Нечестивый союз - Сюзанна Грегори

Бартоломью задумчиво покачал головой. Он сильно сомневался, что именно это необходимые им ключи.

Судя по довольному виду Майкла, подобные сомнения не приходили в голову монаху.

— Наконец-то мы найдем ответы хотя бы на некоторые вопросы, — уверенно заявил он. — Если ключи подойдут — значит, злоумышленник снабдил замок отравленным устройством накануне той ночи, когда монах проник в архив. Если же ключи не подойдут — значит, он заменил замок.

— Положим, это обстоятельство мы выясним, — проворчал Бартоломью. — Не понимаю только, каким образом оно поможет искать преступника.

— Если отравленное лезвие помещено в замок накануне смерти монаха, то кто-то знал о его намерении проникнуть в башню и собирался его убить, — пожал плечами Майкл.

— А если заменен весь замок, то кто-то по неизвестной причине сделал это между ноябрем тысяча триста тридцать первого года и прошлым понедельником, — усмехнулся Бартоломью, не обращая внимания на гневные взгляды Элкота. Элкот выражал неудовольствие тем, что они с Майклом предаются болтовне по пути в церковь. — Вряд ли подобное открытие будет способствовать успеху нашего расследования.

— Насколько я помню, ты сам настаивал, чтобы я попросил у епископа ключи, — прошипел Майкл. Упорный скептицизм товарища начал выводить его из себя. — Если мы выясним, что замок подменен, это поможет нам сделать один важный вывод. Значит, подменены и ключи, которые де Ветерсет постоянно носит на шее. По его собственному признанию, он снимал их лишь для того, чтобы передать исчезнувшему в неизвестном направлении Бакли.

— Да, именно так он утверждал, — кивнул головой Бартоломью. — Но, возможно, отравленное лезвие было вставлено в замок за несколько дней до смерти монаха. Как мы докажем обратное?

— Бакли в последний раз повернул ключ всего за пару минут перед тем, как сторож запер церковную дверь. Если бы замок уже был отравлен, Бакли постигла бы та же участь, что и злополучного монаха.

— Ты забыл, что Бакли постоянно носил толстые перчатки, — напомнил Бартоломью. — И мы не имеем понятия, жив он сейчас или мертв. Кстати, ты заметил, что всякий, кто мог бы пролить свет на это дело, бесследно исчезает? Церковный служка, Джанетта, семья Фруассара, мастер Бакли. Даже покойный Николас исчез. Хотя не лишено вероятности, что на самом деле он живехонек.

Майкл вперил в друга испытующий взгляд.

— Тебя послушать, так наше дознание обречено на провал, Мэтт, — обеспокоенно заметил он. — По-моему, прежде тебе не было свойственно предаваться унынию. Или тебя тревожат подозрения по поводу де Ветерсета?

— Откровенно говоря, у меня нет никаких особых подозрений на его счет, — покачал головой Бартоломью. — Конечно, будучи канцлером, он хочет сохранить университетские тайны и поэтому скрыл от тебя некие фрагменты летописи. К убийствам он вряд ли имеет отношение. Но, так или иначе, я сыт этой путаницей по горло. За какой конец ни потяни, завязываются новые узлы. В одном я не сомневаюсь: эти темные дела связаны с сатанинскими сектами, которых в Кембридже, как выяснилось, более чем достаточно. Кстати, сегодня вечером одна из них устраивает шабаш. Кинрик полагает, нам не мешало бы тайно туда наведаться. Вполне возможно, мы узнаем кое-что любопытное. Только вряд ли это поможет нам схватить убийцу, по-прежнему гуляющего на свободе. И Талейта, похоже, такое положение вполне устраивает.

— Все надо делать по порядку, Мэтт, — со вздохом изрек брат Майкл. — Сначала мы с тобой повидаемся с канцлером, узнаем, чего он от нас хочет. Потом попытаемся разложить по полочкам то, что нам известно. Уж кем-кем, а безмозглыми глупцами нас не назовут даже недоброжелатели. Уверен, мы в состоянии разгадать эти загадки.

Бартоломью отнюдь не разделял уверенности друга. Во время мессы он пытался отделаться от докучливых мыслей, но безуспешно. То на память доктору приходила перепуганная до смерти Сибилла, и он тревожился о ее участи. То взор Мэттью падал на фреску, изображавшую дьявола в козлином обличье, и отвратительный образ вызывал к жизни целый рой тяжелых воспоминаний.

Отец Уильям был известен тем, что справлял службу с излишней торопливостью. Однако отец Эйдан, доставшийся ему в напарники, изрядно замедлял течение мессы, ибо постоянно запинался, заикался и сбивался в чтении. Сделав неловкое движение, он задел стоявший на алтаре дискос, и куски хлеба для причастия рассыпались по полу. Грей и Дейнман прыснули со смеху, а Элкот метнул на них сердитый взор. Отцу Уильяму и Эйдану пришлось опуститься на четвереньки, дабы собрать хлеб. Бартоломью меж тем скользнул взглядом по рядам и заметил, что Хесселвел крепко спит. Доктор наблюдал, как погруженный в дрему законник сползал со своего сиденья все ниже и ниже, пока наконец не оказался на полу, с грохотом опрокинув стул.

Хотя такое пробуждение было не из приятных, Хесселвел быстро взял себя в руки. Выражение нарочитого недоумения, с каким он встретил осуждающий взгляд мастера, призвано было убедить всех и каждого: Хесселвел не имеет к неуместному шуму ни малейшего отношения. Грей и Дейнман едва сдерживали приступы хохота. Судя по мрачному лицу Элкота, над студентами Бартоломью нависла серьезная угроза штрафа. Хэрлинг взирал на собравшихся с холодным неодобрением, всем своим видом давая понять, что он и не ждал от обитателей Майкл-хауза благопристойного поведения. Кенингэм, по обыкновению, пребывал в блаженной отрешенности. Скрестив руки на груди, он устремил очи ввысь и беззвучно шептал молитвы. На лице Джонстана, стоявшего поблизости от Хэрлинга, играла рассеянная улыбка.

Наконец порядок восстановили, и служба продолжилась. Из-за досадных недоразумений она закончилась с изрядным опозданием. Было воскресенье — день, свободный от лекций и диспутов. Считалось, что магистры и студенты должны посвящать свой досуг чтению или молчаливым размышлениям. Бартоломью полагал, что его ученикам будет полезно использовать этот день для знакомства с трудами выдающихся медиков. Подозвав к себе Грея и Дейнмана, он велел им до обеда проштудировать несколько глав «Прогностики» Галена, а после распоряжаться временем по собственному усмотрению. Грей получил ключ, дабы отпереть ценную книгу, цепью прикованную к полке в маленькой аптеке Бартоломью, а также почетное право читать товарищам вслух.

Услышав слова доктора, брат Бонифаций скорчил недовольную гримасу.

— Воскресный день предназначен Господом для отдыха и покоя! — заявил он. — Тот, кто работает в воскресенье, совершает грех!

— Чтение не работа, и читать в воскресный день дозволительно, — возразил Бартоломью. — Тем не менее если кто-то не согласен с этим, он может не присутствовать при чтении.

— Вы вводите людей в грех! — проскрежетал Бонифаций, угрожающе наставив на врача свой длинный острый нос. — Из-за закоренелых грешников, подобных вам, Господь наслал на нас чуму!

— Устами юноши глаголет истина, доктор, — раздался вкрадчивый голос за спиной Бартоломью.

Оглянувшись, Мэттью увидал отца Уильяма. Судя по фанатичному огню, полыхавшему в глазах высокого тощего монаха, тот был полон решимости завязать жаркий теологический диспут.

— Не надо обвинять меня в грехах, которых я не совершил! — отрезал Бартоломью, не имевший ни малейшего желания вступать в очередную словесную баталию. — С чего вы взяли, что слушать чтение — это работа?

— Но кому-то из студентов придется держать книгу, переворачивать страницы и вслух произносить написанные там слова, тем самым утруждая свой язык, — заявил отец Уильям. — Что это, по-вашему, как не работа?

— В таком случае, святой отец, сейчас вы тоже трудитесь, совершаете грех и вынуждаете к нему других, — усмехнулся Бартоломью. — Вы пытаетесь втянуть меня в теологический спор, а теология — ваше ремесло, ибо вам платят за то, что вы ее преподаете. К тому же вы произносите вслух множество слов, тем самым утруждая свой язык.

— Ваши слова не лишены смысла, доктор, — кивнул головой отец Уильям, оценивший логику Бартоломью. — И все же я никак не могу счесть работой беседу на богословские темы.

— А я никак не могу счесть работой чтение трудов по медицине, — заявил Бартоломью. — Судя по всему, нам не достичь согласия, отец Уильям.

Прежде чем отец Уильям успел открыть рот, Бартоломью отвесил поклон и двинулся прочь. Бонифаций догнал его и бесцеремонно схватил за рукав.

— Я не намерен изучать книги, исполненные ереси, — прошипел он. — Вместо этого я пойду в зал собраний, где отец Эйдан, как всегда по воскресеньям, будет читать Библию. Так что вам не удастся ввести меня в грех.

— Сделайте милость, брат, поступайте, как вам угодно, — устало кивнул Бартоломью.

У него не было ни сил, ни желания выяснять у Бонифация, почему чтение одной книги он считает грехом, а другой — нет. Отделавшись от докучливого францисканца, доктор направился к себе в комнату. Но тут его остановили Грей и Балбек.