Княгиня - Петер Пранге

Старые стены до сих пор источали едва уловимый запах шампиньонов. Следуя за лакеем к залу для приемов, Франческо почувствовал, что его ладони взмокли от пота. Сколько раз ему приходилось с тревожно бьющимся сердцем миновать эти коридоры в надежде вновь увидеть ее лицо, вновь услышать ее голос. Сейчас его назойливо сверлил лишь один вопрос — но имел ли он право задать его папе?

— Как там с делами в Сан-Джованни? Тебе и далее сопутствует успех, сын мой? — поинтересовался Иннокентий, допустив Франческо к туфле.

— Монсеньор Спада доволен, сам же я — нет, — ответил Франческо, поднимаясь. — Быть может, ваше святейшество изъявит желание своими глазами взглянуть на работы. Это было бы большой честью для меня.

— Боюсь, в данный момент у нас недостает времени, — ответила за Иннокентия донна Олимпия. Она сидела в кресле подле деверя, причем ничуть не ниже трона папы, — ни дать ни взять королева рядом с королем. — Сейчас нас занимают вещи куда более важные.

— Разве что-то может быть важнее епископального храма? — не выдержал Франческо.

— Разумеется, ничего. — Вопрос Борромини явно задел за живое донну Олимпию. — Несмотря на это, мы вынуждены сейчас все силы отдавать палаццо Памфили. Что его святейшеству епископальный храм, пусть даже распрекраснейший, если его мирская обитель загорожена домами, заселенными простонародьем? Разве подобное унижение не есть оскорбление Божьего наместника на земле и его святой церкви?

— Насколько я могу понять из ваших слов, проект Райнальди разочаровал вас?

— Если принимать в расчет искусство, и только его, — пожала плечами донна Олимпия, — то мы бы остановили наш выбор на кавальере Бернини. Лишь эта досадная история с колокольнями, которой, как нам стало известно, воспользовался кое-кто из его соперников в своих интересах, удерживает нас от того, чтобы пожаловать ему должность архитектора семьи Памфили, поскольку это явно окажется ей во вред.

Бернини, Бернини, — ворчливо вмешался Иннокентий. — Мы не желаем более слышать это имя! Я не переношу этого человека. Он тщеславен и ненадежен.

Как бы то ни было, — продолжала донна Олимпия, — мы вознамерились превратить пьяцца Навона в место, которое соответствовало бы своему новому предназначению. В этих целях его святейшество высказал пожелание, чтобы на площади был сооружен чудесный фонтан, самый великолепный фонтан Рима, краше фонтанов на площади собора Святого Петра.

Я слышал, — сказал Франческо, — что объявлен конкурс на проект этого фонтана.

Ах, — ответила донна Олимпия, — тогда Сан-Джованни не так уж и важен для вас в отличие от базилики, которая требует столько внимания и…

Короче говоря, — не дал ей закончить Иннокентий и повернулся к Франческо, — мы желаем, чтобы и ты принял участие в конкурсе. Мы ценим тебя и готовы рассмотреть твой проекте особым вниманием.

Кивок Иннокентия недвусмысленно свидетельствовал в пользу серьезности его намерений, а взгляд говорил куда больше. Нет, в откровенности понтифика сомневаться не приходилось. Франческо чувствовал, что от волнения у него пересохло во рту. Даже если речь шла просто о сооружении фонтана — здесь открывалась уникальная возможность коренным образом изменить его будущее. Фонтану суждено стать символом победы Иннокентия. Его великолепие — и донна Олимпия не скрывала этого — поднимало мирскую резиденцию папы над официальной. Зодчий, сумевший достойно воплотить эту идею в камне, до конца дней своих завоевал бы уважение папы и его могущественной родственницы. С другой стороны, прозрачно намекнув на то, что ее фаворит — Бернини, и никто другой, донна Олимпия вполне сознательно унижала его. Франческо Борромини в ее глазах — лишь второсортный или даже третьесортный мастер — ведь существовал еще и Райнальди…

— Ну так что, сын мой? — потребовал ответа Иннокентий.

Франческо откашлялся.

Покорнейше прошу вашего прощения, ваше святейшество, но мое участие в конкурсе невозможно. Я больше не выставляю свои проекты на всеобщее обозрение.

— Как изволите вас понимать? — повысила голос донна Олимпия. — В конкурсе примут участие самые видные скульпторы и зодчие нашего города — Райнальди, Пьетро да Кортона, Альгарди. Не уверена, что они в чем-то вам уступят. Скорее напротив.

— Мое решение носит принципиальный характер, — не сдавался Франческо, нисколько не смущенный доводами донны Олимпии. — Я готов создать фонтан лишь в том случае, если заказ на него поступит вне конкурса.

— Опасаетесь, что проиграете? Или же вами руководит гордыня? Если так, то это неслыханная самонадеянность. Не забывайтесь! Насколько мне известно, вы до сих пор выполнили всего-то пару мало-мальски значимых заказов. Вероятно, вы все же понимаете, какая честь для вас быть допущенным к участию в конкурсе, объявленном его святейшеством.

— Ты на самом деле требуешь слишком многого, — счел своим долгом поддержать невестку Иннокентий. — Выходит, мы должны слепо довериться твоим способностям?

— Если я не заслуживаю такого доверия, ваше святейшество, то, поверьте, вполне могу остаться в стороне.

— Вы что же, вознамерились поставить себя выше папы, синьор Борромини? — гневно вопросила донна Олимпия. — Его святейшество уже объявил конкуре. Как он может раздавать заказы вне его рамок? Любой упрекнет его в необъективность!

— Один вопрос, — поднял руку Иннокентий и с посуровевшим лицом повернулся к Франческо. — Предположим, мы в знак признания твоих заслуг в работе над Латераном поручим тебе проект. У тебя уже есть какие-либо идеи, замыслы насчет фонтана? Как он будет выглядеть?

Именно на этот вопрос и рассчитывал Франческо.

— Не соблаговолит ли ваше святейшество лично взглянуть на мой эскиз?

Пока Иннокентий поднимался с трона и в сопровождении Олимпии следовал к столу, Франческо успел развернуть на нем большой лист бумаги: предусмотрительно прихваченный с собой проект фонтана на площади пьяцца Навопа. Еще бы у него не было идей или замыслов! Борромини разволновался так, что голос его дрожал, когда он пояснял план.

— Идея весьма проста, — сказал он, указав пальцем на чертеж. — Обелиск, символ креста, с четырьмя попарно расположенными аллегорическими фигурами, каждая из которых представляет четыре страны света. Таким образом фонтан перед резиденцией папы символизирует господство христианской веры на целой земле.

Франческо умолк в надежде, что остальное доскажет его проект. И если Иннокентий задумчиво почесывал подбородок, бормоча вполголоса «ага» и «ну-ну», его невестка, казалось, ничем не выдавала своего отношения к тому, что было изображено на листе бумаги. Молча склонившись над столом, она некоторое время вертела лист то вправо, то влево, затем, отойдя на пару шагов, присмотрелась к эскизу издали, после чего снова вернулась к столу.

Франческо вглядывался в лицо донны Олимпии, пытаясь разгадать ее намерения. Как она восприняла его проект? Удовлетворял ли он ее запросам? Поразил, удивил ее? Или же, напротив, не произвел ровным счетом никакого впечатления? В конце концов, в Риме уже имелись обелиски, например, на пьяцца Сан-Джованни в Латеране. Разгадала ли она то, что он намеревался сказать этим удвоением? Оба обелиска как бы смотрели друг на друга: епископальный храм папы — на его мирскую резиденцию, и наоборот; этим Франческо пытался подчеркнуть, выделить символическое слияние религиозного и светского могущества понтифика. Борромини понимал: каково бы ни было отношение Иннокентия к его проекту, без согласия донны Олимпии он ни за что не поручит ему выполнение столь дорогостоящего заказа.

— Это нечто совсем иное и, надо сказать, неожиданное для нас, синьор Борромини, — наконец раздельно произнесла она. — Мы и сами задумывались над тем, чтобы ансамбль фонтана включал и обелиск, рассматривали идею и о четырех странах света, но уж никак не о том, как объединить то и другое. — После многозначительной паузы она продолжила: — Действительно блестящая, просто фантастическая идея! Подобный замысел сделал бы честь самому кавальере Бернини. Поздравляю вас!

— И в самом деле, — пробормотал Иннокентий, — нам также сей проект представляется вполне удачным. Нет, вполне, вполне…

У Франческо было ощущение, будто огромный кулачище, сжимавший его сердце, ослабил свою железную хватку.

— Замысел вам понравился? Вы принимаете мою идею? — слегка растерявшись, осведомился он, будто желая еще раз убедиться в том, что оба на самом деле удовлетворены. — Если здесь и могут присутствовать недоработки, прошу учесть, это всего лишь набросок. Что же касается расходов, — поспешно добавил Франческо, хотя о них никто не заикался, — то позвольте осведомить вас, что на Виа Аппиа в цирке Максенция лежит прекрасно сохранившийся обелиск. И хотя он разбит на четыре куска…