Девочка, ты чья? - Бетани Кэмпбелл

В дверь кухни постучали. Свити тут же подняла голову и сонно зарычала. Лабони знал, кто это. Натянув джинсы, он направился к двери.

Свити опередила хозяина и, подскочив к двери, оскалилась.

– Сидеть! – приказал он ей и открыл дверь.

На пороге стоял освещенный ярким полуденным солнцем Бобби Мидус, в камуфляжных штанах и футболке. Мальчишеское лицо с голубыми глазами, длинными ресницами и пухлыми губами контрастировало с крепкой шеей, широкой грудью и мускулистыми руками бодибилдера.

Бобби не только увлекался бодибилдингом, но был также одним из лучших охотников округа. Он умел убить оленя одним выстрелом в глаз с расстояния в сотню ярдов. К тому же Бобби отлично знал местные леса.

– Ты что, не мог запереть свою собаку? – нервно покосился он на рычащую Свити.

– Она не тронет тебя… без моей команды, – улыбнулся Лабони. – Свити, лежать!

Собака немедленно выполнила приказ хозяина и перестала рычать, но все же не сводила умных глаз с шеи гостя.

– Заходи, я сейчас, только рубашку надену, – сказал Лабони, впуская Бобби в дом.

– А Коуди тоже едет с нами?

– Мы захватим его по дороге, – отозвался Лабони. Сидя на краю постели, он натянул носки и охотничьи сапоги. Достав из шкафа рубашку, Лабони подошел к зеркалу и украдкой взглянул на отражение Бобби.

Тот стоял у двери, выставив вперед одно бедро, и лениво почесывал под мышкой. Бобби как-то сказал, что ему очень даже понравилась эта блондиночка из Бостона и он был бы не прочь позабавиться с ней при случае. Лабони предложил ему сделать это втроем, и Бобби вздрогнул от неожиданности. Похоже, он никогда прежде не участвовал в групповухах. Позднее ни он, ни Лабони не возвращались к этой теме, словно намеренно избегая ее.

– Ты подумал, где мог спрятаться этот придурок Холлиз? – спросил Лабони.

– Да чего тут думать-то? – хмыкнул Бобби. – Мы его быстро найдем.

Его бездумный ответ разозлил Лабони. Ему вдруг захотелось снять с себя поясной ремень, стянуть с Бобби штаны и отхлестать его по голой заднице так, чтобы брызнула кровь! Заставив себя сдержаться, он сердито буркнул:

– Холлиз вырос в этих лесах, к тому же в нем течет индейская кровь.

– Да он просто старый дурак! Говорить даже не умеет.

– Умеет, но не говорит.

– Почему?

– Не говорит, и все. Ему было лет десять – двенадцать, когда он перестал разговаривать с кем-либо, кроме своей семьи.

– Как это? – озадаченно уставился на него Бобби.

– Док сказал, это способ самозащиты.

– Чего-чего?

– Это такой психологический термин. Ты готов?

Бобби кивнул.

– Послушай, – остановился вдруг Лабони. – Если бы ты был таким старым дураком, где бы ты спрятался в лесу?

Он стоял так близко к Бобби, что чувствовал запах его лосьона после бритья, и это доставляло ему странные, но приятные ощущения.

– Ну, где-нибудь поближе к тому месту, где вырос, – пожал плечами Бобби. – Скажем, рядом с тем местом, где когда-то был дом старика Хансингера.

Лабони с довольным видом похлопал его по плечу. Кожа Бобби оказалась удивительно теплой.

– Отлично мыслишь!

Свистнув Свити, Лабони направился к двери. Собака тут же вскочила и последовала за хозяином.

– Зачем ты берешь эту чертову суку?

– Если мы найдем Холлиза, я покажу тебе, на что способна моя собака, – пообещал ему Лабони, и Бобби широко улыбнулся.

Холлиз не пошел к родным местам, потому что родного дома давно уже не существовало.

Незатейливая хижина стояла на нескольких акрах земли неподалеку от старого здания клиники, и семья Холлиза много лет арендовала ее. Но в один прекрасный день, вскоре после переезда доктора Хансингера, над этим местом пронесся торнадо, превратив хижину в обломки.

Лютер уцелел только потому, что в тот день с утра пораньше отправился к ручью ловить лещей. Он упал ничком в канаву, и торнадо не задел его.

Когда все это происходило, Холлиз и тетя Уайнона, мать Лютера, были в воскресной школе. Все пели псалмы, когда снаружи раздались страшный рев и грохот. Здание церкви задрожало, мозаичные стекла окон со звоном посыпались внутрь, обдав прихожан сверкающей стеклянной пылью.

Никто серьезно не пострадал, что священник назвал Божьей милостью, и только у Мэйвис Свенстар, матери Джуди, большой осколок стекла перерезал сухожилие на руке.

Сам Холлиз тоже не пострадал, если не считать глубокой, сильно кровоточившей царапины на щеке.

Однако худшее было впереди. Вернувшись домой, Холлиз и тетя Уайнона обнаружили, что дома больше нет. От него и всего нажитого семьей добра осталась только куча хлама и тряпья. Холлизу удалось найти лишь маленький портрет матери, чудесным образом не пострадавший в катастрофе.

Тетя Уайнона сказала, что они должны не убиваться по утраченным вещам, а возблагодарить Бога за чудесное спасение жизни. Лютер возразил, что лучше бы Бог и вовсе избавил их от торнадо, но потом сел на землю и отчаянно заплакал, хотя был уже вполне взрослым. Впервые в жизни Холлиз увидел Лютера плачущим, и это испугало его еще больше, чем торнадо.

Доктор Хансингер приютил их, потому что Лютер и Холлиз продолжали работать на него, теперь уже на ранчо. Он позволил им поселиться в трейлере, где когда-то жил конюх. В целом это был неплохой домик. Прихожане поделились с ними одеждой, продуктами и посудой.

Но спустя всего неделю тетя Уайнона умерла от сердечного приступа, и это был конец семьи.

Лютер запил горькую, потом ушел жить к какой-то вдове, готовой содержать его на свою государственную пенсию. У Холлиза был серьезный нервный срыв.

Когда он немного оправился, доктор Хансингер дал ему работу и комнату в доме для престарелых. Холлиз был бесконечно благодарен ему, поскольку вернулся теперь туда, где прошло его детство. Но сам Холлиз сильно изменился. Он понял, почему Бог оставил ему жизнь, – он должен загладить свою вину перед той давно сожженной в пещере мертвой девушкой.

Еще до того как торнадо разрушил их дом, Холлизу часто снились кошмары, в которых мертвая девушка возвращалась и укоряла его за содеянное. Теперь же эти кошмары снились ему каждую ночь. Покойница требовала, чтобы ей вернули отрезанный мизинец; просила, чтобы ее похоронили по христианскому обычаю, и угрожала в случае неисполнения ее желаний утащить Холлиза с собой в ад!

Изредка бывая в городе, Холлиз иногда холодел от ужаса, если видел на улице девушку, похожую на покойницу. Но потом понимал, что это не она, а живая девушка. И все же до конца не успокаивался.

После смерти Лютера у Холлиза не осталось никого. Свенстары, дальние родственники, никогда не поддерживали отношений с тетей Уайноной.