Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

— Кого мне жалко, так это бедную Розали, — говорила Карин. Когда она волновалась, акцент ее усиливался.

— И напрасно. Это мы теперь опять нищие. — Послышалось тихое позвякивание, похоже несколько монет встряхнули на ладони.

— … все по моей вине! — Карин опять всхлипнула.

— Кто же мог подумать, что мальчишка победит, даже если будет играть вместе с Септимусом, — рассудительно проговорила ее подруга, но это не утешило иностранку.

— Ведь Розали была… она была для меня почти дочерью, и что же теперь с ней будет? — Карин горестно плакала. — Мы продали ее, как кусок говядины, а она ведь была наша.

Голос ее подруги стал твердым:

— Она была не наша, она была ничья. Вот теперь она чья-то…

«Чья же?» — вяло подумал про себя Назим, поддаваясь овладевающей им дремоте.

— … но там ведь еще будет работа. Он хорошо платит, этот любитель шуток. Мальчишка тоже попался, он подумал, что это другая, правда?

Но Карин все еще переживала.

— Это все было игрой. Теперь будет другое. Бедняжка Розали! Пока они обсуждали, каждая на свой лад, роли, которые сыграли в каком-то спектакле, Назим, несмотря на одолевавший его сон, вполуха прислушивался к голосам над головой и привычно следил за нитью событий, которая вырисовывалась из диалога. Какая-то сделка, девушка, нанятая в качестве реквизита для какого-то маскарада, состоявшегося в честь какого-то молодого человека сегодня вечером в каком-то месте. Пари, по которому пришлось платить, и вот все деньги, заработанные на этой сделке, потеряны, такая беда. Но оставалась надежда, что тот же наниматель предложит новую работу и они получат еще денег.

— Мы завтра встречаемся в кофейне на Галлоуэйз, — втолковывала Бет своей подруге.

— На Галлоуэйз, — вяло повторила Карин. Ей было все равно.

Назим вернулся к своим прежним размышлениям о корабле, о Девятерых и об имени, которое Бахадур выведал много лет назад. Он должен проработать и осуществить тот давнишний план, в очередной раз прокручивавшийся в его усталом мозгу под звуки доносившихся сверху голосов. В полудреме ему чудилось рождение этого плана, а сквозь эти видения проступало огромное лицо Бахадура, то прижимавшееся к его лицу вплотную, то вдруг терявшееся из поля зрения, пока наконец перед его внутренним взором не всплыла знакомая сцена: они вдвоем с Бахадуром шагают по пустынной местности, в которой Назим узнает холмистое взгорье к северу от дворца наваба. Он видел этот сон много-много раз. Они стоят на краю высокого утеса из красного песчаника, уходящего у них из-под ног на сотню футов вниз, туда, где громоздятся выщербленные плиты белых скал. Они идут рука об руку — Бахадур и его племянник. Бахадур недавно вернулся из Парижа, название которого кажется Назиму каким-то магическим словом. Он слушает рассказы дяди об этом городе. Там были дома, гораздо выше и белее всех дворцов, которые ему приходилось видеть, а кругом вились целые толпы людей. Странные молчаливые девушки, выставлявшие напоказ свои тела, стояли на углах улиц, и тут же толпились лошади и экипажи, мужчины и женщины, богачи и бедняки. Все это перемешалось в беспорядке, спрессовалось и слилось в фантастический образ, называвшийся «Париж».

Они идут и идут, и Назиму почему-то кажется, что он раздвоился — стал одновременно и юношей на вершине утеса и кем-то еще, кто видит обоих путников сразу, словно птица, парящая высоко над их головами. Стоит полдень, Бахадур крепко держит его за руку. В другом месте и в другое время наваб прошептал ему на ухо имя. Это тайна. Бахадур любил его больше, чем он сам себя любит, но пусть, пусть. Он что-то объясняет, что-то произошедшее, пока его не было, но рука его сжимается, словно стальное кольцо, и Назим не может думать ни о чем, кроме этого. Женщины наверху рассмеялись. Утес бесшумно растворился в воздухе.

— Он даже идти не мог! Не смог бы даже помочиться в горшок…

Птица сжимается в крошечную точку, и он улетает прочь вместе с нею.

— Кто? — Карин рассеянно помешивала угли в камине.

Далеко-далеко внизу две фигуры на краю утеса пододвигаются ближе к обрыву. Одна пытается оторваться от другой.

— Да этот мальчишка, простофиля этот, — объяснила Бет. — Это была шутка, я тебе говорю. Может быть, у него завтра свадьба…

Назим уже почти не различал их силуэтов. Он пытался снова ускользнуть мыслями в прошлое, но на пути у него стояли эти женщины, их голоса.

— Кстати, а кто он такой? Я знаю, он друг Септимуса. Но все же кто он?

И тут внезапно Назим снова очутился и в подвале, и одновременно в розовой комнате, где наваб шепчет ему на ухо то самое имя, которое добыл Бахадур, чтобы позже он смог найти его обладателя. И вот он снова слышит это имя, которое прозвучало в ответ на вопрос: кто он? То самое имя; беззвучный радостный смех наваба. Назим широко раскрыл глаза, будто очнулся и увидал этот дар небес. Спасибо, думал он. Женщины перешли к другим сплетням, а образ Бахадура на одно мгновение затмился единственным словом, которое тот сам привез когда-то из Франции. Огонь трещал и плевался, пол скрипел под телами женщин, устраивавшихся спать. Проливной дождь уныло стучал по крыше и с шумом бежал ручьями по улице, вода просачивалась в подвал, и над домом завывал ветер. И во всех этих звуках Назиму чудились голоса, на разные лады повторявшие, нашептывавшие имя, прозвучавшее в комнате наверху.

— Септимус называл его Ламприером, — сказала Бет.

Это имя наваб шепнул ему на ухо. Ламприер. Он жив и живет в Лондоне. Его можно отыскать.

Тянулась ночь со своими тайнами и со своей ужасной погодой, рев воды снаружи истончался по мере того, как шли часы, и вот наконец в темноту вторглись первые лоскуты рассвета. Последние удары ливня обрушились наудачу; поднялось солнце, и крепчающий ветерок погнал остатки облаков к морю. Город сверкал глянцем дождевой воды, и тем, кто поднялся в это воскресное утро рано, приходилось прикрывать ладонями глаза от ослепительного блеска. Сердце Назима застучало, словно поршень, когда он услышал имя. Ламприер, жертва какого-то розыгрыша, пьяница, друг какого-то «Септимуса» — этого слова он не знал. Ламприер, чье имя проделало путешествие из Парижа в Индию, а оттуда — в Лондон, чтобы здесь возникнуть и предстать перед ним семнадцать лет спустя. Быть может, это один из Девятерых — тот, кто приведет его к остальным. Ламприер здесь, в Лондоне, и Назим разыщет его. Он пообещал себе это, лежа в подвале, и еще раз утром, когда проснулся, поднялся и выбрался через задний люк на улицу.

Дрожа от холодного утреннего воздуха, Назим занял пост в дверях дома напротив и ждал, когда появятся женщины. Час спустя он уже тихо ступал ярдах в двадцати позади Бет, которая вышла в том же измятом после сна голубом платье, что и вчера, и теперь шагала к месту условленной встречи через путаницу переулков и дворов, которые сбивали с толку следовавшего за ней Назима. Звон колоколов заглушал его шаги. Когда они подошли к кофейне на Галлоуэйз, он вспомнил это название из ночного разговора. Здесь Бет должна была встретиться с человеком, который оплатил шутку, сыгранную с Ламприером, который может заплатить еще за какие-то услуги, который заплатил за девушку по имени Розали. Возможно, это враг Ламприера. Возможно, его, Назима, самый главный союзник. Назим проследил за тем, как женщина вошла в кофейню, и через несколько минут последовал за ней.

Зал кофейни длинней, чем он думал. Вдоль стен его тянулись кабинки с высокими стенками, в каждой из которых стояли две скамьи и стол между ними. Интересовавшая Назима женщина выбрала кабинку в дальней части кофейни и уселась так, чтобы следить за входом. Она посмотрела на Назима, который пересек всю кофейню, чтобы занять последнюю кабинку рядом с ней, и снова устремила взгляд на двери. Назим сел спиной к дверям, прислонившись головой к разделяющей их перегородке. В эту минуту появился хозяин кофейни, и Назим заказал себе кружку кофе. Затем хозяин перешел к кабинке, где сидела женщина, и приказал ей уйти: «Женщин не пускаем». Последовал короткий спор, хозяин твердо стоял на своем, но неожиданно они, как показалось Назиму, пришли к пониманию. Женщина осталась сидеть на своем месте, а хозяин ушел за стойку в глубь кофейни. Назим услышал, как он ссыпает в ящик монеты.

Часы на задней стене зала отстукивали минуты. Назим терпеливо ждал того, кто условился здесь с Бет о встрече. За первой кружкой кофе последовала вторая. Минуты превратились в часы, и кофейня постепенно стала заполняться людьми. Уже миновал полдень, когда движение в соседней кабинке подсказало ему, что женщина поднялась, чтобы привлечь к себе внимание. Кто-то вошел в дверь, и, хотя кофейня была уже набита битком, Назим расслышал в общем шуме шаги, которые приблизились к соседней кабинке и остановились.

— Я подумала, вы про нас забыли, — раздался голос женщины.

Голова Назима находилась всего в нескольких дюймах от того, к кому была обращена жалоба, но ответа он не разобрал. Мужской голос, отраженный деревянной перегородкой, не долетал до Назима. Он слышал только Бет, и то не очень хорошо. От приветствий они быстро перешли к делам. В какой-то момент, видимо, были переданы деньги, затем они заказали еще кофе. Похоже, Бет расспрашивает о Розали, той девушке, о которой плакала другая женщина прошедшей ночью, но, видимо, Бет это не слишком занимало, и она скоро оставила эту тему. Теперь обсуждалось какое-то новое предложение. Она сама должна в чем-то принять участие, и это будет хорошо оплачено. Речь шла о каком-то маскараде, но Назим не смог расслышать подробностей, он понял лишь, что женщина согласилась. Назим был недоволен и едва сдерживал неотвязное желание заглянуть через перегородку, чтобы увидеть мужчину. Голос женщины стал обиженным; она хотела получить больше и утверждала, что в сочельник услуги стоят дороже. Сочельник, повторил про себя Назим. Место, молча твердил он, назови место.