Цареубийство 11 марта 1801 года - Николай Александрович Саблуков

Княгиня Д. X. Ливен таким образом от ранней юности находилась в близких отношениях к царской семье и по свойственной ей любознательности и наблюдательности была вполне точно осведомлена во всех перипетиях, которые привели императора Павла к скорбному его концу.

Последующее царствование открыло графу Хр. Андр. Ливену ещё более широкое и ответственное поприще, хотя сама по себе его личность совершенно меркла и подавлялась даровитостью его супруги. Назначенный после Тильзитского мира посланником в Берлин, граф Ливен в 1812 г., по возобновлении дружественных отношений с Великобританией, был аккредитован при Сент-Джемском дворе и оставался здесь до 1834 г., когда получил назначение в воспитатели великого князя Александра Николаевича.

Пройдя дипломатическую школу ещё в Берлине, графиня Д. Хр. в Лондоне, по выражению Ф. Ф. Вигеля, «при муже исполняла должность посла и советника и сочиняла депеши».

Необычайно вежливая и благовоспитанная, графиня не выносила скуки и посредственных людей и сумела создать в Лондоне блестящий салон, где собирались дипломатические знаменитости и выдающиеся политические деятели самых противоположных взглядов.

Благодаря знакомству с детских лет с интимной стороной дворцовых отношений у нас и за границей, графиня Д. X. из постоянного общения с выдающимися европейскими деятелями усвоила все тонкости тогдашней европейской политики. От неё не ускользали ни политические новости, ни слухи, она с большой наблюдательностью и догадливостью ловила на лету ничтожные факты, схватывала истинное настроение лиц, стоявших во главе правительства, сопоставляла случайно оброненные фразы и намёки и выводила заключения, которыми делилась с мужем. Он предложил ей как-то составить депешу для сообщения графу Нессельроде, и вскоре эти необычайные обязанности посланницы перестали быть тайной и для Русского двора. Граф Нессельроде, минуя посланника, завёл непосредственную интимную переписку с графиней, где обсуждались вопросы, имевшие касательство к русской политике, да и сам император Александр оказывал графине милостивое внимание, беседовал с нею об европейской политике и снабжал словесными инструкциями, а в 1818 и 1822 гг. графиня была Александром под рукою приглашена присутствовать на Ахенском и Веронском конгрессах.

Когда, по назначению Стратфорда Каннинга посланником в Петербург, отношения между Россией и Англией обострились, Ливены покинули Лондон, причём княгиня удостоилась редкого для иностранки в Англии внимания: графиня Сутерленд поднесла ей от имени лондонских дам драгоценный браслет «в знак сожаления о её отъезде и на память о многих годах, проведённых в Англии».

По возвращении в Петербург княгиня Д. X. почувствовала себя совершенно вырванной из обычной колеи: привычная ей западноевропейская обстановка, политические и общественные интересы были в казённом Петербурге совершенно неведомы. Потеряв весной 1835 г. двух сыновей, одного вслед за другим, в возрасте 10 и 14 лет, княгиня окончательно возненавидела Петербург и суровость его климата; как за ней ни ухаживали и император Николай, и другие лица царской фамилии, она настояла на своём намерении выселиться назад за границу. К мужу она давно охладела, а после его смерти и все её связи с Россией порвались, так как государь Николай Павлович решительно вознегодовал на княгиню за её вечное пребывание вне родины.

Проживая постоянно в Париже, где она купила старинный отель Талейрана, княгиня возобновила там свой салон, который приобрёл мировую славу и неотразимо привлекал самое блестящее по талантам и политическому значению общество до царствования Наполеона III включительно.

Особенно сблизилась княгиня с историком Гизо, которому оказала существенную поддержку, когда бывший министр Людовика-Филиппа, после февральской революции 1848 г., оказался без всяких средств к существованию; дочерей Гизо княгиня наделила богатым приданым, а сыну Гизо предоставила возможность закончить образование. В распоряжение же историка Гизо княгиня перед смертью (весной 1857 г.) оставила отрывки своих записок о смерти императора Павла, о пребывании союзных монархов в Лондоне в 1815 г. и об основании Греческого королевства. Записки эти далеко не полностью использованы Гизо в его биографии княгини Ливен (в Melanges biographiques et historiques).

Здесь мы помещаем в переводе с французского отрывок из записок кн. Д. X. Ливен, касающийся смерти императора Павла и напечатанный в книге проф. Шимана: «Die Еrmordung Pauls und die Thronbesteigung Nicolaus I».

В. фон Штейн

Я только что вышла замуж. Мой муж уже три года управлял военным министерством. Министерский портфель он получил 22 лет от роду, был уже генерал-адъютантом и пользовался полным доверием и милостью императора. Служба его при особе государя начиналась с 61/2 часов утра, расставался он с государем только в обеденную пору, по тогдашнему обычаю в час пополудни. В четыре часа муж опять приезжал во дворец и освобождался не ранее восьми часов вечера. Как известно, военная служба была преобладающей страстью Павла и любимым его занятием. По этой причине из всех министров мой муж всего чаще виделся с государем и наиболее был к нему приближен. Он вообще нравился императору, относившемуся к нему с неизменной добротой и милой фамильярностью, которая трогает и привязывает людей. От резких выходок, обильно сыпавшихся на окружающих, муж был совершенно ограждён. Единственный раз, сколько я знаю, государь вспылил на мужа, а именно в Гатчине, в конце 1800 года.

Император, диктуя, приказал ему выразить благоволение какому-то полку, отправлявшемуся в поход, и велел ему прочесть этот рескрипт в его присутствии на параде, после отдачи приказа. После церемониального марша государь поворачивается и говорит: «Ливен, читай!» А Ливена нет. О приказании государя он позабыл, а от присутствия на парадах вообще был освобождён. Государь пришёл в ярость, и через пять минут в мою спальню, где муж спокойно отдыхал, уже вбегал, запыхавшись, флигель-адъютант, полковник Альбедиль. Это был толстый, добродушный немец, питавший немалый решпект к Ливену, состоявшему в то время начальником военно-походной императорской квартиры. Альбедиль остановился как вкопанный, не решаясь ни выговорить порученное, ни ослушаться государя. Тем не менее пришлось выговорить слово «дурак» — с таким поручением прислал его государь. Произнёс Альбедиль это слово с таким потешным выражением ужаса на лице, что оба мы могли только расхохотаться. Разрешившись руганью, Альбедиль поспешил спастись бегством. Повторяю, то был единственный случай, когда мужу досталось от императора.

Вообще, характер Павла представлял странное смешение благороднейших влечений и ужасных склонностей. Детство и юность протекали для него печально. Любовью матери он не пользовался. Сначала императрица совсем его забросила, а потом обижала. В течение долгих лет проживал он чуть не изгнанником в загородных дворцах, окружённый шпионами императрицы Екатерины. При дворе Павел появлялся редко, а когда это ему разрешалось, императрица принимала его с холодностью и строгостью и проявляла к наследнику отчуждение,