Птички в клетках (сборник рассказов) - Виктор Притчетт

— Они хотят пустить по потолку рыбачьи сети. Да это уже десять лет назад было старомодно. А сидеть они будут на лебедках.

— Насчет лебедок это ты, Эрнест, хватил.

— Ну, может, и на якорях, кто их знает, — сказал Эрнест и закрыл лицо руками.

Я направился к шкафу, протянул руку к бутылке с джином, и вот тут-то и зазвонил телефон. Трубку взял Эрнест.

— Моя фамилия Ричардс. Я послал вам письмо…

До меня доносился голос, в котором, как в бродильном чане, клокотало ликование.

— Мужчины! До чего они мне опостылели, — сказал Эрнест, передавая мне трубку.

— Ричардс, Гауинг и Клауд, — продолжал радостный голос.

— Юристы, — шепнул я Эрнесту.

— Отправили нам письмо? О господи! — сказал я.

Письмо отыскалось на моем столе. То самое, на которое у меня не хватило духу ответить; я передал его Эрнесту, вернее, помахал им перед его носом. Если верить Эрнесту, я умею говорить таким голосом, словно вот-вот решу себя жизни, и я пустил его в ход.

— Мистер Ричардс, — сказал я Эрнесту, — помолвлен и в скором времени собирается жениться на прелестной девушке по имени мисс Корни; он снял дом на Олбайн-райз, одну из тамошних музыкальных шкатулок. В его письме об этом говорится.

И вернулся к телефону.

— Разумеется, мистер Ричардс. Скажите, когда бы вы смогли нас принять?

Едва он повесил трубку, я метнул на Эрнеста испепеляющий взгляд.

— Завтра в одиннадцать утра, — говорю. — Мистер Ричардс или "Морской Еж", Эрнест, третьего не дано.

Таких уголков, как Олбайн-райз, в Лондоне великое множество, надо только знать, где их найти. Десять домиков ранневикторианского периода лепились на поросшем плакучими вязами уступе холма, где каждый клочок земли стоит бешеные деньги. Они все до одного походили на музыкальные шкатулки, поистине сравнения точнее не подобрать. И хотя от магистрали с ее грохотом и воем их отделяют всего триста ярдов, лондонцам мнится, что они согласно наигрывают свою тихую мелодию просто-таки в сельском затишье. Когда мы туда приехали, Эрнест, едва глянув на дом, понял, что нам здесь нечего делать: эта парочка приобрела само совершенство. Я отвернулся от дома, чтобы рассмотреть их получше.

У мистера Ричардса был голос записного судейского, и все остальное — котелок, черный пиджак, полосатые брюки, галстук питомца Итона — под стать голосу. Зато в лице мисс Корни нас ждал сюрприз. Эта пухлая, румяная штучка в костюме из мохнатого коричневого твида отличалась бестрепетным взглядом и крепким рукопожатием. Она не стала распространяться, сказала, что спешит — ей надо поспеть на какую-то выставку, молочного скота, что ли. Мы прошли в дом.

— Пусть все будет сплошь белое, — выкрикнула мисс Корни.

— Белое? — переспросил Эрнест.

— Выкрутасы побоку. Все сплошь белое, и точка, — сказала мисс Корни.

Мистер Ричардс жалобно посмотрел на Эрнеста. "Спасите меня от сплошь белого", — говорил его взгляд.

— Белое? — переспросил Эрнест. — А какого оттенка — мела или слоновой кости?

— Просто белое. Любого оттенка. Словом, белое, — бодро выкрикнула мисс Корни.

— Как овцы — те, что почище, — съязвил мистер Ричардс, но взгляд его чуть ли не в открытую — насколько это позволительно джентльмену — взывал о помощи. Эрнест отметил и очаровательную гостиную, и не менее очаровательную лестницу, ведущую к ней, но, весь во власти потрясения, не мог оторвать глаз от встрепанной шевелюры мисс Корни, от ее розовых, как окорок, щек, от голубых, как яйца дрозда, глаз.

Он был ошеломлен. В большинстве случаев он умел сбить с панталыку даже самых дерзких на вид женщин, но сбить с панталыку мисс Корни он не сумел, вернее, не посмел. Она была — и он это сразу понял — его полной противоположностью: если он стремился украшать, то она — опрощать.

— Белое? Весьма целомудренно, — сказал Эрнест, против обыкновения чуть повысив голос.

— Уж не переходите ли вы на личности? — лукаво спросила мисс Корни. Эрнест опешил. Мисс Корни оскалила мелкие белые зубки. — А теперь я покажу вам, что наворотили эти ужасные люди, ну, те, кто жил здесь до нас, — говорила она, увлекая Эрнеста вверх по лестнице к ванной. — Клеопатре с ее змеей здесь, наверное, понравилось бы, но я-то держу собак.

— В ванной? — спросил Эрнест.

— Они скребутся в дверь, — призналась мисс Корни. — Все это, — она обвела комнату рукой, — придется убрать.

— У нас собаки, — оправдывался мистер Ричардс.

Эрнест поглядел на него. Мистер Ричардс, плотный молодой человек с несвежим цветом лица, говорил, как адвокат, ходатайствующий о снисхождении к клиенту. Таким тоном говорят: "Ваша милость, довожу до сведения, что мой подзащитный держит собак".

— Какой здесь страшный уличный шум, — донесся от окна голос мисс Корни. Уличный шум был почти не слышен.

— Когда коровы телятся, шум пострашнее, — сказал мистер Ричардс.

— У джерсеек прелесть что за глаза, — сказал Эрнест.

Я ушам своим не поверил.

— Да, — сказала мисс Корни. — У нас пятьдесят коров, и две отелятся на этой неделе. Но глаза дело десятое, первое дело — удой. Верно, Роберт? Я хочу, чтобы Роберту было где приткнуться на неделе. Сама-то я Лондон не перевариваю.

— Здесь будет мое стойло.

— Но овес мы будем держать в деревне, — с ходу парировала мисс Корни, не сводя тем временем глаз с Эрнеста.

Эрнест был околдован. Но и мисс Корни тоже.

Роберт испытывал неприязнь к Эрнесту; Эрнест платил Роберту презрением. Мисс Корни, склонив головку набок, с нескрываемым восхищением, однако не без критицизма разглядывала Эрнеста.

— Что за мерзкий галстук вы нацепили? — сказала она.

И меня осенило: да она же прикидывает, что в Эрнесте подлежит переделке. Точно так же разглядывал ее и Эрнест, и — впервые в жизни — ему определенно не хотелось ничего менять.

— А деревья-то у вас какие… — начал Эрнест, взмахом руки указывая на кудрявые кроны плакучих вязов за окном, но на самом деле явно имея в виду кудри мисс Корни.

— Отдам их все за десять гектаров брюквы, — сказала мисс Корни.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Эрнест.

До сих пор мне не случалось ловить Эрнеста на лжи.

— Боюсь, что у моей жены… э… э… точнее, будущей жены… весьма кардинальные идеи. Я надеюсь, Эрнест сумеет повлиять на нее. По правде говоря, именно поэтому я и обратился… — шепнул мне мистер Ричардс.

— Мне пора. Приезжайте-ка лучше к нам на воскресенье, — распорядилась мисс Корни. — У нас ведь и лисьи головы, и оленьи рога, да и кубков тоже хватает — просто ума не приложу, где тут повесить седло.

— Ваша правда, просто-таки негде, — поддакнул Эрнест, умиляясь.

Наша встреча состоялась во вторник. В конце недели Эрнест отправился с мисс Корни и мистером Ричардсом погостить в деревню к ее родителям. В понедельник он вернулся. В конторе он появился часов в двенадцать. От его обычной невозмутимости и серьезности не осталось и следа. Он бегал взад-вперед по конторе, приговаривая:

— Душно здесь. Просто нечем дышать. Открой-ка дверь.

Погода стояла холодная.

— Мы вымерзнем, — сказал я, когда порыв ветра сорвал четырехметровый отрез парчи с экрана, повалив вместе с ним на пол экран. — Как тебе старшие Корни?

— Славные старики, — сказал Эрнест, — ни дать ни взять облезлые совы. Просто прелесть… Чтоб ее, — сказал Эрнест и — я глазам своим не поверил — отпихнул ногой извивающуюся по полу парчу, отпихнул сапогами, которыми месил деревенскую грязь.

Я чуть не взвизгнул: парча-то нынче почем. Отреза парчи такого качества и цвета во всем Лондоне не сыскать, а пока выпишешь ее из Франции, пройдет не один месяц.

— Считай, что заказ сорвался, — сказал, помолчав, Эрнест. — Тот, на Олбайн-райз. Мы вдрызг разругались. Роберт и Джоанна…

— Джоанна?

— Мисс Корни. Она разорвала помолвку. Он сказал, что против охотничьих гравюр, так уж и быть, возражать не станет, но тухлых голов дохлых зверей и фотографий честерской скотоводческой ярмарки в своем доме не потерпит. Так же, как и гнусную белую краску.

— Скажи спасибо, голубчик, что они поссорились сейчас, а не позже, — сказал я.

— Что ты хочешь этим сказать? — рявкнул Эрнест.

Мы ушли в глубь конторы, подальше от входной двери, из которой дуло. Эрнест тем временем продолжал свой рассказ.

— Голубчик, что у тебя с глазом? — сказал я.

— Ничего страшного, — сказал Эрнест. Глаз окаймляли лиловые, отливающие зеленью круги. — Отпиливал ветку для Джоанны, а она возьми да отпусти ее. Не удержала. Ветка вырвалась — и прямо мне в глаз. Чудо что за девушка. Не суетилась, ничего подобного.

— И она, наверное, поцеловала тебя, чтобы не болело, а Роберт увидал? — спросил я.

Тут из конторы донесся крик и лай собак. Мы пошли посмотреть, что стряслось. В открытую дверь вкатились два сцепившихся пса. Один тут же заполз под китайский комод. А за ними следом вошла мисс Корни с поводком и ошейниками в руке.