

Этот символ потряс его — то, что ему предстояло овладеть ею не на какой-нибудь простой кушетке, показалось ему залогом будущего постоянства. Но она застыла на пороге, и ее лицо, хотя и до сих пор улыбающееся, внезапно изменилось, как будто вдруг стало простой маской, забытой после праздника. У нее был такой вид, будто — он не был вполне в этом уверен — будто она неожиданно увидела совершенно другого человека, стоящего на его месте.

— В детстве, — повторила она, и ее голос стал странно бесцветным. — Я слышала, болтают, что в тебе течет кровь моего мужа. Ты думаешь, такое возможно?

Ее внезапная холодность передалась и ему. Все желание пропало, ладони покрылись липким потом. Он ощутил, что находится на краю такого страха, какого не мог даже предполагать.

— Вряд ли, мадам.

— У тебя желтые глаза, — сказала она. Она произнесла эти слова так, как будто говорила о чем-то совершенно ином, о чем-то ужасном, непристойном — об убийстве. В один миг она, казалось, как-то усохла, сморщилась. Он увидел в ее лице всю вереницу долгих лет, которые в конце концов настигли ее. Он больше не желал ее, она пугала его — он сам не мог бы наверняка сказать, почему. Но он был так близко к власти, которую она предлагала, все еще хотел этого…