С автоматом в руках - Вацлав Янечек

Карлика это сообщение отнюдь не привело в восторг. Вместе с Оливой он поехал к границе на машине. Ко всеобщему удивлению, вернулись они быстро. Прапорщик махнул на это дело рукой: следы были уже трудноразличимы, и он засомневался, были ли они вообще. Однако через час начался переполох: была объявлена тревога, половина заставы прочесывала местность. В результате поймали двух парней, собиравшихся перебежать границу, чтобы попасть в американскую зону оккупации Германии.

Цыган пошел в ночной дозор и вернулся только к утру. Вопреки своим привычкам, он швырнул автомат на постель Храстецкого, ботинки - к печке и, не раздеваясь, улегся на койку, погруженный в свои мысли. Он испытывал какую-то тяжелую усталость. Этой ночью он был в дозоре с Бараком. У него в ушах все еще звучали без конца повторяемые Бараком слова о жизни, которой правит бог, о том, что коммунизм - это грубое и ошибочное учение, что техника на Западе - иная, чем у нас. Барак вовсю расхваливал Карлика: мол, этот командир отличается от всех остальных. Таким в будущем, безусловно, должен быть каждый, кто хочет удержаться на своем месте. А таможенники? Всю свою жизнь служили республике, а теперь их даже командирами патрулей не назначают. Так он болтал и болтал и все время хныкал, что у него болят ноги, и то и дело присаживался на пенек.

Почти в полдень Цыгана разбудил вернувшийся из дозора Храстецкий. Этот тоже швырнул автомат, проклиная бесконечное патрулирование: по утрам им приходится трястись от холода, а в жаркий полдень обливаться потом.

В следующую субботу они отправились в дневной наряд вместе. Солнце стояло высоко в небе и припекало. Вспотевшие и уставшие, они тяжелым шагом шли по выжженной земле к одиноко стоявшей сосне. Там, по крайней мере, было хоть немного тени. Цыган, прислонив автомат к стволу дерева, уселся рядом с товарищем. Даже курить им не хотелось: жажда мучила их с раннего утра. Правда, внизу, у мельницы, они напились из колодца. Вода была чистой и ледяной, но теперь у них во рту снова пересохло. Перед ними простиралась долина. Все подходы к границам были видны как на ладони. Цыган взял у Храстецкого старый и ржавый бинокль и принялся рассматривать опушки. По дороге тяжело полз грузовик, нагруженный камнем. Больше ничего. Цыган снял свои сапоги. Ноги его горели.

- Сегодня я искупаюсь и кое-что постираю, - сказал он. - Чувствую себя ужасно грязным.

- Разогреем большой котел. Я тоже к тебе присоединюсь. Только к вечеру, сейчас слишком жарко.

Вдруг Храстецкий, державший бинокль у глаз, весь напрягся:

- Карлик! Идет встречать сестричку. - И он показал в сторону аллеи.

Прапорщик дошел до долины и, не спеша, держа фуражку в руке, направился по тенистой аллее к первой мельнице. Ребята по очереди разглядывали его в бинокль. Прапорщик их видеть не мог. Он дошел до косогора и уселся на старых бревнах, оставшихся еще после немцев. Было половина первого, и пограничники уже собирались направиться к Лесову, когда со стороны Ходова появилась знакомая машина. Храстецкий не отрывал бинокля от глаз.

- Уже едет к нему. По ней можно проверять часы. Боится он, что ли, что она к нам попадет? Всегда ее встречает. Ого-го... Вот это да! Вот это поцелуй, скажу я тебе!

Он положил бинокль на траву и обернулся к Цыгану:

- Странно. Брат и сестра, а целуются, как любовники.

- Вижу, - ответил Цыган, держа в руке бинокль. Минут через пять автомашина с Карликом направилась в сторону Лесова. Храстецкий встал и взял автомат. Им пора было возвращаться. Когда они подошли к заставе, прапорщик и его сестра стояли у автомашины. Женщина слегка улыбнулась потным вахмистрам, а Карлик кивнул головой, чтобы рапорт они отдали дежурному. Цыган внимательно присмотрелся к их лицам: вряд ли это были брат и сестра...

В общежитие ребята возвращались вместе со Стромеком. Они рассказали ему о своих наблюдениях.

- А знаете, я уже давно думаю об этом, - ответил тот. - И зачем ему морочить нам голову, что это, дескать, его сестра? Ведь он не женат! Она красива, как картинка... Чего бы ему стесняться?

- Как-нибудь надо все это выяснить, - задумался Храстецкий. - Только к чему? Чтобы удовлетворить свое любопытство?..

В конце концов они сошлись на том, что их это не касается. Ребята улеглись у себя в комнате и так заснули, что даже обед проспали, такие были уставшие. Проснулись только во второй половине дня, но в такую жару есть не хотелось. Вечер, согласно плану, был предназначен для гигиены. Правда, на следующий день тётя Благоутова упрекала их за то, что они не принесли постирать белье.

В тот день Цыган проснулся только около девяти часов. Из маленького костела напротив доносилась органная музыка - религиозные и народные мелодии. "Барак, - подумал он, - у него ключи от костела. Гофман наверняка с ним и кое-кто из девушек-словачек". Иногда, однако, странный вахмистр сидел у органа в одиночестве и играл до позднего вечера. Особенно его почитали и уважали словаки: ведь он был опытным истолкователем библии. Говорил он всегда тихо, немного и рассудительно. Время от времени Барак брал велосипед и отправлялся в Ходов, в гости к хозяину тамошнего ресторана и его жене, которых знал смолоду. Пограничник из него так и не получился. Яниш слушал орган и вспоминал, как за Грификом он вместе с Бараком задержал вооруженного мужчину: набожный вахмистр дрожал тогда от страха. А когда при обучении заходила речь об использовании оружия, у Барака вечно находились какие-нибудь отговорки.

- Небесная музыка, - усмехнулся Храстецкий, кивнув головой в сторону костела. - Он мне уже на нервы действует.

- Играет он, между прочим, довольно прилично. А время уже, если хочешь знать, девять часов.

- Девять, а какая жара...

- Музыка - будто с неба, жара - из пекла, а в умывальне тебе еще предстоит пройти чистилище, - засмеялся Яниш.

По дороге на завтрак их догнал вахмистр Вевода, который только вернулся из поездки в Марианске-Лазне. Не дожидаясь, пока они усядутся за стол, Вевода выпалил:

- Сдается мне, ребята, что я видел Дядю.

- Не болтай, - ответил Мачек, вновь выполнявший обязанности повара. Ты ведь знаешь, он давно уже смылся. После февраля сложил все свое барахло в "мерседес" и махнул за границу.

- Ну и что? - стоял на своем Вевода. - Я почти уверен, что это он был в поезде.

- В каком поезде? - вступил в разговор Иван Олива.

- Когда я в Плане выходил со Штепанкой из поезда, от перрона отправился скорый на Хеб. Я бросился было в поезд, так как в одном из освещенных купе увидел его кожаное пальто, да не успел. Ушел он от меня. А на лица у меня хорошая память, будьте уверены. Наверное, он вернулся?