Моя сумасшедшая - Андрей Климов

Муж нетерпеливо кивнул — мол, ступай, отлично.

Выходя и прикрывая за собой, она едва удержала поднос с пепельницей в равновесии, покачнулась — и сделала шаг, оставив дверь не до конца прикрытой. Внезапно до нее донеслось имя Казимира Валера.

Юлия застыла. Балий снова отчетливо произнес:

— Ну, этот-то… Мелочь. Пьяная болтовня. Да и в списках его нет… Другое дело Булавин. Очень все своевременно — он мог бы помешать. Поэтому предлагаю начинать операцию незамедлительно. Дальше давай, Леонид Анатольевич!..

Юлия не шевелилась. Мгновенно озябшие пальцы намертво вцепились в край подноса. Звякнула о хрусталь пепельницы чайная ложка, заставив сердце подпрыгнуть.

Письменный зачитывал фамилии, в большинстве незнакомые, и вдруг среди них мелькнуло: Марьяна Коваль.

— Стоп пока… Геннадий, освежи рюмки, — проговорил муж. — Это которая тайная монашка, что ли? Вместе с так называемым «отцом Василием»… есть он там у вас?

— Как не быть, — ответил незнакомый баритон, — только подобраться к нему непросто. Еще та сволочь… Я от коньяка воздержусь, Вячеслав Карлович.

— Вольному воля, — сказал муж. — Не настаиваю. Ты, Леонид Анатольевич, возглавишь комиссию, если дело дойдет до похорон. Об остальных решение принято. Что касается следственных материалов… Кто там у нас еще остался?..

Юлия перевела дух и, бесшумно ступая, двинулась по коридору, ведущему к лестнице. Внизу на пороге гостиной возникла Адочка Авдеенко. Картавя и по-московски растягивая гласные, поинтересовалась:

— Куда это вы, мивая, спгятали моего Володечку?

Юлия холодно пожала плечами, и подвыпившая прокурорша исчезла. В гостиной грянуло пианино, раскатился взрыв смеха.

В кухне, позевывая в кулак, дожидалась Раиса.

— Юлия Дмитриевна, — ахнула она, — присядьте швыденько, на вас лица нету! Бледные, как известка…

— Лучше на воздух, — Юлия наконец-то избавилась от подноса. — Душно, голова трещит… Я вас попрошу, Рая: накроете в гостиной к чаю, и на этом — все. С меня тоже довольно.

Перед тем как выйти в сад, она накинула на обнаженные плечи старую кофту, висевшую на веранде, — ту, которую обычно надевала, отправляясь гулять с собаками или на конюшню — взглянуть на лошадей. Между деревьями было темно, светилась только лампочка в беседке, но там, разглядела она, грузно навалившись на дощатый стол, в одиночестве маялся Назар Смальцуга. Юлия уже хотела свернуть с тропинки, однако он окликнул ее, да так жалобно, что она вернулась и присела рядом.

— Где ваша жена? Она очень беспокоится… — Юлия чиркнула спичкой. — Как вы, пришли в себя?

— Худо мне, Юлия… Булавин все время перед глазами. Вот как он упал после выстрела — лицом в хворост, так и… — Смальцуга осекся и уставился прямо перед собой. — Супруга… шофера пошла искать. По девкам, паскудник, таскается… А что, поехали с нами, Юлия Дмитриевна? Посмотрите дом, детей покажу… Вот ради кого жить стоит!..

Он вдруг сгреб ее руку потной ладонью и потянул к шлепающим мокрым губам.

— Дети ваши, Назар Лукич, давно спят, — Юлия осторожно освободилась. — Езжайте сами, да поскорее: вам нужно отдохнуть как следует…

— Святая правда! И знаете, жажда все время такая, чисто в Каракумах… — Смальцуга тяжело задышал и повернулся всем корпусом. — Принесите, Юлечка, драгоценная моя, попить чего-нибудь. Не в тягость, а?

— Сейчас, — Юлия поднялась. — Потерпите немного…

К дому она шла с мыслью, что этот слабый и трусливый человек, насквозь пропитанный алкоголем, непроизвольно подтолкнул ее к важному решению.

У самой веранды из темноты вынырнула фигура жены Смальцуги. Вздрагивая от ночной прохлады и едва сдерживая слезы, она сообщила, что шофер как сквозь землю провалился, а Назара Лукича в таком виде за руль пускать невозможно.

— Сам виноват: отпустил этого кобеля, — пожаловалась женщина. — Иди, мол, погуляй себе, дело долгое, может, и до утра. Я думала, он в город подался, а сейчас смотрю — машина-то на месте…

— Мужа вашего надо чаем напоить. Погорячее, — сказала Юлия. — Ведите Назара Лукича в кухню, там кушетка… Я сейчас.

Она поднялась в свою комнату, сбросила вечернее платье и переоделась в строгий темный костюм. Уложила в сумочку коробку папирос, кошелек, ключи от городской квартиры и конверт, в который сунула несколько крупных бумажек по десять червонцев. Уже выходя, заметила, что из-под двери кабинета мужа пробивается полоска света. Вернулась и, секунду помедлив, постучала.

Вячеслав Карлович открыл сам. «Что это значит?» — спросил его хмурый и озадаченный взгляд. От мужа слегка попахивало спиртным.

— Слава! — воскликнула она. — Я еду в город. Прошу тебя, у меня нервы не в порядке… Я больше не хочу никого видеть…

Балий покосился на замшевую сумочку, которую она теребила в руках.

— Ладно, не поднимай шум! — он оглянулся и прикрыл за собой дверь кабинета. — Вот что. Ты, Юлия, так и быть, поезжай домой. В сущности, делать тебе здесь больше нечего. Бери с собой Раису. Как там Назар?

— Неважно. Я отправила его в кухню — отлеживаться… Что ты ухмыляешься? Ты считаешь, что так и должно быть?

И зачем мне Раиса? Кто займется домом, когда вся эта публика разъедется?

— Можно и так, — Вячеслав Карлович задумчиво кивнул. — Через четверть часа Геннадий едет в город. Он тебя подвезет. Подожди внизу, я спущусь проводить…

Вернувшись в кухню, Юлия отдала распоряжения домработнице и наспех проглотила чашку чаю. Смальцуга спал, скрючившись на коротком топчане в углу, рядом сидела на страже заплаканная жена. Уложить Назара оказалось делом непростым — он внезапно впал в буйство, нес чепуху и порывался куда-то бежать, но в конце концов его угомонили, и он уснул. Спустя несколько минут заглянул Вячеслав Карлович, мельком взглянул на храпящего, как удавленник, пьяного, коротко бросил: «Поехали!», а уже на крыльце добавил: «Булавин умер».

Юлия промолчала.

Вскоре служебный «ГАЗ» уже мчался по совершенно пустому шоссе к городу. Юлия, откинувшись, курила на заднем сиденье. Ночной ветер из окна, открытого со стороны водителя, бил в лицо, трепал волосы, но она лишь подняла ворот жакета.

Геннадий за всю поездку не проронил ни слова — пристально следил за дорогой, одна рука на баранке, локоть другой покоится на закраине окна, губы цепко сжаты. Она смотрела на высоко подбритый затылок офицера, на плечо, перехваченное портупеей, на черную ленту шоссе и сдвоенный конус света фар, откуда в лобовое стекло со скоростью ружейной дроби выстреливали фосфоресцирующие крупинки мошкары, и чувствовала, как внутри с каждой минутой растет напряжение. Будто сама она была привязана к оставшейся позади казенной даче черной упругой резиной, которая растягивается только до известного предела.

Помогая сесть в машину, Балий спросил: когда вернешься? Юлия спокойно ответила: а когда бы ты хотел? Вячеслав Карлович бегло обнял ее за талию и пробормотал: заеду завтра вечером, сразу после работы. Жди.

Дверь захлопнулась, он вернулся к гостям.

Но сейчас она думала только о том, как попасть в мастерскую Казимира. Разумеется, муж может позвонить домой по городскому номеру. Ночью, ранним утром, днем — не угадать. И без того она будет под его контролем.

Необходимо взять себя в руки и успокоиться, сказала себе Юлия. Однако перед глазами неотвязно стоял подозрительно благодушный и даже как будто слегка рассеянный Вячеслав Карлович. Благодушие и рассеянность — вот чего в его характере просто не было. Никогда. Хотя и ненависти к нему она не испытывала. Только изумление: откуда в этом человеке такая уверенность в том, что именно он является хозяином жизни? Кто дал ему право решать, сверяясь по списку обреченных, кого первым казнить, а кому подарить еще неделю, месяц, год?

Юлия хорошо помнила один давний разговор. Спустя пару месяцев после свадьбы муж взял ее с собой в Москву. Он ехал получать орден — в числе десятка других высокопоставленных чекистов, а ей, как предписывал регламент, полагалось присутствовать на банкете по случаю награждения. В гостиницу после мероприятия они вернулись заполночь, Вячеслав Карлович был доволен всем: и наградой, и подарками, и тем, что жена очаровала боевых соратников. Этим и объяснялась необычная словоохотливость. Отхлебывая «боржоми», он расхаживал по трехкомнатному «люксу», трогал затылок и рассуждал о власти. О том, что сила ее — в железной цепи преемственности и в умении отличать своих от чужих. «Кто же эти чужие?» — спросила Юлия. «Враги!» — последовал краткий ответ. — «Где они?» — «Повсюду. В каждой щели. Все известны поименно и будут рано или поздно уничтожены. Срок давности не предусмотрен. Огнем и железом! Угодил в списки — кара настигнет неотвратимо…» — «Кто же составляет ваши списки?» — услышанное показалось ей бредом. — «А вот это тебя, девочка, не касается. Твое дело — жить. Для меня. Нас с тобой в списках нет…»