Дочь железного дракона - Майкл Суэнвик

И в один момент, подняв ветер своими пиджаками, юбками, пенсами, они выкатились за дверь. Серп они забрали с собой.

Питер сел и закрыл руками лицо.

— Что мне делать? — простонал он. — Что же мне теперь делать?

Джейн слишком плохо себя чувствовала, чтобы его утешать. Ей надо было в туалет, и, кроме того, она боялась, что ее вот-вот вырвет. Но все же она попыталась.

— Ну, не надо так, — сказала она. — Что сделано, то сделано. Эта ночь ушла в историю, ее не вернешь. Надо жить дальше, верно?

— О Джейн, прости меня, что я тебя вовлек во все это. Что я за негодяй! Это я во всем виноват, — сказал он печально.

Это было бы, наверное, смешно, но только мучился Питер всерьез.

— Ну не так уж все плохо! По крайней мере, ты сохранил… — она чуть не ляпнула «яйца», но вовремя спохватилась, — …себя в целости. Не придется доживать свою жизнь священным евнухом. Ради этого стоит немножко потерпеть, разве нет?

— Ты права, — ответил Питер с сомнением, — стоит, конечно.

День, туманный и тусклый, тянулся медленно. Питер, переживший множество похмелий по милости Гвен, дал Джейн витаминов и заставил пить побольше воды. Он был неразговорчив и мрачен, и Джейн, хоть и понимала, что обязана веселить его и подбадривать, сама была в отвратительном настроении. К счастью, ей удавалось по крайней мере скрывать свое раздражение.

Чтобы не сидеть без дела, она затеяла большую уборку в квартире. Ей хотелось убрать все следы предыдущей хозяйки, но это было не так-то легко. Гвен оставила здесь удивительно много своих вещей, и все они ненавидели Джейн. Шпильки выскальзывали у нее из пальцев, фен для волос шипел и плевался искрами, как только она подходила поближе. Шелковый шарф, который она когда-то украла, обвился вокруг шеи и чуть не задушил, она еле сорвала его. Она собрала все и выбросила в мусорный ящик в конце улицы.

Улучив минуту, когда Питер принимал душ, она достала статуэтку Матери и совершила заклинательный ритуал. Каждый день, велела Пег, без исключений. К вечеру им стало получше, и они немного поели, разогрев еду в микроволновой печи. Джейн предложила сходить за вином.

Спеша назад с новой бутылкой, Джейн остановилась у витрины магазина электротоваров, где были выставлены включенные телевизоры. Все экраны показывали одно и то же: сожжение Гвен. Экран громоздился на экран, ряды, горы экранов, и на всех синхронно извивалось и корчилось в огне тело Гвен. Казалось, что это происходит где-то в другом мире. Пустая улица, цементный тротуар, стеклянная витрина — все, все отрицало реальность костра.

Джейн застыла, словно прикованная к месту. В глазах у нее поплыло, телевизоры стали таять, исходя струйками голубоватого дыма, рассыпаясь на сине-красно-зеленые точки. В воздухе зароились светящиеся черточки. Джейн чувствовала, что проваливается туда, в пространство экрана.

Она смахнула с глаз слезы.

Экраны возникли снова. Изображение шло в двух планах, на сожжение Гвен наслаивались другие картины: теплушки, битком набитые заключенными, сцены пыток, расчлененные трупы, дети, гибнущие в пожаре. Страдание было универсальной постоянной, необходимым условием бытия, не исключением, а правилом.

Руки Гвен были связаны за спиной. Она билась, словно пытаясь вырваться из тела, как бабочка из куколки. Ее плечи отчаянно вздымались, рот раскрылся в нескончаемом крике, и синий огонек трепетал на кончике языка. Что-то пузырилось в ноздрях.

Пораженная ужасом Джейн сделала шаг вперед, и сухая трава футбольного поля зашуршала у нее под ногами. Передача шла с отфильтрованным звуком. Слышны были потрескивание костра, шорох вылетающих искр, гудение раскаленного воздуха, но криков Гвен слышно не было совершенно. Джейн была благодарна и за это. С нее хватало и зрелища, сладкого запаха горящей плоти, похожего на запах жареной свинины, ужасного вкуса во рту…

Зрители тоже были неестественно молчаливы. Она чувствовала вокруг себя их кровожадное наслаждение пыткой, ощущала со всех сторон взгляд злобного тысячеглавого чудовища, но не оборачивалась, не находила сил оторвать глаз от мучений своей подруги.

Платье Гвен уже сгорело, лишь его обуглившиеся клочки кое-где пристали к обуглившейся коже, неотличимые от нее. Но Гвен все не умирала. Хлопья копоти летали вокруг костра. Щепоть жирной сажи упала черным пятном на руку Джейн. Она сбросила сажу. Ее нога поскользнулась обо что-то. Посмотрев вниз, Джейн увидела полусъеденный конус сладкой розовой ваты в бумажном фунтике, прилипший к башмаку. Она нагнулась, чтобы отодрать его, а когда выпрямилась, Гвен глядела ей прямо в лицо.

Ивовые прутья, из которых была сплетена клетка, давно сгорели, обнажилась тугоплавкая арматура. Узнать Гвен было невозможно, она превратилась в клубок страдания, в груду горелых костей. Но глаза ее еще жили. Они смотрели из самого сердца боли, словно знали что-то, какую-то жестокую и простую истину, которую хотели разделить с Джейн.

Они смотрели в самую глубь ее существа.

— Не надо!

Джейн выбросила вперед руку, загораживая глаза, и больно ударилась костяшками пальцев о витринное стекло. Другой рукой она прижимала к груди бутылку с вином. Гвен наконец перестала шевелиться.

Когда Джейн отвела глаза от экрана, было темно. Свет ушел из мира.

Вернувшись к Питеру, она застала перед телевизором и его. Он смотрел, не мигая, на худенькую фигурку в золототканом костюме. Сверкнул серп, раздался гул аплодисментов, что-то полетело в огонь. Протянувшиеся руки подхватили падающее тело.

Джейн щелкнула выключателем.

— Давай-ка выпьем, — сказала она. — Сразу станет лучше.

Они немножко выпили и не совсем уверенно заговорили о будущем. Питеру предлагали место механика в ближайшем гараже. Джейн могла устроиться на работу в Торговый двор. Придется, конечно, завязать с воровством, но она готова была принести эту жертву. Квартира пока могла сойти и эта, а когда они немножко подкопят, найдут что-нибудь получше.

— Я не жалею, что так вышло, — сказал Питер. — Я думаю, у нас все будет хорошо. — Он взял руку Джейн в свою и стал медленно ее целовать.

Потом во второй раз в жизни они занялись любовью. И Джейн опять не получила особенного удовольствия, потому что, несмотря на всю выпитую воду, все еще мучилась похмельем. Но она думала, что с любовью окажется как с вином: вкус придет позже.

Потом они сидели в постели, строили планы и снова пили.

— Мы теперь будем все друг другу рассказывать, — говорила Джейн. — Все мысли, все, что чувствуем, все. Мы всегда будем говорить друг другу только правду. Ведь мы же любим друг друга, верно?