Кентавр - Элджернон Генри Блэквуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколь простым всё это казалось, и насколько сложно передать связным и понятным языком тому, кто не испытывал ничего подобного: этот внезапный бросок вверх, вниз, во все стороны сразу, из точки крошечного индивидуального сознания до пределов гигантского сознания Земли. Та потеря личности, которой он вначале страшился, называя внутренней катастрофой, теперь предстала перед ним в истинном свете – как уничтожение иллюзорного фантазма и воссоединение с истинной жизнью. Здесь, в преддверии полного чудес Кавказа, дух Земли проявлялся с прежней силой, любовно обнимая тех своих детей, чья простота не мешала откликнуться на призыв, ограждая и исцеляя от лихорадочной гонки, что способна лишь выхолостить и уничтожить их… Мягкая тьма неба стала ладонью и успокаивающе гладила по голове, аромат духов, что струился по узкой улочке в его ноздри, – благоуханием материнского тела. Величавый трепет полета планеты среди звезд достиг фибров его души. И ее охватило жаркое торжество причастности к безмерному существу…
Добравшись же до гостиничной комнатенки, надежно отгораживавшей жильца от света и воздуха, О’Мэлли столкнулся со зловредным отрицанием простой жизни, олицетворявшей для него Врата истины. Он теперь задыхался в четырех стенах, из груди рвался стон. Горло сжимало мертвой хваткой то самое слово, что ехидно подбросил ему с палубы Шталь, прекрасно понимавший приятеля, невзирая на все свои предупреждения и колебания: Цивилизация.
И надо же такому случиться – на столике поджидала неведомо как откопанная армянином-хозяином гостиницы, видимо, специально для него, полупенсовая лондонская газета из тех, что тоннами пичкает читателей самыми несущественными фактами и с легкостью сочиняет дурнопахнущие подробности, когда тех не хватает. О’Мэлли принялся ее просматривать с нарастающей тревогой, боль мешалась с отвращением. Но постепенно пробудилось чувство юмора, которое помогло вернуться в нормальное, сжатое до человеческих размеров состояние. Улыбнуться его заставило случайное сопоставление некоторых материалов, явно не входившее в намерения газетчиков: на одной странице теснились заметки о железнодорожных катастрофах, заживо сгоревших людях, взрывах, огромных забастовках, разбившихся в лепешку авиаторах и прочих кошмарах, возлагаемых посредством современных изобретений на алтарь лихорадочного Прогресса, а на соседней размещались высказывания хвастливого государственного деятеля, воспевавшего покорение Природы с помощью современных скоростей передвижения. Способность перемещаться из одной точки в другую по земному покрову за наименьшее время почиталась признаком развития человеческой души.
Напыщенность языка поражала ложным пафосом. А ведь читают подобное многие тысячи людей, покорно внимающих своему лидеру. Как, должно быть, гордятся они, садясь в последнюю модель «уничтожителя пространства», переносящего вялые тела служащих из пригородных особнячков с крохотными садиками в огромные магазины, пестующие в покупателях искусственные потребности, а затем их же удовлетворяющие, везущих клерков в бесцветные конторы, а рабочих из темных душных каморок Ист-Энда на бесчисленные фабрики, выпускающие полуподдельные, ненужные товары, взрывчатку и оружие для уничтожения других народов или дешевые продукты травить собственный – всё это на несколько минут быстрее, чем на прошлой неделе.
А затем подумал о сельских жителях и тех людях, кому материальные приобретения вовсе не были необходимы для довольства жизнью, им по душе смотреть, сердцем стремясь к непреходящим истинам, как восходит или заходит солнце, наблюдать неторопливую смену времен года, рост цветов, деревьев и посевов, величавую поступь процессии Природы, отдохновение Матери-Земли.
Спокойствие никуда не спешащей Земли снова умиротворило его душу. О’Мэлли отбросил газету с глаз долой, и ночная тьма за окном тихо поглотила ее…
А сквозь открытое окно вновь проник аромат Земли и протянулась мощная длань темноты. Впечатлительному ирландцу показалось, что слух уловил смех с моря, отражавшийся эхом от гор, а вслед за ним тяжкий вздох – вздох сожаления о древнем мире.
Прежде чем уснуть, он в качестве антидота прочел страницу книги, которую возил повсюду с собой, книги, написанной под открытым небом, поскольку под крышей жилища нужные мысли автору никак не приходили: «…небо в особенности пособляло вдохновению».
Отрывок, прочитанный на ночь, выражал отчасти и его мысли и чувства. Автор, правда, зрил вперед, назвав данную главу «После Цивилизации», в то время как он, Теренс, смотрел назад. Но оба видели одно, отчего точное время не имело значения.
С первым ветром весны, когда снег
еще не растаял,
Из города я выбрался в леса,
В тот тихий белый край, где голые деревья
величественно ждали,
Пока придет к ним человек, приятель
и товарищ:
В моем видении из города руин,
цивилизаций праха,
Из прошлого обломков, мусора,
гниения останков
Узрел я всё ж проростки новой жизни!
О, звуки вод, что льются так победно
по долам
И омывают погребенный мир!
Так таинство Земли от бремени,
рыдая, разрешалось!
И величаво, атом к атому слагая,
вставал и поднимался новый центр;
Или, скорей, повсюду в мире
приоткрывались корни древней жизни,
На них проростки нового уклада развились.
Вновь человек возник, чтоб жить в природе
(Всё та же давняя история о блудном сыне,
Порвавшем путы тщетной суеты,
вернувшемся домой).
Дитя вернулося под кров – товарищем
лесам зимой,
Играть средь звезд и вод и слушать песни
их вокруг,
Так постигая больше, чем довелось наукам
всем открыть,
Прильнув теснее к матери родимой и глядя
На молодые деревца, верхушками
тянущиеся к небу на рассвете.
И в новой жизни радужных надежд,
свободной от забот
О перенаселении и недостатке пищи,
От спешки, вечной страсти обогнать
кого-то,
Товарищем и спутником Природе стал
снова человек.
Цивилизация теперь за ним —
незабываемая сказка.
Все странствия, империи, их войны,
религии и континенты
В нем собрались. Груз знания
и окрыляющие силы —
Их применить или повременить.
Наконец он уснул, и ему почудился под окнами приглушенный топот копыт, а когда Теренс встал посмотреть, из темноты выступил друг-великан с парохода и повел за собой, к тем фигурам из Облаков и Ветра, которые он так часто теперь видел, и они вместе поскакали по ночным вершинам далеко в горы, туда, где сиял свет и цвели цветы, где все его мечты долгих
