Человеческая оболчка (СИ) - Котаев Алексей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вокруг было так тихо, словно в окружении этих гор веками ничего не происходит, лишь этот город, спрятанный ото всех, создавал ощущение жизни. Словно кастрюля с водой, что закипала, город подбрасывал в воздух дым и пар. Айзеку приятно было представлять, будто там, в огромном котле кипят уроды, что бросают своих на погибель. Что прячут от мира теплые земли, которые можно было бы засадить плантациями еды, и всему человечеству бы этого хватило. Ночь сменила день, и пар, что висел над городом, начал подсвечиваться самой башней.
— Понеслась! — охрипшим неразмятым горлом выдавил из себя Айзек. Вдалеке свет мелькнул у стены. Глаза не смогли уловить того, что произошло, но Айзеку это было и не нужно. Главное, что кто-то вышел.
Тумблеры, кнопка, звук ревущего мотора. Айзек резко бросил педаль сцепления, почувствовав, как зарылись гусеницы от внезапного старта. Он положил дымовые шашки на колени, неуклюже щелкая передачи левой рукой, постоянно отрываясь на рычаг, что стоял справа. Раз, два, три, на четвертом щелчке машина приобрела невиданную скорость. Простыни слетели, оставшись где-то позади. Это был ключевой момент во всем путешествии. С самого начала не надо было никуда идти. Надо было делать все самому. Сразу. От волнения Айзека пробирала дрожь, он приближался к людям, что маячили впереди.
Взяв крюк, чтобы скинуть дымовые шашки, он сначала свернул к стене, открыл дверь и, выдернув из зажатых между коленями стальных банок два кольца, ловко бросил их наружу. Дым пошел моментально, затянув даже салон. Айзек включил фары и уже отчетливо различал вдалеке двух людей. Глядя в зеркало на водительской двери, было видно, как в кромешной темноте поднимаются толстые клубы белого дыма.
— Восемь дней! Восемь! Да, черт возьми! — Айзек ликовал, приближаясь к людям.
Машина объехала пару и остановилась. Айзек распахнул задние двери и протянул людям руку. — Быстрее, садитесь, я спасу вас!
Никто не сдвинулся и с места. Люди смотрели на парня в разбитой маске с ужасом и отвращением, прижимаясь друг к другу, трясясь от холода, что витал вокруг них.
— Вы че, не слышите? Быстрее!
— Вали отсюда дикарь! Либо я зову хранителей! — раздался дрожащий голос мужчины, что встал между Айзеком, и девушкой, державшей в руках сверток. — Если не уйдешь — с тобой не будут церемониться!
— Да ты че, не понимаешь, что вас на убой выгнали?
— Убой? Да мы живого ребенка на свет породили. Весь город встанет на нашу защиту! Тебя в клочья порвут, урод! Свали с дороги!
— Слышь ты! Сам сдохнуть хочешь — твое дело. Ребенка отдай! Ему умирать еще рано.
— Ага! Так я тебе и отдал билет в лучшую жизнь.
— Ах ты, сука, — Айзек выпрыгнул из фургона, будучи готовым забрать ребенка силой. То, что он слышал, расходилось с любым его понятием человечности. — Там впереди кладбище, таких идиотов как вы, там же лежат и мои…
Сталь просвистела над головой, уносясь вдаль. Айзек встал на четвереньки, надеясь не попасть под пули. Следующая шлепнула по спине мужика, что стоял перед парнем, тот, брызнув горячей кровью на снег замертво упал, не успев издать и звука.
— Блядь, да вы издеваетесь? Там же дым! — юноша подбежал к девушке, но стоило ему коснуться ее плеча, как следующая пуля пробила ей шею.
Молодая девушка со светло-русыми волосами бросила сверток на снег и всеми силами стала закрывать горло руками. Перешагнув ребенка, она побежала в машину, выплескивая литры алой, свежей крови. Айзек резво прыгнул, чтобы подобрать малыша, и пуля прошла ровно там, где секунду назад была его голова. Пару мгновений перезарядки оружия парень ждать не планировал, и, втолкнув девушку в салон, залетел в него и сам, не закрывая заднюю дверь, ведь обстрел все еще продолжался. Он прыгнул за руль, держа малыша на коленях и резко тронулся, грохоча по салону валящимися со всех сторон вещами. Айзек взял курс на перевал, перекрыв кузовом проем двери, которую теперь можно было закрыть, не боясь обстрела. Он положил сверток на сиденье и побежал назад.
Перешагнув лежащую на полу девушку, Айзек резко дернул дверь, громко захлопнув ее. В салоне фургона воцарилась тишина. Айзек наклонился к раненой. Она хрипела, пульсируя кровью, которая без остановки лилась из ее шеи. Она шевелила посиневшими губами, издавая еле слышные звуки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Парень наклонился к ней, прижимая ее руки сильнее к ране, и попытался расслышать то, что она говорит. Девушка напряглась, собрав остатки воздуха в залитых кровью легких. — Ублюдок.
Айзек в ужасе отскочил от нее, сам того не понимая, как так все получилось. Он смотрел в ее полные ненависти глаза. Пристально наблюдая, как они стекленеют. Минуты, что отсчитывал в голове Айзек, отмеряя время до перевала, остановились. Жуткая тряска и грохот, которые чуть не перевернули машину вернули его в сознание, и он бросился к рулю, корректируя курс. Он включил фары и начал менять направление, чтобы окончательно не уйти на скалистый хребет, разбив машину и загубив еще больше жизней.
Перевал остался позади, Айзек сидел молча, лишь держал сверток с маленьким ребенком на руках. Голова была пустая, его словно окатили ледяной водой и выгнали на улицу. Он мчал в Повал, надеясь, что головорезы уже ушли оттуда, так никого и не найдя. Чем скорее он доберется, тем быстрее ребенку окажут помощь, накормят его и осмотрят.
— Потерпи малыш, Мария и тебе идиотское имя придумает. Тоже знать не будешь, как правильно оно произносится, — бормотал немного надломленный Айзек.
Ночь начала светлеть, когда парень добрался обратно, он остановил технику у входа, что был прорезан в снежной стене и побежал внутрь. Совершенно не обращая внимания на все вокруг, он пролетел через поселение, оказавшись у госпиталя. Пусть и хреново, но у него получилось. Он спас ребенка, хотя бы одну жизнь. Старик будет рад нянчиться еще с одним.
— Мария! Старик! Я вернулся! — Айзек попал в кромешную темноту госпиталя. Он нащупал на стене выключатель и щелкнул. Свет загорелся в холле, и парень побежал будить свою подмогу, ориентируясь по тусклым отсветам в коридоре. Айзек забежал в комнату в которой спал Юрий, и не включая резко свет, чтобы не тревожить старые, начал его тормошить. — Старик…
Рука, замотанная в толстую повязку, коснулась старика, и в этот момент Айзек отшатнулся к стене. Одного прикосновения хватило, чтобы понять ужас происходящего. Зрения начало привыкать к темноте, но Айзек не хотел этого видеть. Во мраке, огромным красным пятном жизнь Юрия растеклась по простыням и покрывалу. Стеклянные глаза блестели, глядя испуганно в потолок. Он из последних сил пытался зажать перерезанное горло, но так и не смог сохранить хоть частичку жизни. Айзек вдохнул ледяной воздух, что висел в комнате и подошел поближе. Он положил переломанные пальцы на веки старика, и хотел было закрыть ему глаза, но рука скользнула по заледеневшей коже, так и не сумев ничего исправить. Безмолвный крик ужаса и боли не разбудил младенца. Айзек, не понимая того, что происходит, взял старика за руку, которая была покрыта заледеневшей кровью, но так и не смог выдавить из себя и слова. Теперь оставалось ждать, когда остальные жители проснутся, чтобы разобраться в том, как это произошло.
Айзек не заходил в комнату к Марии. Он бы не выдержал еще и этого, он лишь направился на кухню, в поисках сухой молочной смеси, перерывая ящик за ящиком, собирая все нужное. Пустые глаза безжизненно осматривали содержимое шкафов. Сломанная рука, не чувствуя боли, складывала продукты в лежащий на столе, развернутый мешок. Айзек просто не мог воспринять эту ситуацию. Он находился в каком-то кошмарном сне, надеясь, что сейчас встанет солнце и это все закончится.
Не закончилось. Солнце было уже высоко над горизонтом. Оно освещало пустые улицы города. Тишина висела в холодном воздухе, который больше не пах горящим в печах деревом. Айзек не стал заходить в дома, лишь направился к машине. Он прогрел мотор и положил младенца на сиденье так, чтобы его обдувала печка. Охотник достал окоченевший труп мертвой матери, и понес его в город, положив на скамейку у одного из домов. Ни похорон, ни кремации, словно это и не человек был вовсе. Как посылку, брошенную у входа, он оставил девушку в безмолвном городе.