Кто кого предал - Галина Сапожникова

— 8 января правительство Литвы резко, в несколько раз, подняло цены на продукты питания. Плюс общий фон: настолько витало в воздухе это напряжение, что в открытую призывалось захватывать русскоязычные школы и детские сады. Возле Верховного Совета был большой митинг, и представители трудовых коллективов попытались пройти вовнутрь. Еще не расколовшийся вильнюсский ОМОН охранял Верховный Совет, бойцы видели, что происходило в самом здании. Там было очень много боевиков. Даже старые националисты — и те вылезли, в мундирах и фашистских крестах. У многих в руках были немецкие винтовки времен Великой Отечественной войны.

— Как вы относитесь к версии о некоей третьей силе, которая спровоцировала трагедию?

— Этой силой были Департамент охраны края и «Саюдис». По нашим данным, в людей, скорее всего, стреляли в том числе и сотрудники уголовного розыска министерства внутренних дел Литвы, из укороченных автоматов калибра 5,45. К телебашне и телецентру привозили автобусами детей из детских домов. Ресторанам и кафе были даны указания заготовить питание, которое привозили специально к Верховному Совету, к телецентру и телебашне. В общем, все то же самое, что было на киевском майдане, только жертв меньше. Сейчас люди уже ко всему привыкли, и 10, 20, 30 убитых никого не впечатляют. А тогда это было дико — убитый человек… Один из нас служил в экспертно-криминалистическом отделе МВД и по роду службы ездил в морг. Так вот: тамошние работники рассказывали, что наутро, когда начали считать убитых, в морге находились тела, которые не подходили под категорию жертв ни по каким критериям. Как будто их набрали со всех случаев, которые произошли в ближайших к Вильнюсу районах за сутки, и свезли в одно место. Все эти материалы были переданы литовской прокуратуре.

— Все вы пришли в ОМОН совсем не в дни его расцвета — в мае 1991-го, когда уже было понятно, что ситуация в стране не из лучших. И тем не менее перешли.

— Надеялись, что все встанет на свои места. Страна большая, думали, что ТАКИМ ее конец быть не должен. Мы даже в первый день путча еще были уверены, что все закончится хорошо. А на второй день начали пить водку…

— Каково вам было жить в шкуре изгоев все эти несколько месяцев до путча? Вас в Литве боялись?

— Уважать — уважали. Знали, что в обиду своих не дадим. Одни люди давали нам хлеб и яблоки, а другие плевали в спину. Для одних мы были героями, а для других изгоями. Все мы были молодые, горячие — казалось, что нам море по колено и мы ничего не боимся. И фотографии наши развешивали на заборах, и угрожать пытались, но такое было чувство братства, что ничего казалось не страшно! Руководство Литвы нас, конечно, очень боялось. Стоило нам проехать один раз на БТР в полутора километрах от Верховного Совета, как они поднимали по тревоге все свои вооруженные силы. Мы всего-навсего обкатывали мотор, до телебашни прокатились и вернулись обратно — чтобы бэтээры не застаивались, их же надо прогревать. А те сразу в крик: идут на штурм, идут на штурм… Можно рассказать анекдотичный случай? Нам надо было отвезти обзорную справку в военный отдел ЦК Компартии Литвы, а там стояли гаишники. Мы друг друга знали в лицо, здоровались, участвовали когда-то в одних операциях. Выходим из машины, говорим: «Тут рельсы положим, там положим… Пацаны, среди вас машинисты есть?» Нету, а что? Да вот, бронепоезд сейчас пригоним, рельсы будем класть, а машинистов не хватает… Вы не поверите, на телевидении на следующий день передали, что бронепоезд будет штурмовать Верховный Совет… Мы тогда пустили следующую «утку» — что якобы гоним «Аврору» с Питера и она по Нерису подойдет к Верховному Совету. Они и на эту шутку купились тоже.

— После 13 января, по логике, в обществе должен был возникнуть страх по отношению к человеку с ружьем…

— Нет, все это больше походило на игру. Все было в новинку. Кто-то играл в независимость, кто-то защищал свою страну.

— Итак, в первый день августовского путча вы смотрите телевизор, во второй пьете водку…

— Нет, в первый день мы восстанавливаем советскую власть! Когда в Москве начался путч, к нам в подразделение забежал человек из первого взвода с новостью: военные, говорит, штурмуют парламент. Все обрадовались: сейчас наши придут, все поставим на свои места! А потом выяснилось, что, оказывается, дело происходит не в Вильнюсе, а в Москве. И какая-то такая наступила растерянность… Мы ждали, что сейчас наступит порядок, а получился еще больший непорядок.

Была дана команда нас разоружить. А мы разоружаться не хотели, потому что знали, что нас в этом случае просто-напросто перестреляют. Доходило до смешного: псковским десантникам говорили, что ОМОН штурмуют Внутренние войска, и если те попробуют омоновцев защитить, то танки перестреляют и их. В «Северном городке», где располагалась дивизия, — что нас штурмуют десантники. То есть всех нас между собой стравливали. Но ничего у них не получилось. Офицеры из «Северного городка» позвонили нам и сказали: ребята, приезжайте, немножко боеприпасов вам дадим. Мы спрашиваем: «Вы нас штурмовать не будете?» Они говорят — да вы что? Да мы порвем за вас всех! Нас, когда мы приехали, разве что на руках не носили. На тот момент дивизия Внутренних войск, которой мы были формально подчинены, отказала нам и в пище, и в связи. Они от нас отвернулись, хотя мы были у них в подчинении. А совсем другая воинская часть дала и хлеб, и пайки.

На третий день путча в отряд приехали прокурор Литвы Артурас Паулаус-кас и министр внутренних дел Марионас Мисюконис. И доказывали нам, что присягу вполне можно принять несколько раз. Предлагали сдать командира. И вот тогда зародилась мысль, что конец уже совсем близок…

Примечательно, как мы перебазировались на территорию вой-сковой части. Погрузили все свое имущество на бэтээры, поставили на башню головного знамя МВД Литовской ССР — которое, кстати, до сих пор у нас хранится — и поехали в «Северный городок». Люди стояли на обочинах и смотрели нам вслед. Никаких проклятий — только цветы и яблоки… Вы не поверите, но к нам не то что русскоязычное население — подходили коренные жители Литвы, которым была близка советская власть, и говорили: «Зачем вы нас бросаете? Мы «лесных братьев» истребляли, а вы нас бросаете под их ножи?» У ребят от этих слов слезы текли… А в Верховном Совете была объявлена боевая тревога. Сказали, что ОМОН в очередной раз пошел на штурм.

Никто не хотел уходить, все стояли на том, что отряд можно вывести целиком. Но нас обманули, и неоднократно, даже после того как вывели в расположение войсковой части: сначала запретили ходить с оружием, а когда мы пошли в столовую, оружие и вовсе забрали. А без оружия мы уже были никто…