Тургенев - Николай Богословский

Более того: в 1855 году Некрасов, предполагая уехать за границу для лечения, хотел передать именно Ивану Сергеевичу свои дела по журналу. «Тургенев займет мою роль в «Современнике», — сообщал он Льву Толстому.

С Некрасовым связывали Ивана Сергеевича тогда не одни литературные интересы. Отношения их приобрели характер душевной близости. Николай Алексеевич просил своего друга быть с ним откровенным, ничего не скрывать от него: «Я дошел в отношениях к тебе до той высоты любви и веры, что говаривал тебе самую задушевную мою правду о себе. Заплати мне тем же». Встречаясь с ним, Некрасов прочитывал ему каждое свое новое стихотворение, а если они бывали в разлуке, поэт посылал Тургеневу на суд свои произведения. «Я знаю, как у тебя тонок глаз на эти вещи…», «кроме тебя, я никому не верю».

Молодой Тургенев высоко ценил поэзию Некрасова. Прочитав еще в 1847 году стихотворение «Еду ли ночью по улице темной», он говорил, что оно совершенно свело его с ума, что он денно и нощно твердит это удивительное произведение и выучил его наизусть. Он находил, что некоторые стихотворения Некрасова «пушкински хороши». А эти слова в устах Тургенева были наивысшей похвалой.

Сборник стихотворений Некрасова, изданный в 1856 году, был составлен, конечно, не без участия Тургенева.

Он настойчиво советовал Николаю Алексеевичу написать свою биографию: «Твоя жизнь именно из тех, которые должны быть рассказаны, потому что представляет много такого, чему не одна русская душа глубоко отзовется».

Осенью 1854 года, уезжая в Спасское, Тургенев уговорил Некрасова отправиться вместе с ним. Он хотел, чтобы поэт отвлекся от преследовавших его мрачных мыслей — Некрасов в это время стал постепенно терять голос из-за болезни горла. В стихах его все явственнее проступали грустные ноты. Тургенев опасался, что если Некрасов уедет отдыхать в свою ярославскую деревню и будет жить там в одиночестве, то непременно заскучает и не на шутку расхандрится.

— Поедем охотиться в Спасское, нечего унывать, ты еще многих стариков переживешь, — сказал он ему.

Из Спасского на охоту друзья спозаранку отправлялись каждодневно вместе, запасшись провизией и порохом, Некрасов с Каштаном, осторожным и плутоватым, как лисенок, а Иван Сергеевич со своей любимицей Дианкой.

Подолгу бродили они в осеннем тихом лесу, ища вдоль опушек вальдшнепов.

В одни из таких дней на охоте Некрасов с трудом прочитал Тургеневу болезненным, приглушенным голосом начало рассказа в стихах:

Словно как мать над сыновней могилой,Стонет кулик над равниной унылой,Пахарь ли песню вдали запоет —Долгая песня за сердце берет;Лес ли начнется — сосна да осина…Не весела ты, родная картина!Что же молчит мой озлобленный ум?Сладок мне леса знакомого шум.Любо мне видеть знакомую ниву —Дам же я волю благому порывуИ на родимую землю моюВсе накипевшие слезы пролью!Злобою сердце питаться устало —Много в ней правды, да радости мало…

Отрывок понравился Тургеневу. Это было вступление к поэме «Саша», очень близкой по духу и по мысли его первому роману, замысел которого уже созревал в сознании писателя.

В герое поэмы, Агарине, были черты, роднившие его с Дмитрием Рудиным.

Все, что высоко, разумно, свободно,Сердцу его и доступно и сродно,Только дающая силу и властьВ слове и деле чужда ему страсть.Любит он сильно, сильней ненавидит,А доведись — комара не обидит!Да говорят, что ему и любовьГолову больше волнует — не кровь…

Любовь дикарки Саши к Агарину, ее беззаветная вера в него, пробужденная пылкими речами любимого человека, и последовавшее затем крушение ее надежд во многом схожи с развитием чувства Натальи Ласунской к Рудину.

Когда Некрасов полушепотом читал Тургеневу на привале наброски этой поэмы, она, как и «Рудин», была еще далека до завершения. И лишь по прошествии почти полутора лет оба произведения появились одновременно в «Современнике», причем поэма Некрасова была посвящена И…у Т……ву.

По-прежнему часто наезжал в Спасское Каратеев. Вечерами он, Некрасов и хозяин дома, сходясь в гостиной, оживленно обсуждали военные события.

С театра войны приходили недобрые вести, вызывавшие тревогу. Несмотря на поразительное самоотвержение и мужество русских солдат, исход войны становился ясен, как ясны были и причины надвигавшегося поражения, — они коренились в общественно-политическом укладе царской России.

Вскоре Каратееву пришлось отправиться в Крым. Дворяне Мценского уезда, невзлюбившие вольнодумца, сговорились упечь его и выбрали в офицеры Орловского ополчения, хотя он был заведомо не годен к военной службе по состоянию здоровья.

Узнав о своем назначении, Каратеев первым делом приехал к Ивану Сергеевичу. Он вошел к нему со словами:

— Вы знаете, что я скоро уезжаю; я оттуда не вернусь, я этого не вынесу, я умру там.

Тургенев стал уверять его, что эти мрачные предчувствия неосновательны, что не пройдет и года; как они снова встретятся. Но Каратеев и слушать ничего не хотел. Они пошли бродить по парку, а когда вернулись, Каратеев сказал вдруг Тургеневу:

— У меня до вас просьба. Вы знаете, что я провел несколько лет в Москве, учась в университете. Со мной произошла там история, которую мне захотелось рассказать и самому себе и другим. Я попытался это сделать, но убедился, что у меня нет никакого литературного дара. Возьмите эту тетрадку. Так как я уверен, несмотря на все ваши дружеские утешения, что не вернусь из Крыма, то, будьте так добры, воспользуйтесь этими набросками и сделайте из них что-нибудь, что не пропало бы бесследно, как пропаду я! Не дайте всему этому умереть!

В тот же вечер, по отъезде Каратеева, Тургенев прочитал оставленную тетрадь и очень заинтересовался описанной в ней автобиографической историей.

Предчувствия Каратеева сбылись. Он умер, заразившись сыпным тифом на стоянке близ Азовского моря, где было размещено в землянках Орловское ополчение, не видевшее во все время войны ни одного вражеского солдата и все же потерявшее от различных эпидемий более половины своего состава.

Но повесть Каратеева не пропала бесследно. Через несколько лет Тургенев положил в основу сюжета романа «Накануне» то «истинное происшествие», которое неумело и слабо было описано в тетради, оставленной ему его покойным молодым другом.

Обсуждая в Спасском дела «Современника», Некрасов и Тургенев часто вспоминали о новом сотруднике, дебютировавшем в журнале повестью «Детство». Это был Лев Толстой, приславший ее из армии и укрывшийся под инициалами «Л.Н.».