Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Не считая мелких стычек с летучими отрядами германцев, со времени начала кампании произошло около сорока сражений, а войне все конца не было видно, и главное — непонятно было, кто побеждает. Германцы несли потерь, как правило, в несколько раз больше, чем римляне, но количество их не убывало: то из одного, то из другого места приходили сведения о появлявшихся там крупных германских соединениях. Вожди, считавшиеся безнадежно разбитыми со всем своим войском, неожиданно объявлялись в тех же краях, откуда только что были отведены римские когорты. Непонятно было, на каких союзников можно опираться: порой целые деревни, население которых вроде бы поддерживало римлян, за одну ночь пустели, жители их перебирались в леса, где строили базы для нападения на бывших друзей. Таких баз по всей Германии было очень много.

Восемнадцатому, девятнадцатому и двадцатому легионам приходилось то и дело принимать пополнение из необученных новобранцев. На этой войне смерть была к римлянам не слишком благосклонна и собирала урожай в количествах, значительно больших, нежели в былые времена. Из всех достижений римской культуры германцы переняли, пожалуй, лишь одно — умение воевать.

Никто никому не давал покоя — ни Тиберий германцам, ни германцы Тиберию. Возможность расстаться с жизнью — сегодня, сейчас — для каждого солдата была столь ощутимой, что мало кто находил в себе желание думать о чем-то другом, кроме войны.

Вот почему взводный Кассий Херея мог догадываться о содержании солдатских разговоров.

Впрочем, сегодня было все-таки повеселее благодаря такой удачной ошибке повара. В палатке то и дело слышалось громкое бурчание в чьих-то кишках, и оно встречалось дружным смехом. Точно таким же смехом приветствовали солдаты каждого возвращающегося с вынужденной прогулки за заградительный вал. Вовсю обсуждалось, какое именно лекарство станут выдавать лекари.

— Есть такая травка, медвежье ухо называется. Ее варят и дают пить отвар. Горько, но при поносе помогает.

— При хорошем поносе это не поможет. Нужно что-то вяжущее. Черемуха, например.

— Ты что, врач? Тоже мне — вяжущее. Смотри, как бы тебя самого не связали.

— Ну и что же, что не врач. А зато у нас в Байях по соседству врач жил. Полгорода лечилось. А мы, мальчишки, все, бывало, возле дома крутимся.

— В Байях, говоришь? Врач? Представляю.

— Ничего ты не представляешь. Он грек был, понятно? Греки все врачи хорошие.

— Ну, ну. Представляю. Вот он, такой грек, приезжает в ваши занюханные Байи…

— Возьми это слово назад. Или я за себя не ручаюсь.

— Тише, ребята, тише. Не надо ссориться.

— Ну ладно, Теренций, прошу прощения. Беру «занюханных» назад. Но дело не в этом. А приезжает такой грек в ваши… в ваш город и говорит, что он, мол, лучший ученик великого такого-то, и самого тоже зовут Эскулапом, и не меньше. Снимет домик, развесит по стенам гравы сушеные, наставит везде горшочков с разными зельями — вот к нему все и бегут лечиться. Как же — грек! Асклепиад! А сам — обманщик. Нет, лучшие врачи все в Риме.

— Так ты сам же не из Рима?

— Ну и что? Я жил недалеко от Брундизия. Но для меня главное — справедливость. Я знаю, что лучшие врачи в Риме, и так и говорю. Мой отец в Рим ездил, когда у него горло нарывало. Наши лекари ему только полоскание назначили, и не помогало. А в Риме ему нарыв вскрыли, поплевался немножко гноем, и все прошло.

— Ну допустим. Так ведь в Риме-то что, нет врачей греков?

— Почему нет? Как раз большинство.

— Погоди, погоди. Ты ведь только что сказал, что греки — обманщики! Как же так? Братцы, вы же слышали, что он сказал?

— Слышали.

— Правильно, Теренций. Он так и сказал.

— Ну вот. Что же получается? Наши греки, в Байях, значит, плохие, а те, что в Риме, — хорошие?

— Дело-то не в греках. Ты будь хорошим врачом сначала, а там посмотрим — грек ты или еще кто.

— Нет, ты погоди. Ты от своих слов отказываться не можешь — тут все свидетели. Ты говорил, что у нас, в Байях, греки обманывают людей. Признайся, Магон, говорил?

— Слушай, Теренций. Что ты привязался ко мне с твоими греками? Я сказал, что есть врачи плохие, а есть хорошие. В Риме.

— Нет, Магон. Это ты ко мне привязался. Ты нарочно, да? Потому, что у меня бабка была гречанка?

— Сходи-ка облегчись. А то ты что-то давно сидишь и не выходишь. И на твою бабку мне чихать. У меня самого, может, отец наполовину грек. Видишь, какой у меня нос? От отца.

— Я тебе сейчас расшибу твой нос!

— Тихо! Тихо! Успокойтесь!

— Шуток не понимаешь, Теренций? Сейчас поймешь — вон взводный услышал!

Кассий Херея и в самом деле обратил внимание на возникшую перепалку. Он отложил в сторону нагрудник, который чистил, поднялся во весь рост.

— Прекратить! По розгам соскучились?

Шум сразу затих, все подчеркнуто занялись работой. Знали, что взводного лучше не сердить и его намек на розги вполне может воплотиться в жизнь.

Чтобы задобрить командира и отвлечь его мысли от дисциплинарных взысканий, следовало завести с ним разговор о каком-нибудь важном деле. Обычно командирский гнев гасил старик Пальфурий — ему это удавалось лучше, чем другим.

— Прошу позволения обратиться, командир, — Пальфурий встал со своего места и вытянулся в струнку, — Ребята немного повздорили, но больше — в шутку. Немного непривычно вот так бездельничать. Проклятые германцы скоро нас совсем отучат от хороших манер. Как твое мнение, Кассий Херея, долго ли нам еще гоняться за ними? Когда будет настоящая битва?

Командир должен всегда стремиться поднять боевой дух солдат. Кассий подошел к Пальфурию, велел ему сесть и сам опустился рядом. Ему нравилось, что разговор пойдет о предстоящих сражениях, — прекрасный повод лишний раз изложить солдатам кодекс своих правил и требований, которые он намерен каждому предъявлять, — пусть слушают и лучше понимают своего командира.

Трудовой порыв как-то кончился. Теперь все норовили придвинуться поближе к Кассию и ветерану Пальфурию. Посидишь так, послушаешь — может, и самому удастся вставить словечко. Пообщаться с командиром в непринужденной обстановке — одно из самых любимых солдатских развлечений.

Кассию стало понятно, что причины гневаться на спорщиков нет никакой. Беседе нужно было придать оттенок доверительности.

— А скажи-ка, Пальфурий, — обратился он к ветерану, — правда ли, что в твое время германцы были другими? Я слышал — даже наш командующий об этом говорил.

— Другими, это точно, командир. Я был с Тиберием в том последнем сражении, в долине, недалеко от Майнца, — Пальфурий прищурил глаза, будто пытался заглянуть в то самое время, почмокал губами, — Сейчас они гораздо упорнее. Тогда мы все знали — если германец бежит с поля боя, его уже не остановишь. А сейчас? Ударишь на них, они отступят, соберутся и опять лезут. Может, это Арминий их так научил?

Кассий Херея на миг задумался. Вопрос старого солдата касался щекотливой темы. Дело было в том, что командному составу, чтобы не допускать пораженческих настроений, запрещено было упоминать имя вождя херусков, молодого Арминия, и особенно — рассуждать о его каком-то сверхъестественном военном таланте. Официально запрещено. Но в последнее время все вокруг только о нем и говорили — от истопников до легатов, и никакие запрещения не могли остановить этих пересудов: сколько ни суй веток в реку, а она все равно будет течь. Арминий был недавно изгнан из своего рода (королевского рода), потому что Маробод, владыка херусков, традиционно поддерживал Рим. Но вместе с Арминием большая часть херусков откололась от самого Маробода, и теперь молодой Арминий был, пожалуй, самым влиятельным вождем среди германских племен и самой популярной личностью. В его борьбе с Марободом и римлянами ему то ли необыкновенно везло, то ли варварские боги помогали: он очень грамотно вел войну, организуя засады, отрезая римским легионам пути снабжения, разрушая мосты и проводя дерзкие ночные рейды. Кассий Херея, конечно, не раз думал об этом достойном противнике и чувствовал к Арминию нечто вроде уважения.

— Арминий, конечно, ловок, в этом ему не откажешь, — произнес Кассий как бы в задумчивости. — Но если разобраться, то не такой уж он страшный. В чем его сила? В том, что он всегда старается захватить нас врасплох! И какой из этого нужно делать вывод каждому солдату?

— Какой же вывод? Подскажи нам, взводный, — спросил Пальфурий, явно подыгрывая командиру.

— Всегда быть начеку! — торжественно объявил Кассий.

— Вот! Что я вам вдалбливаю каждый день! — С довольным видом Пальфурий повернулся к солдатам помоложе. — Каждый час, каждую секунду — быть начеку!

— А во сне, Пальфурий? — спросил кто-то.

— И во сне.

— Ну надо же, Пальфурий! — удивился спрашивающий, — Вот почему ты, наверное, сумел так долго прослужить без единого ранения. Ты всегда наготове! Но прости, Пальфурий, — иногда ты сам забываешь это правило.