Записки нетрезвого человека - Александр Моисеевич Володин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прочтя это, я написал С. М. Аксиментьеву. Вот выдержка из его ответного письма: „…9 декабря, перед новым задание ко мне подошел начальник политотдела бригады кораблей тов. Денисенко (он погиб под Керчью) и представил мне тов. Лифшица А. С., последний попросил меня рассказать ему о том, как прошла высадка десанта. Честно говоря, я более двух суток не спал, к тому же предстояла третья бессонная ночь. Тогда я сказал: `Тов. Лифшиц, у нас нет времени, да и рассказчик я неважный. Пойдемте со мной в операцию, и вы увидите своими глазами`. Он охотно согласился…“
Думается, что вся эта история имеет прямое отношение к существовавшей тогда, так же как и сейчас, проблеме: художник и время» (Симонов. Разные дни войны. С. 266–268).
И вот документальное свидетельство о гибели А. С. Лифшица:
«12 декабря 1943 г. сторожевой катер № 04 прикрывал наши корабли, снимавшие десант. Подорвался на мине и затонул в Керченской бухте в районе причала ОСВОДа. Согласно сведениям источников координаты гибели 45°20′N 36°32′Е. Погибло 7 чел., в т. ч. театральный режиссер Политуправления ЧФ капитан А. С. Лифшиц» (Окороков. Свод объектов… С. 306).
— Пастернака читал? — Нет. — Почитай…
<…> Понимая, почти все слова в отдельности, я никак не мог понять, что они значат, составленные вместе.
Пастернак Борис Леонидович (1890–1960) — поэт.
Имя Пастернака — самое упоминаемое в ОЗ и ЗНЧ.
Точно передано детское восприятие текста, лишенное культурных предрассудков.
Лидия Яковлевна Гинзбург так описывает взгляд на Пастернака человека, сознательно отключившего свой литературный опыт: «Саша (Кушнер. — Сост.) говорил (когда недолгое время в середине семидесятых был антипастернаковски настроен), что в лучших ранних стихах Пастернака — белиберда» (Гинзбург. Записные книжки. С. 421).
У мемуаристки Н. Громовой читаем: «Еще была история про то, как невероятно он любил Пастернака. И почему-то считал, что тот обязательно должен был прогуливаться по Гоголевскому бульвару. И поэтому Володин, когда бывал в Москве (вероятно, во время работы в деревенской школе. — Сост.), часто ходил и оглядывался, не идет ли Пастернак. И однажды он его действительно увидел. Тот шел именно по Гоголевскому бульвару. И Володин не только побоялся к нему подойти, но кинулся со всех ног наутек» (Громова. Именной указатель. С. 54). Источник этого эпизода, разумеется, строки: «Голоса приближаются. / Скрябин. / О куда мне бежать / От шагов моего / божества!» (Б. Пастернак «Детство» («Мне четырнадцать…»)).
Когда, зарабатывая право вернуться домой, я слонялся по Самотечным переулкам, моему подавленному состоянию отвечал дождь. Я любил стоять под навесом и слушать. Вот так однажды я понял стихи Пастернака про дождь. <…>
Потом понял еще про дождь…
Потом — все остальные про дождь…
Стихи Пастернака:
«Ужасный! — Капнет и вслушается…» — «Плачущий сад».
«И носят капли вести об езде…» — Вступление к роману «Спекторский».
«У капель — тяжесть запонок» — «Ты в ветре, веткой пробующем…»
«Только белых мокрых хлопьев / Быстрый промельк маховой…» — «Никого не будет в доме…»
«И никого не трогало, / Что чудо жизни с час!» — «Образец».
С дождем связаны не только стихи Пастернака, но и приступы юношеского романтизма: «Ослепительно-мрачное отрочество. Переулки под дождем — дождь по крышам, по навесам подъездов, по дворовым деревьям. И чем черней небо, чем безысходней дождь, тем счастливей твоя одинаковость с этим дождем, и деревьями, и переулками, и освещенными окнами домов, за которыми живут понятные и необходимые тебе люди, которым так же понятен и необходим ты — не сейчас, когда друг другу мы еще не известны, а потом, в будущем, когда ты отдашь им свою жизнь и будешь умирать под бешенный белый шум дождя, а они не в силах уже спасти тебя, будут тихо стоять вокруг…» («Стыдно быть несчастливым» и стихотворение прозой «…Утром, ранним солнечным утром…» — Ст-19. С. 40).
С дождем связаны и моменты блаженства: «…Замечать, ловить все, что уже перестал замечать. Вспомнить дождь, каким он был в детстве, когда мир вдруг обретал другой облик!» («Дерзкое величие жизни» — У-Фактория-99. С. 501).
С. 28
Лет пять подряд, каждое лето, каждый вечер я ездил на трамвае в Центральный парк культуры и отдыха. Там, в белой раковине, иллюминированной электролампочками, играл военный духовой оркестр под управлением лейтенанта Гурфинкеля.
Знаменитый в те годы оркестр РККА им. М. Фрунзе под управлением Владимира Гурфинкеля:
«В парке культуры и отдыха играл вечерами оркестр. Духовой. Но играл вещи классические. Увертюру к опере „Тангейзер“ или „Итальянское каприччио“» (интервью Дубшану).
Музыка для Володина — одна из главных жизненных ценностей, из того, что надо будет вспомнить на пороге смерти: «Вспомнить… музыку, кто какую любил в молодости. Кто — джаз, кто — рок, кто — Шопена» («Дерзкое величие жизни» — У-Фактория-99. С. 501).
«Тангейзер» — опера Р. Вагнера
«Итальянское каприччио» — сочинение Н. А. Римского-Корсакова.
Нежность к духовому оркестру нашла свое отражение в сценарии «Звонят, откройте дверь!» (1965, реж. А. Митта, Мосфильм).
О музыке стихотворения: «Ты, музыка, так беспредметна…», «Музыка — беседа с Богом», «Соната», «Тихо в доме, ах, как тихо в доме…», «А капли сверк, сверк…», «Я с музыкою жил тогда…» (Ст-19. С. 48, 51, 52, 49, 50, 63).
Благодарность деревне
С. 29
Деревня стоит непосредственно на земле, воды земли омывают ее реками и речками, травы и деревья земли растут в ней непрерывно, в самые страшные времена. Небо смотрит на нее пристально, как никогда не смотрит на города, оно словно тщится искупить свою вину за неполадки в погоде. Осень, весна, зима и лето здесь значат больше, чем в городе. К переменам их погод в деревне приглядываются и прислушиваются деловито, но вместе с тем незаметно принимают в душу вкрадчивую
