Джекпот - Давид Иосифович Гай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тихо стало, все ушли, Костя, хорошо поддавший, но не пьяный, на часы смотрит – половина одиннадцатого, сейчас водитель приедет. Верочка на диван садится, руки устало кладет на колени. Костя замечает, как сквозь кожу голубые венки стариковские проступают. Ей ведь под восемьдесят.
– Так о чем ты со мной поинтимничать хочешь?
Достает Костя из сумки, оставленной в прихожей, целлофановый пакет и отдает Верочке.
– Что это? – косит удивленно.
– Деньги. Полтора миллиона рублей.
Какие деньги, Константин Ильич? – вновь его по имени-отчеству и смотрит уже опасливо.
– Ваши деньги, Верочка. От меня. В подарок.
Полтора миллиона? Вы с ума сошли. Вы что, Крез? С какой стати? Я не возьму. Заберите ваш пакет! – резко и с вызовом.
– Перестаньте называть меня на «вы». Для меня это сущий пустяк, а для вас – безбедная жизнь. Я же знаю, какая пенсия у библиотекаря. Кошкины слезы.
– Ничего подобного! Я получаю пенсию за мужа и в подачках не нуждаюсь. Мне хватает. Вы унижаете меня такими действиями!
Приходится все рассказать. Верочка слушает, как сказку, – с широко раскрытыми глазами. Костин главный аргумент: вот то немногое, что может он сделать от сердца дорогой ему семье, и отказ Верочки нанесет ему незаслуженную обиду. В конце концов, это только деньги, и ничто иное, стоит ли говорить о них так долго…
Звонок в дверь. Это водитель. Костино спасение. Срывается с места, целует Верочку, растерянную, раскрасневшуюся от волнения, пытающуюся безуспешно всучить ему пакет, и чуть ли не бегом к выходу.
– Я вам позвоню! Спасибо за все. Мы не прощаемся…
Из дневника Ситникова
Мне не по нутру непримиримые люди, вечно что-либо отрицающие. Всякое «анти» неминуемо поглощается тем, что оно отрицает. Но и я такой же непримиримый…
7
Вот и осень приспела: сухая, теплая, сдержанная, умиротворяющая – любимая Костина нью-йоркская пора. Переезд в Манхэттен, обустройство в выбранном гнезде на Даунинг стрит, свежим ремонтом пахнущем, непривычная глазу красота, истекающая из старинной, отреставрированной профессором-социологом, сумеречных тонов мебели – Костя сразу к ней привыкает, обладает он редкой особенностью в новую, незнакомую среду погружаться с головой, как в воду, и выныривать с ощущением всегдашней к ней принадлежности, недельное пребывание на даче в Поконо – он всем доволен, не привередничает, вокруг него все замечательно.
Просыпается каждое утро Костя с мыслью: а чем день наступивший поразит, что откроет неведомого, не испытанного прежде? В том, что должно происходить именно так и не иначе, не сомневается – для чего же еще ниспослана ему возможность узнать совсем иную жизнь, не похожую на прежнюю…
Жестко заведенный и исполняемый распорядок дня повелевает ему перед завтраком совершать почти часовую прогулку быстрым, почти спортивным шагом по улицам и закоулкам Гринвич-Вилледж, Сохо и прилегающих районов. Маршрут всякий раз меняет, чтобы не наскучивал. Идет в шортах или спортивном костюме и думает о всякой всячине, вглядывается в лица спешащих на работу, учебу, выгуливающих собак (и ему не помешает псина, тот же золотистый, добрейшей души голден-ретривер – обожает породу эту, готов купить щеночка, но одно сдерживает – наверняка будет путешествовать, подолгу отсутствовать, с кем пес останется?) и вновь одобряет свой выбор места жительства – здесь ему хорошо, спокойно, ничто не раздражает.
Трижды в неделю посещает фитнес-клуб: бег по дорожке (невольно вспоминает стресс-тесты, многажды на прежней работе виденные, так все и происходило с пациентами), велосипед, накачивание рук, ног, пресса. Поначалу болели мышцы, потом привык. Похудел, окреп, без упражнений уже не мыслит себя. И впрямь, лучше быть богатым и здоровым… После вегетарианского обеда, который готовит сам, двухчасовой сон. Потом чтение, легкий, задумчивый вечерний моцион, изредка бар, ресторан с минимальным спиртным, кино и снова чтение уже в постели перед сном. В Бруклин к друзьям и знакомым выбирается теперь редко, без особой надобности не ездит, разве что к другу-редактору, но тот чаще сам навещает. Книги. Решает достойную библиотеку собрать на русском, какая в Москве была и которую раздарить перед отъездом пришлось, классику и современное, частенько наведывается в «Санкт-Петербург» на Брайтоне, где уйма изданий российских, делает заказы огромные на две-три тысячи долларов, в магазине на него молятся. Сами доставляют книги, а уж по полкам он расставляет – редкое удовольствие видеть, как собираются вместе корешки томов, как снова поселяются рядом друзья старые, только в одеждах иных, как помещение одухотворяют. Перво-наперво профессора-реставратора попросил книжные шкафы для кабинета сделать. В гостиную мебель можно и потом, не торопясь, подобрать, а шкафы…
Среди купленных и доставленных изданий в один из вечеров выхватывает глаз весело, скорее даже аляповато, в современном духе оформленный томик вагантов. Костя поэзию их чувственную, озорную обожает. Имелся у него в Москве сборничек из серии литпамятников, запомнил его переплет цвета маренго, естественно, оставил кому-то, уж и не помнит, кому, в эмиграцию не повез. И вот – новая встреча, разлучить их уже не удастся никому. Раскрывает, решив освежить в памяти, листает и на дивный стих натыкается. Странно, в Москве мимо прошел, не запомнился, а теперь читает и восхищается. Стих о всесилии денег. Может, потому и обращает на себя Костино внимание, поскольку для него из общего ряда выбивается.
Из дневника Ситникова
«Деньги то бросят нас в войны, то жить нам позволят спокойно. Суд решает за плату все то, чего хочет богатый, деньги терзают нас ложью, вещают и истину Божью. Деньги ввергают в соблазны, и мучат и губят нас разно…» Или вот это: «Деньги повсюду в почете, без денег любви не найдете. Будь ты гнуснейшего нрава – за деньги поют тебе славу. Нынче всякому ясно: лишь деньги царят самовластно! Трон их – кубышка скупого, и нет ничего им святого. Пляска кругом хоровая, а в ней – вся тщета мировая, и от толпы этой шумной бежит лишь истинно умный».
Истинно умный убегает, он, Костя Ситников, прибежал. Так случилось. И нет ничего страшного, покуда ты управляешь деньгами, а не они тобой, и в итоге можешь осуществить замысленное, не реализуемое без их помощи. На письменном столе в кабинете, в окружении книжных шкафов со все меньшими пустотами разбросаны листы. Убегающим, торопливым почерком наброски глав будущего романа, о чем раньше
