Нарисую себе сына - Елена Саринова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысли забились в голове наперегонки с колотящимся сердцем: забыли, бросили, оставили, не нашли. А когда я, уже у самой воды с ладонью у лба, скосилась на низкое солнце… оно должно садиться с другой стороны. Значит, не закат, а…
— Мама моя… Мамочка, — и понеслась вдоль пены прибоя…
Сколько я так «пролетала», не помню. Но, в итоге, наконец, замерла. И громко дыша, еще раз обвела глазами уже ненавистный пейзаж. Да, солнце вставало. Бриз, прохладный, влажный, пробуя силы, качал макушки пальм, и птицы уже проснулись. А может, я их разбудила… И только черные храмовые горы по прежнему возвышались символом мрачной вечности… Всё. Больше бежать некуда. И, рухнув на колени, я опять «обвалилась». На этот раз, в «возвышенный тоскливый» рёв…
— Монна Зоя. Монна…
— А чё и я ничёви… А-а! Яков! — запыхавшийся боцман, от моего «душевного порыва» чуть на спину с колен не опрокинулся. — Яков… Я думала, вы меня бро-осили-и… А вы… Вы…
— Да мы вас до самой темени по этому хобьему лабиринту искали, — обхватив меня, запричитал тот. — Монна Зоя…
— Угу-у… Яков. Мне было так страшно одной здесь… В этом хобьем… А где капитан? — отпрянула я от него. Мужчина, тихо ругнувшись, сдернул с шеи свисток. — Макс! Давай живо вдоль берега и свисти по громче. Надо команду собирать.
— Три коротких? Как договаривались, если…
— Ага. Давай! — крикнул уже вдогонку. — Монна Зоя, мы с капитаном разделились.
— Зачем?
— Чтобы лучше вас искать.
— Так вы меня… искаи-ли-и… — вновь уткнулась я в уже мокрую мужскую грудь.
— Ну, конечно. Я ж говорю: сначала, до самой темени. Потом, переждали пару часов в каком-то доме и с первым лучом, снова, — гладя меня по спине, будто убаюкивал Яков. — Мы ж не знали, где именно. После такого-то… Вас же эти птицы с собой унесли. И пропали все оптом. Чтоб им. А капитан…
— Что, «капитан»?
— К мосту тому рухнувшему вернулся и там всю тьму просидел. Он нас и поднял.
— Угу… Наверное, по своей Вананде страдал… Это же все из-за меня-я…
— Ох, монна Зоя.
— Ох, Яков… Как же это страшно, когда одна. Я не хочу больше одна. Я не хочу больше много чужой воды и чужих островов. Я хочу домой. Я хочу, чтобы меня любили. И берегли. Это так…
— Зоя…
Первым моим огромным желаньем было из разжавшихся боцманских рук перекинуться прямиком к нему. Совсем рядом опустившемуся на песок. А потом я увидела его взгляд. Тоскливый, будто с чужим зябким холодом на дне. И просто хлюпнула носом:
— Да-а?
— Вы больше не плачьте. Теперь все у вас будет хорошо… Яков, вы с Максом — молодцы.
— Ну, так, — хмыкнул боцман. — Только странно: мы по этому месту уже второй раз проходили и монны Зои тогда здесь…
— Здесь все странно, — глядя в сторону, скривился капитан. — Зоя, пошли? — и, подскочив с колен первым, поднял за собой и меня…
Два следующих дня я беспробудно в своей койке спала. Без каких-нибудь снов и многозначных видений. Они меня «бросили». Исчерпали запас. Надеюсь, теперь, навсегда. Маленькое окно попеременно извещало о наступлении солнечного дня, потом, ночи, но я, отвернувшись к стенке, упрямо продолжала сопеть… Пока океан не накрыл туман.
В тумане утонуло всё: палуба бригантины, кармовые лестницы, мачты и даже звуки в нем растворялись. Лишь запах камбузного дыма, путаясь в его непролазном мареве, висел над кораблем странным «коктейлем». И непонятно было: утро сейчас, день или вечер. Хотя, Рубен, вроде как… Ну да, уже вечер.
— Добрый вечер, Сусанна, — запустила я вслед за собой в гостиную туманное облако.
Женщина кивнула, ставя на клавесин недопитый бокал. Потом поддернула сползшую с плеча шаль:
— И тебе… Зоя. Выспалась?
— Угу… А ты почему одна скучаешь?
— Скучаю? — усмехнулась Сусанна. — Я думаю. Много. Как раз, пора.
— А о чем?
— О многом, Зоя. О своем будущем, например. О своем деле.
— А чем вы с капитаном занимаетесь? — хлопнулась я на стул, и подхватила из вазы зеленое яблоко. — Какое у вас «дело»?
— Фарфоровое, Зоя. У Вито своя большая мастерская в Диганте. Там делают очень тонкий красивый фарфор. Он высоко ценится. А я его по всему Бетану продаю.
— А-а… Понятно… Сусанна, он… очень переживает?
— Из-за чего? — вскинула она на меня глаза.
— Из-за своей Вананды.
— Не знаю. Я его не видела почти столько, сколько тебя.
— Почему?
— Он из своей каюты почти не выходит. А заходить к нему — табу, — и, хмыкнув, добавила. — Для друзей.
— Значит, сильно, — вот ведь… несчастье. — Сусанна, я, пожалуй, пойду.
— Куда? Сейчас Рубен на ужин накроет.
— А я не голодная, — и, уже у двери, демонстративно откусила свое яблоко. — А ты «думай». Не буду те-бэ мэшать, — но, пошла совсем не к себе. «Табу» у него. Так ведь, лишь на «друзей». Хотя, Сусанна имела в виду, «подруг». А вот, я кто? Наверное, теперь, лишь «обуза»…
На настойчивый стук мне не ответили. Пришлось дергать дверь. Иначе, вся храбрость в тумане растворится. И, уже оробев, скользнула в неожиданный полумрак… Вот оно как… Мужской профиль, склоненный над далеким столом, качнулся и медленно повернулся ко мне:
— А странные картины выдает туман.
Храбрость моя, заскулив, махнула хвостом в закрывшуюся дверь. Я — осталась. Лишь спиной к двери прислонилась:
— Угу… А вы что, пьете? Один?
— Я? Нет. Может, вам налить, Зоя?
— За упокой Вананды?
— А причем здесь… Та-ак.
— Ну, вы же по ней страдаете? Безвозвратно потерянная честь и как теперь без нее все будущие дети от любовниц? И как вы теперь докажете, что лучше собственного отца?
— Зоя, прекратите нести чушь.
— Чушь?.. А вы прекратите страдать. Да вы лучше его во много раз, хоть я его и не знала. И вам нечего и некому доказывать. А я к вам не «чушь» пришла нести, а извиняться за… за… А вообще, за что мне перед вами извиняться?
— Вот и мне интересно, — поднялся он из-за стола и медленно двинул через всю свою огромную каюту. Я, глядя на это зрелище, тоскливо скосилась в горящий камин. — Продолжайте, Зоя.
— А-а… Я сначала хотела вас подбодрить.
