Империя сердца - Крейг Джэсмин

Эдуард медленно провел рукой по ее животу, потом еще раз оценивающе приподнял отяжелевшие груди.

— Люси, любовь моя, неужели ты… беременна? — сдавленным от волнения голосом спросил он.

Люси восхищенно рассмеялась:

— Да, ты угадал! Я знаю об этом уже две недели. Наш ребенок родится через семь месяцев, в конце марта или начале апреля.

— Значит, мы зачали его еще в Англии. — На его лице появилось счастливое, блаженное выражение. — Как быстро! Я и не мечтал! — Он обхватил ее тонкую талию. — Боюсь, ребенку здесь будет тесно.

Люси скорбно улыбнулась:

— Увы, скоро я начну расти во все стороны, причем самым неэлегантным образом.

— И станешь еще прекрасней.

Он нежно поцеловал ее, положив ладонь на ее плоский живот. В этом жесте, кроме страсти, проявилась странная почтительность.

— Я хочу видеть, как будет набухать твое тело. Поскорей бы уж мой сын начал пинать тебя изнутри руками и ногами.

— Ты слишком долго играл роль пенджабского купца, — промурлыкала Люси. — Начинаешь говорить как настоящий мусульманин. С чего ты взял, что это будет сын, а не дочь?

Эдуард на миг замер, и Люси подумала, что он, должно быть, очень хочет сына и поэтому мысль о рождении дочери ему неприятна. Но почти сразу же Эдуард вновь расслабился, и Люси уже не знала, может быть, все примерещилось.

— У нас в роду существует традиция производить на свет близнецов, — шутливо сказал он. — Если повезет, ты принесешь мне и сына, и дочь.

Люси перепугалась не на шутку и уставилась на мужа в ужасе, но он рассмеялся и чмокнул ее в нос.

— Не бойся, дорогая, такое случалось не так уж часто.

Его руки вновь стали ласкать ее тело, но уже безо всякой почтительности.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Несмотря на неизменную страстность их ночей, Эдуард редко выражал свои чувства в словах, и у Люсинды закружилась голова от счастья. Она прошептала его имя, и ее губы приоткрылись ему навстречу.

Она ощущала жар его тела, стонала, охваченная блаженным чувством, в котором физическое наслаждение смешивалось с духовным.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она, чувствуя, что вот-вот утратит контроль над собой. — Мне не терпится увидеть ребенка, которого мы с тобой сотворили.

Больше слов не было, только вздохи и сладостные стоны.

Люси уже не могла понять, где кончается ее тело и начинается его. Наконец в полной гармонии они достигли высшей степени наслаждения.

Потом супруги долго лежали, сплетясь телами, и никак не могли прийти в себя. Первым молчание нарушил Эдуард:

— Я был не слишком груб? Может быть, теперь ты ощущаешь все иначе?

— Нет… Все было чудесно.

Люси полусонным жестом коснулась его лица. В последние дни ее все время клонило в сон.

Эдуард хотел что-то сказать, но Люси уже спала. Тогда он нежно накрыл ее простыней. Какая она хрупкая! Роды могут оказаться нелегкими. И все же он знал, что она сильна и вынослива. Иначе она не вернулась бы живой из Кувара.

Не удержавшись, Эдуард еще раз провел ладонью по ее животу.

Его ребенок! Какое счастье! А он и не надеялся, что это произойдет так быстро. Хотя чему удивляться, если они каждую ночь занимались любовью по два, а то и по три раза?

Так что же все-таки делать с Люси? Сегодня прибыл посланец от Абдур-Рахман-хана, извещая, что тайная встреча произойдет в горах, в одном из афридийских селений. На следующей неделе нужно трогаться в путь. Будущее Афганистана зависит от того, что произойдет на этой встрече. Многие, очень многие не пожалеют сил, чтобы помешать Эдуарду и Абдур-Рахману встретиться.

С Божьей помощью враг будет посрамлен.

С Божьей помощью Эдуард еще увидит рождение своего ребенка.

16

В Пешаваре ходили слухи, что на переговорах между посланцами эмира афганского и британскими представителями дела идут не слишком гладко. Приближалась зима, а значит, скоро перевалы через Гиндукуш станут непроходимыми. Времени для разрешения противоречий оставалось совсем мало.

У Люсинды были все основания полагать, что слухи недалеки от истины. Эдуард работал с раннего утра до поздней ночи. Шестнадцать часов он просиживал за столом переговоров, потом возвращался домой и запирался у себя в кабинете. У супругов не было возможности поговорить друг с другом.

Беременность сделала Люсинду сонливой, но, невзирая на свое состояние, молодая женщина не могла не заметить, каким бледным и изможденным выглядит ее муж.

— Дорогой, ты нуждаешься в отдыхе, — сказала она однажды вечером, принеся ему в кабинет чашку чаю. — По-моему, вчера ночью ты вообще не ложился.

— Много работы, — рассеянно ответил Эдуард, поблагодарив. — Не жди меня, ложись. Я засижусь допоздна.

— Эдуард, но твои бумаги никуда не убегут, — улыбнулась она. — То есть я бы, конечно, этого хотела, но утром, вот увидишь, они будут здесь же, на столе. По-моему, ты за всю неделю не спал и двенадцати часов. Пойдем в спальню.

— Не могу. — Он встал, отошел к окну. — Я предупреждал тебя еще в Англии, что буду занят и не смогу уделять тебе много времени. Не мешай мне, пожалуйста. Мне сейчас не до семейных дел.

— Извини, — с обидой в голосе ответила она. — Я не хотела мешать твоей работе. Больше это не повторится.

И она вышла из кабинета.

Эдуард вцепился в спинку кресла, потому что ему неудержимо хотелось броситься за ней вслед.

— Я сделал это ради тебя, дорогая, — прошептал он. — Не хочу, чтобы ты задавала мне вопросы, а времени остается совсем немного.

Это невысказанное извинение не принесло ему облегчения. Когда шаги жены стихли, Эдуард схватил со стола чернильницу и швырнул ее в стену — во все стороны разлетелись синие брызги и осколки фарфора.

Насупившись, смотрел Эдуард на грязное пятно, растекавшееся по белой стене.

Увы, этот акт вандализма ничуть не улучшил его настроения.

Мистер Каррадин, старший советник вице-короля и глава британской делегации на переговорах, был дипломатом опытным и бывалым. Он прекрасно знал, что чем труднее переговоры, тем больше необходимость в сопутствующих светских мероприятиях. В субботу вечером, через неделю после ссоры между Эдуардом и Люси, мистер Каррадин объявил, что жара спала и теперь можно устроить званый ужин с танцами. Приглашения были разосланы в субботу утром, и весь британский Пешавар зашевелился — приезжие дипломаты и местное общество обрадовались возможности немного развеяться.

Однако Люси отнеслась к званому ужину безо всякого энтузиазма. Эдуард совсем заработался, сопровождать жену на банкет он отказался.

— Иди одна, — сказал он, не глядя ей в глаза, что в последние дни вошло у него в привычку. — Тебе нужно отдохнуть от одиночества. Представляю, как тебе надоели обеды в одиночестве и ранний отход ко сну.

Люси хотела огрызнуться, сказать, что она не ребенок и вполне может существовать без посторонней помощи. В конце концов, она провела в афганском плену два года, и за все это время не слышала ни единого доброго слова. Здесь же, в Пешаваре, у нее и заботы по дому, и светские визиты, и книги, и подготовка к будущим родам. Скучать не приходится.

Но она ничего не сказала, не желая выдавать свои чувства. Разговаривать с Эдуардом, который вдруг стал таким чужим и далеким, с каждым днем делалось все трудней. Люси боялась переступить невидимую границу, обозначившуюся между супругами. Оставалось только надеяться, что перемена, произошедшая с Эдуардом, объясняется перегруженностью работой. А вдруг дело не в этом? Вдруг его раздражает ее беременность? Однако в ту ночь, когда Люси сообщила ему радостную весть, Эдуард был в совершеннейшем восторге… Но со следующего дня их отношения заметно охладились. Теперь, когда им удавалось перекинуться парой слов, разговор получался вежливым и отстраненным.

Без мужа предстоящий бал не сулил Люсинде никаких радостей. Но, по крайней мере, не вредно будет встряхнуться, приодеться — все веселее, чем киснуть дома. Вот почему Люси разоделась в пух и прах и отправилась на банкет в сопровождении кучера, горничной и лакея. Эдуард вышел ее проводить, похвалил платье — в общем, держался с безупречной вежливостью. Люси была так обижена, что даже не заметила, с какой мукой во взоре муж провожает ее взглядом.