Лучинушка - Ольга Дмитриевна Конаева

вся эта история повлияла на его психику… Он опять достал своё одеяло. Я пыталась его забрать, а он даже во сне вцепился в него так, что не оторвать. Наверное, опять будет носить его за собой. Надо бы его высушить. В пакете оно задохнулось, запах стоит на всю комнату.

– Да, хорошо бы прожарить его на солнышке, однако теперь оно будет не скоро.– ответила Софья Николаевна, глядя в окно, – Погода испортилась окончательно. Ничего, что – нибудь придумаем. На худой конец подсушим у камина.

В дверь снова постучали.

– Стеша, открой, если не трудно, у меня ноги разболелись не на шутку.

На крыльце стояла Марья Ивановна в зелёном брезентовом дождевике с накинутым на голову капюшоном.

– Здравствуй, Стешенька. Вот пришла узнать, как вы тут? С утра выглядываю – выглядываю, а вы всё не показываетесь. Думаю, никак занедужили, пойду – ка, глядишь, помогу, чем смогу.

– Здравствуйте, Марья Ивановна. Я – то ничего, только шея побаливает, а вот Софья Николаевна чувствует себя неважно. Похоже, простудилась. А как вы? Вам всем вчера здорово досталось.

– Да и я ничего… Ноги растёрла перед сном, так теперь полегчало. Нас, деревенских, жизнь закалила с самого детства, приучила ко всему.

– Это верно. Что ж вы стоите, заходите.

– Погодь, я повешу плащ вот здеся, на гвоздик.

– Не надо здесь раздеваться. – возразила Стеша. – Заходите в дом, там и снимете.

– Не – не – не, с него натечёт.– Марья Ивановна вынула из под плаща большой пакет и сунула в руки Стеши, приговаривая, – На – ко, подержи. Я и галоши тута сброшу, чего грязь в дом тащить. А оно льёт и льёт, льёт и льёт, ну прямо как из ведра. Повезло нам, что вчера успели вырваться из болот, а то застряли бы в них до морковкиных заговен. Здравствуйте, голубушка Софья Николаевна!

– Здравствуйте, Марья Ивановна, здравствуйте, дорогая ,– ответила Софья Николаевна, с трудом приподнимаясь навстречу.

Она была искренне рада видеть Марью Ивановну, которую, как и остальные соседи, раньше старалась обходить стороной. События, пережитые вместе за последние дни, показали, что она человек честный, искренний и добросердечный, а главное, надежный. А её излишнее любопытство объяснялось обычной крестьянской непосредственностью, привычкой к сопереживанию, то есть всем тем, что веками впитывалось у русского человека месте с материнским молоком, а теперь, к сожалению, уходит в прошлое.

– О, да вы, я вижу, совсем обезножили. – приветливый голос Софьи Николаевны воодушевлял, и Марья Ивановна, радуясь, что её принимают за свою, принялась быстро – быстро, словно опасаясь, что от неё вот – вот снова отвернутся, разгружать принесённый пакет, приговаривая:

– Ничего – ничего, сейчас я вам помогу. Тут вот у меня растирочка с пчелиным ядом, а это травяной сбор. Ещё мёд, малиновое варенье и настоечка домашняя, на травах, это от всяческой простуды, а в полотенце блиночки к чаю, тёпленькие, только – только напекла. Щас мы шею Стешеньке натрём, вам ножки напарим, чайком с малинкой напоим, так что к завтрему будете обе как новенькие. А как Родя? Где он?

– Родя всё ещё спит. – вздохнула Стеша. – Боюсь, не стало бы ему хуже, уж слишком близко к сердцу он принял внезапное появление и страшную гибель своего брата на его глазах.

– Аяяяй…– Марья Ивановна поднесла руку ко рту, пару секунд помолчала, горестно покачивая головой, потом сказала – Я думаю, надо свезти его в Демидовку, в храм. Он у нас древний, намоленный. И батюшка у нас хороший, и Родю знает с малых лет. Он с ним и поговорит, и помолится, и, даст бог, всё будет хорошо.

– А ведь это отличная идея. Так мы и поступим, как только встанем на ноги. – поддержала Софья Николаевна, – Мудрая вы женщина, Марья Ивановна. Я уж и не знаю, чтобы мы без вас делали.

– Да ладно… – Марья Ивановна махнула рукой, смущенно розовея, и стала наливать воду в чайник, приговаривая, – ничего – ничего, девоньки мои дорогие, всё у нас будет хорошо. А нет ли вас бака или кастрюли поболе, а не то я сбегаю за своим. Есть? Вот и славненько! Сидите – сидите. Я справлюсь сама.

Вскоре Стеша сидела с укутанной пуховым платком шеей, натёртой душистым снадобьем, напротив Софьи Николаевны, завёрнутой в одеяла заодно со стулом и большой кастрюлей с распаренным сеном, в которую были погружены её ноги. Марья Ивановна суетилась между ними, наблюдая, хорошо ли потеют её подопечные.

Далее к ним присоединилась Надежда Семёновна, с трудом добравшаяся их проведать. Едва на неё взглянув, Марья Ивановна взяла инициативу в свои руки, усадила её в кружок с подругами и принялась за дело. Такой нужной и полезной она не чувствовала себя уже давно.

Пока подруги парились, охая и постанывая, Марья Ивановна заварила чай и накрыла на стол. Они как раз рассаживались вокруг него, когда дверь Родькиной комнаты открылась, он вошел в комнату и остановился, сонно щурясь. Вид у него был ужасен, опухшее лицо было сплошь в ссадинах, багровых синяках и кровоподтёках.

– Родечка, голубчик мой, наконец – то проснулся, – заворковала Марья Ивановна –Аяяй, что они с тобой сделали, изверги проклятые.

Родька подошел к ней, и, прильнув лбом к её плечу, пожаловался: « мама, братка…»

Марья Ивановна прижала его к себе и ласково погладила по затылку.

– Ушел твой братка, как пришел, так и ушел… Наверное, больше не вернётся. А мы без него жили и дальше проживём, зато никто тебя больше бить не будет. Давай – ко пойдём, родной, я помогу тебе умыться и ранки твои полечу.

Марья Ивановна нарочито говорила о братке как о живом, и Родька ей поверил, потому что сам ни в одном из окровавленных трупов, изуродованных волками, его не признал. Значит, он действительно убежал, ведь тогда, в страшной суете, было трудно разобраться, сколько там было людей и кто из них остался в живых. Да и Марья Ивановна обмануть не могла.

А она осторожно обмыла ему лицо, легонько промокнула полотенцем, и, смазывая ушибы каким – то снадобьем, приговаривала ласковым, умиротворяющим голосом, похожим на воркование голубки: – «пусть твои раны заживут скорее, и камень тяжкий упадёт с твоей души»…

Двигалась она быстро, но без суеты, легко и спокойно, внушая присутствующим уверенность, надежду и веру в то, что все их испытания уже закончились, а впереди ожидает самое лучшее время в их жизни.

– Эта женщина просто волшебница, – сказала Софья Николаевна, пробуя приподняться.– Я час назад едва на ноги ступала, а теперь чувствую себя значительно лучше.

– Садись, я налью тебе чайку.– продолжала Марья Ивановна, усаживая Родьку за стол, – Вот варенье, медок… Кушай, родной, небось проголодался.

А сама, едва успев присесть, тут же подхватилась: – Ой, кажись, кто – то к нам