Кентавр - Элджернон Генри Блэквуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но тут он отпрянул, словно раненый зверь, отчаянно покраснев, будто боялся, что слова его примут за истерический припадок. Не успел О’Мэлли еще завершить свою пламенную речь, столь неуклюже выражавшую охвативший его восторг, словно сама Земля на мгновение выплеснула чувства его устами, а выражение глаз Шталя переменилось. В них теперь крылась полунасмешливая улыбка, а губы сложились в скептическое выражение того, другого Шталя, естествоиспытателя. Ирландца словно окатили холодной водой. Опять его заманили и поместили на предметное стекло микроскопа.
– Да, материал здесь, – заговорил Шталь бесстрастным тоном диагноста, – совершенно великолепен, говоря вашими словами, нецивилизованный – дикий, неукротимый, – однако здешние люди далеко не варвары. Когда прогресс сюда доберется, земля грандиозно преобразится. Россия впрыснет сюда культуру, и когда усовершенствования разовьют ресурсы этих мест и направят дикую энергию в полезное русло…
Так он вещал и вещал, пока ирландцу не захотелось запустить бокал ему прямо в лицо.
– Вспомните мои слова, когда подниметесь в горы и останетесь один среди горных вершин, – заключил наконец доктор, сардонически усмехаясь, – и держите себя в руках. Жмите на тормоза, пока остается такая возможность. Тогда ваш опыт будет еще ценнее.
– А вы, – прямо, почти грубо выпалил О’Мэлли, – отправляйтесь к своему Фехнеру и постарайтесь спасти свою половинчатую душу, пока еще возможно…
– По-прежнему не в силах оторваться от небесного света, затмевающего утро? – мягко ответил Шталь, ради излюбленной строки из Шекспира перейдя на английский.
Рассмеявшись, они подняли бокалы.
Наступило молчание, которое ни тот, ни другой не хотели нарушать. Улицы пустели, облик небольшого таинственного черноморского порта окутывался тьмой. Всё энергичное движение укрылось за непроницаемыми ставнями. Слышался только морской прибой, солдаты больше не пели. Дрожки перестали грохотать мимо. Ночь густой волной накатывалась с гор, их неприятно и душно облепил сырой воздух, напитанный малярийными миазмами болот, на которых построен Батум, и делающий город таким нездоровым. Звезды в нем умирали.
– Еще по бокалу? – предложил Шталь. – Выпьем за богов Будущего и расстанемся до обратного рейса, как?
– Я провожу вас до парохода, – последовал ответ. – Никогда не был большим охотником выпить. А боги Будущего, надеюсь, предпочтут мое обычное подношение – воображение.
Доктор не стал просить дальнейших объяснений. Они направились к порту, шагая посередине узеньких улочек. Кругом ни души, в редких окнах виднелись огни. Пару раз с верхнего этажа в гуле голосов слышалось треньканье балалайки, а из небольших садочков доносились звон стаканов, мужской и женский смех, под деревьями редели огоньки сигарет.
Спускаясь дальше к гавани, когда уже показались мачты и пароходные трубы больших судов на фоне неба, Шталь ненадолго остановился возле не закрытой ставнями витрины магазина, одного из тех, что смазывают облик города стандартной немецкой кухонной утварью, парижскими шляпками и сумбуром олеографий на самые разные темы. Они подошли чуть ближе и присмотрелись. Укрывшийся в тени на другой стороне вооруженный сторож с подозрением наблюдал за иностранцами. Хотя они не догадывались об этом.
– Вот перед подобной витриной в Тифлисе, – как бы между прочим заметил Шталь, – я случайно услышал разговор двух горцев-грузин, разглядывавших репродукцию картины современного художника, «Кентавра» Беклина. Разговаривали они совсем негромко, полушепотом, но я уловил суть. Помните ту картину?
– Да, где-то видел, – коротко отозвался О’Мэлли и, стараясь не выдать волнения, спросил таким же обыденным тоном: – О чем же они говорили?
– Обсуждали ее, причем очень заинтересованно. Один спросил, указав на подпись: «Что там говорится?» Читать они оба не умели и довольно долго стояли молча, на сумрачных лицах проступал испуг. Затем первый снова спросил: «Так что же это?», а второй, который был много старше, настоящий густобородый гигант, тихо ответил: «Как раз то, о чем я рассказывал, – и в голосе его звучал благоговейный страх, – они по-прежнему живут в широкой долине, поросшей декиани[46], за… (тут он упомянул необитаемую труднодоступную местность возле Дагестана), появляются по весне, стремительно, с ревом… Лучше сразу спрятаться. Если попадешься им на глаза, погибнешь. Они же не умирают, дети гор. А может, даже старше их, очень-очень древние. Об их появлении предупредят собаки или кони, иногда налетает сильный ветер. Только не стреляй в них». И оба застыли, продолжая разглядывать картину. Наконец, через несколько минут, поняв, что больше ничего не услышу, я двинулся дальше. Но, как видите, в горах возможно наблюдать проявления древней жизни, и эти охотники своими глазами видели их, по всей видимости, сходных обликом с изображенными на той картине.
Из тени выступил сторож и направился к ним, Шталь тут же поспешил дальше, увлекая спутника за собой по тротуару.
– У вас паспорт с собой? – спросил он, заметив, что охранник двинулся следом.
– Я добрался до полицейского участка только после полудня и еще не получил его назад, – хрипло ответил О’Мэлли, не узнав собственного голоса.
Однако он был безмерно благодарен даже такому вмешательству окружающего мира, ощутив себя податливым воском в руках доктора. Страшась проницательных вопросов, ирландец почувствовал огромное облегчение. Еще чуть-чуть – и признание вырвалось бы у него из груди.
– Тут никогда не стоит без него ходить, – добавил доктор. – Полицейские здесь – сущие бестии и способны устроить массу неприятностей.
О’Мэлли об этом конечно же был прекрасно осведомлен, но живо подхватил тему и принялся ее поддерживать невинными вопросами, почти не слушая ответов. Вскоре они оторвались от преследователя, почти добравшись до гавани. На фоне темного неба с востока и запада величественно прорисовывались пики Малого Кавказского хребта. Возле корабельных сходен приятели простились. Шталь на мгновение задержал руку ирландца.
– Когда искушение станет слишком сильным, – серьезным тоном сказал он, хотя глаза улыбались, – вспомните два заветных слова, которые я сейчас назову: Человечество и Цивилизация.
– Постараюсь.
На прощание они довольно тепло пожали друг другу руки.
– Если получится, возвращайтесь домой этим же пароходом, – крикнул Шталь уже с палубы. – А по дороге в гостиницу идите лучше посередине мостовой, так безопаснее в этом городе. – О’Мэлли представил, как насмешливо блеснули глаза доктора. – И простите мои прегрешения, а при следующей встрече поведайте мне о своих… – напоследок донеслось до него из темноты.
До гостиницы ирландец донес одно лишь слово – Цивилизация, да и то из-за особой интонации, с которой любящий сбивать с толка и противоречивый приятель выговорил его.
XXVI
Он шел
