Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом - Тара Роси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чудные вы, девки, — пробасил Волот, не выпуская омуженок, — лето землю рука об руку топтали, в один град прибыли, а расстаться не можете.
— Так ты отпусти нас, — прохрипела Радмила, тщетно упираясь в каменную грудь, — мы вмиг разойдёмся.
Резко отстранившись, Волот поднял руки:
— Так вот оно что, а я не приметил.
— Довольно, брат, дурака валять, — бросил Баровит и, протянув Умиле руку, добавил: — Айда, кто первый до дома.
Ухватившись за руку витязя, Умила запрыгнула к нему, прижалась к широкой спине. Улыбнувшись её объятиям, Баровит выслал коня вперёд. Волот вскочил в седло, бросился следом, не желая уступать. Тщетно отмахиваясь от пыли, Демир взглянул на Радмилу — она уже завернула за кузницу, увлекая за собой гружёного коня.
— Сама в седле усидишь? — пробасил воевода, обернувшись к Малуше.
— Да, — кивнула она, сжав поводья.
— Тогда поехали потихоньку, — проронил Демир, улыбнувшись отдаляющимся фигурам своих детей.
* * *
В тихом дворе, притаившемся на самой окраине Камула, подальше от детинца, царила суета. Седовласый мужчина бегал от конюшни к хоромам, от хором к бане и обратно, стараясь ничего не забыть. Из открытых окон доносился деловитый голос его жены, что только прибавляло хлопот.
— Молчан, натаскай воды! — крикнула женщина.
— Да ладно тебе, баба Голуба, сами натаскаем! — прогремели голоса вернувшихся хозяев.
— Дядька Молчан, ты не суетись, сами всё сделаем.
Молчан и рад был не суетиться, но жена ведь спуску не даст. Боги наградили старого плотника девятью дочерями, а сыновей не дали. Люди говорили ему, мол, замуж выдашь — будут у тебя сыновья. Оно-то так, вот только эти самые «сыновья» разобрали Молчановских девок, а помогать по хозяйству не спешат. Тогда выдал он меньшую дочь с уговором — зять останется жить в их доме. Вроде бы оно хорошо, вроде бы есть теперь на кого опереться, да только дочь каждое лето рожает. Уже пятеро внуков — теснота, шум! Вот и решили Молчан с Голубой наняться к воеводе. Хоромы у Демира широкие, сам он с сыновьями да дочерью летами в походах пропадать может, а за хозяйством присмотреть некому. Стали жить старики в чужом доме, присматривая за добром, зато в тишине, просторе и при серебре. А серебро отрабатывать надо, к тому же Голуба до него больная. Посему Молчан и метался от одного дела к другому, дабы не выслушивать весь вечер ворчание супруги.
Крышка сундука глухо хлопнула, скрыв от глаз кольчуги и меч. Повесив плащ на крючок, Баровит повернулся к хлопочущей Голубе. Полноватая ключница* старательно расправила покрывало на кровати, уложила поверх него расшитое полотенце.
— Вот, соколик, — ласково приговаривала она, — сплела тебе новое покрывало, мягкое, шерстяное. Будет тебе теперича тепло-тепло ночами. Вот рушники тебе чистенькие, расшитые. Я зря времени не теряла, касатик.
— Да уж, — улыбнулся Баровит, рассматривая расшитые рубахи, сложенные на лавке.
— Ты к Умилушке не захаживал ещё? — поинтересовалась Голуба. Уловив в его взгляде растерянность, баба выпрямилась, лукаво улыбнулась. — Я ей кружев на подушки да покрывала наплела, на оконцах развесила — красота. Она же у нас девица красная, должно ей в девичьей опочивальне отдыхать, не всё же на земле в походах спать.
Мысленно согласившись с рассуждениями домоправительницы, Баровит вынул из кошелька три серебряных слиточка.
— Руки у тебя умелые, хозяюшка, прими от чистого сердца, порадуй душеньку обновой какой.
— Ой, Баровитушка! — ахнула Голуба, принимая плату. — Ой, благодарствую, сынок! Накуплю внучатам сластей, вот они рады будут.
— Ступай, родимая, — улыбнулся витязь, — дале я сам управлюсь, а ты присядь, умаялась, поди.
Голуба выпорхнула из опочивальни, проскользнула в соседнюю — Умилину. Раскрыв сундук, протянула омуженке рушник:
— Сейчас баньку Молчан истопит, первой пойдёшь с этой… подругой своей новой.
— Малуша тебе помогать станет, — обронила Умила, расплетая косу.
— Ох, как ладно-то сложилось, — натянуто улыбнулась Голуба, вытаскивая рубаху и сарафан, — помощница-то мне надобна, а то лета уж не те.
— Я так же рассудила, — кивнула омуженка, провела рукой по кружевному настилу подушек. — Как же кружево у тебя красиво выходит, баба Голуба.
— Ох, доченька, — оживилась ключница, разглаживая на груди душегрею, — то для тебя я старалась, душу вложила. Порадовать тебя желала. Ну а брату твому половик сплела, а то пол больно холоден. Да Баровиту тёплое покрывало смастерила. Вы же мне, аки чада родные, за вас сердце моё болит.
Достав из сумы платок, Умила протянула его Голубе:
— Ладится всё в доме твоими стараниями, бабушка. Вот в Кинсае приглядела тебе подарочек.
Развернув платок, Голуба залюбовалась — на красном полотне красовались белые и золотые узоры, бахрома обрамляла края.
— Ой, милая, буду теперича красой такой на зависть подругам по Камулу хаживать! Благодарю тебя, дитятко!
Спрятав платок под душегрею, Голуба оставила Умилу. Деловито прошла мимо Баровита и завернула в комнату напротив. С Волотом Голубе всегда было сложно найти общий язык, посему, вздохнув, баба растянулась в улыбке, залепетала:
— Ох, касатик мой, притомился с дороженьки? Сейчас, сейчас стол накрою, баньку вам истопим. А покамест приляг. Как тебе половик, теплей стало?
Волот уложил мечи в сундук, опустил крышку. Взглянув на улыбающуюся Голубу, молча уселся на лавку. Всматриваясь в сеть морщин на круглом лице, подумал о чём-то, отвязал от пояса кошелёк.
— Прежде я тоже не мёрз, — осёк витязь, вытянул из мешочка слиточки. — Можешь не стараться, улыбки твои льстивые на меня не действуют. Вот возьми сразу да запомни — пожалится на тебя Малуша, отправишься внуков нянькать.
Голуба молча приняла серебро, бегло уложила в свой мешочек. Поправив платок, обронила:
— А чего ей жалиться? Она никому здесь не надобна.
— Ты из мужа родного за серебро все соки повыпила, — ухмыльнулся Волот, — а из молодухи подавно. Посему, коли вздумаешь на неё клеветать, знай, что словам твоим не поверю.
— Надо оно мне, — фыркнула Голуба, выходя из опочивальни. — Сама, не ровен час, сбежит отседа, надорвётся на хозяйстве таком.
Хлопнув дверью, домоправительница поспешила к лестнице. Спустившись в светлицу, как и ожидала, наткнулась на Демира. Хозяин дома сидел за столом, прокручивая кружку с молоком. Встав перед ним, Голуба подбоченилась.
— Доволен ли ты, Демир Акимович, моей работой?
Воевода кивнул, утерев с усов молоко.
— Тогда давай рассчитаемся. Ты человек военный, уйдёшь в какой поход да вновь на лето али два. А нам тут с голода пухни.
— Прям с голода ты опухла? — смерив взглядом бока
