Тургенев - Николай Богословский

Роман этот был задуман еще до ссылки, но приступил к нему Тургенев лишь в конце 1852 года.

Его литературные друзья — Анненков, Аксаковы, Боткин, которым он посылал рукопись «Двух поколений», отметили в ней отдельные удачные места, но в целом не одобрили ее. С критикой их автор согласился. Только одна глава из романа была напечатана потом Тургеневым под названием «Собственная господская контора».

Новая форма не легко и не сразу далась писателю. Менялся не только жанр, менялась и тематика его произведений.

К этому времени относится интересный спор Тургенева с Константином Аксаковым как раз по вопросу о темах будущих произведений. Если Боткин «жалеет… прежнюю манеру» Тургенева, то Аксаков, напротив, одобряет его отход от «Записок охотника», но считает, что писатель должен углублять разработку крестьянской темы.

Константин Аксаков развивал перед Тургеневым мысль, что единственным достойным объектом творчества может быть и должен быть крестьянин. У «культурных слоев общества», у этих «людей-обезьян», лишенных самобытности, достойных только смеха, нет никакой действительной жизни, говорил Аксаков. «Вся сила духа в самостоятельности; в наше время у нас, в жизни, она только в крестьянине».

«Муму» и «Постоялый двор» казались поэтому Аксакову высшим достижением Тургенева на переходном этапе, и он стремился обратить его в свою веру, считая, что это раскроет перед ним широкие горизонты и, может быть, тогда Тургенев создаст могучий образ крестьянина в желательном славянофильству духе.

Но славянофильское понимание задач литературы было чуждо Тургеневу. «Я не могу, — писал он Аксакову, — разделять Вашего мнения насчет людей-обезьян… Обезьяны добровольные и главное — самодовольные— да… Но я не могу отрицать ни истории, ни собственного права жить… Здесь именно та точка, на которой мы расходимся с Вами в нашем воззрении на русскую жизнь и на русское искусство — я вижу трагическую судьбу племени, великую общественную драму там, где Вы находите успокоение и прибежище эпоса…»

В другом письме он повторяет: «По моему мнению, трагическая сторона народной жизни — не одного нашего народа — каждого — ускользает от Вас, между тем как самые наши песни громко говорят о ней!»

Аксаков не знал еще, что Тургенев в это время уже пришел к выводу о необходимости проститься с темой деревни. «Мужички совсем одолели нас в литературе, — писал он Анненкову. — Оно бы ничего, но я начинаю подозревать, что мы, так много возившиеся с ними, все-таки ничего в них не смыслим. Притом все это по известным причинам (то есть по цензурным условиям. — Н. Б.) начинает получать идиллический колорит».

Тургенев понимал, что, во-первых, недостаточное знание крестьянского быта и, во-вторых, невозможность шире и подробнее писать об уродствах крепостного строя препятствуют всестороннему и реалистическому изображению жизни русского крестьянина, а идеализировать ее он решительно не хотел.

Доводы Константина Аксакова не могли убедить писателя. Героями своего первого романа (как и последующих) он избрал людей «культурного слоя» общества.

Трудно сказать, в чем причина неудачи «Двух поколений». Может быть, не напрасно было опасение Тургенева, высказанное в одном из писем: «Попал ли в тон романа — вот что главное. Тут уж частности, отдельные сцены не спасут сочиненья — роман не растянутая повесть, как думают иные».

Роман остался незавершенным. Но недалеко уже было то время, когда Тургенев выступит перед читателями с романами «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», в которых он, по собственному его определению, стремился «добросовестно и беспристрастно изобразить и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет the body and pressure of time[29], и ту быстро изменявшуюся физиономию русских людей культурного слоя», который преимущественно служил предметом его наблюдений.

ГЛАВА XIX

КРУГ «СОВРЕМЕННИКА». НЕКРАСОВ

С середины 1853 года Россия втягивалась постепенно в военный конфликт с Турцией, следствием которого явилась затем война с коалицией европейских держав, расшатавшая устои крепостнического строя и с непререкаемой ясностью вскрывшая гнилость и бессилие царизма.

Трудно было судить о ходе развертывающихся событий по скудным официальным известиям, печатавшимся в газетах. Разноречивые слухи и смутные толки, доходившие до глухих уездных уголков, ничуть не проясняли картины.

Война с Турцией уже разгоралась, когда Тургенев в Спасском получил 23 ноября извещение от шефа жандармов Орлова об окончании ссылки и о позволении въезжать в столицы.

В тот же день он отправил нарочного к своему дяде по отцу с просьбой принять на себя дела по имению и стал собираться в путь, предвкушая радость свиданья с друзьями.

13 декабря литераторы, составлявшие круг «Современника», отпраздновали приезд автора «Записок охотника» шумным обедом с веселыми тостами, речами и экспромтами.

Зима прошла в столице в частых встречах с Некрасовым, Григоровичем, Панаевым, Анненковым, Боткиным и даже с Фетом, который тоже нежданно-негаданно приехал из орловской глуши. Он получил перевод в лейб-уланский полк и часто наезжал теперь в Петербург. Они встретились как старые знакомые, и Фет стал чуть ли не ежедневно заходить к нему по утрам на Большую Конюшенную.

Однажды, зайдя в гостиницу, где остановился Фет, Иван Сергеевич застал его за письменным столом: поэт только что дописал последние строки стихотворения «На Днепре в половодье». Выслушав эти стихи, Тургенев сказал:

— Я боялся, что талант ваш иссяк, но его жила еще могуче бьет в вас. Пишите и пишите!

В судьбе поэта дружба с Тургеневым сыграла немалую роль. Иван Сергеевич ввел Фета в круг «Современника», тщательно редактировал его стихи, помогал ему оттачивать их и неустанно совершенствовать поэтическое мастерство. Он употребил много усилий и труда, чтобы подготовить к печати третий сборник стихотворений Фета.

В конце мая Тургенев поселился на даче в небольшом домике колониста под Петергофом по соседству с Некрасовым и Панаевым.

Часто высказывал Тургенев своим приятелям сожаление, что ему так и не удалось свить своего гнезда. Порою желание обрести это гнездо казалось ему осуществимым. После возвращения из ссылки была в жизни Тургенева встреча, сулившая ему, казалось бы, новую жизнь. Летом 1854 года он увлекся Ольгой Александровной Тургеневой, дочерью своего дальнего родственника, на квартире которого происходило в 1852 году чтение повести «Муму».

Ей было восемнадцать лет, она отличалась редкой добротой и привлекательностью, ясностью ума и музыкальностью.